Одна ночь - Пауль Куусберг

Шторм разразился внезапно. Койт решил, что это даже хорошо, в шторм не летают немецкие самолеты и не рыщут по озеру вражьи катера. Успели ли немцы доставить сюда свои катера или другие какие суда, этого не знали, об этом говорил Сярг, он, что называется, преклонялся перед немецкой организованностью. Но Яннус пуще немцев боялся морской болезни, приближение которой предвещал усиливавшийся ветер. Яннус, правда, держался середины палубы, где раскачивало куда меньше, чем на корме и носу. Он смерил глазами длину ледокола и встал там, где, по его мнению, должен был находиться центр судна.

Волны вздымались все выше, ветер завывал все громче, и нос судна зарывался все глубже и задирался все круче.

Прошло немного времени, как внутри у Яннуса все перевернулось. Его сопротивление окончательно сломила прокатившаяся по всему судну огромнейшая волна, палуба сразу стала гигантскими качелями, - полускользя, странными полупрыжками Яннус домчался до поручней; левая рука инстинктивно обвила металлическую стойку, которая поддерживала капитанский мостик, правая вцепилась б перекрестие поручня, и он всем телом перегнулся через борт; в какой-то миг ему показалось, что он летит вниз, новая волна окатила с головой - тут же его стошнило.

Вода все время перехлестывала через борт, у Яннуса мелькнула мысль, что надо бы укрыться, но с места не тронулся - судороги все еще сводили желудок. Заметил, что рядом мутит кого-то и что человек этот может запачкать его, вроде бы и ветер с той стороны, но сразу же забыл, вернее, ему было все равно. Лишь бы успокоилось внутри; удивительно, откуда что берется, съел-то всего миску супа, а выдал самое малое десять. Потом пошла одна жгучая желчь, наконец и ее не стало. Яннус бросил взгляд в сторону и узнал друга - Альберт Койт икал, как ребенок.

Только в этот момент Яннус вспомнил о Дагмар и подумал, что надо бы сходить проведать свою подопечную, хотя боцман и обещал позаботиться о вдове. Боцман начал за глаза называть Дагмар вдовой, Альберт Койт считал это бездушием, так как отсутствовали факты о смерти мужа Дагмар. Подумать Яннус подумал, но попытки спуститься в "салон" не сделал, дождался, пока палуба выровнялась, дотащился до трапа, который вел вверх к какому-то помещению, где были сложены их вещи. Перед этим он прокричал Койту в ухо, чтобы тот спускался вниз, они насквозь промокли, на ветру можно было легко простудиться. Сам он спускаться не хотел, боялся нового приступа, по пути в Хельсинки он "травил" несколько часов подряд. А море тогда было куда тише, волны не перекидывались через борт, и судно раскачивалось значительно меньше. Покрытые брызгами железные поручни трапа были как лед холодные. Яннус втащился наверх, обнаружил за люком стенку; которая могла укрыть от ветра, и, усевшись на люк, прислонился к ней спиной. Отсюда он хорошо видел, как волны перекидывались через борт - с той и другой стороны. Их вещи, будь они на палубе, давно бы уже смыло. Сюда волны не доставали, долетали только брызги, словно шел странный, с минутными перерывами, дождь. Насколько можно было разглядеть в темноте, Яннус видел лишь, как вздымались и проваливались мрачные пенистые валы, - если следить за ними, то снова кружилась голова. Поэтому он отвел взгляд и уставился перед собой на люк грузового трюма; ощутив дрожь, поднял воротник так, что и глаза прикрыл, и, чтобы согреться, скрючил свое долговязое тело.

Но становилось все холоднее, дольше торчать наверху было невмоготу. К удивлению, Яннус обнаружил тут же, на люке, и Койта, который, также скорчившись и прижавшись к стенке, дремал. Яннус встряхнул друга и прокричал, что, если они не хотят схватить воспаление легких, надо найти место потеплее. И стал спускаться. Койт послушно следовал за ним. Они хотели пойти в кормовой салон, и дверцу отыскали, которая вела туда, и даже в салон протиснулись, но тут же попятились назад. Бежать оттуда их заставил резкий запах и мертвенно-бледные лица дремлющих в тусклом свете людей. Яннус и Койт толкались во многие двери, но то ли они были заперты изнутри, то ли оба не умели открыть их. Наконец одна дверь поддалась, и в лицо им пахнуло теплом. Прямо под ногами, где-то в бездонной глубине, сгибались и разгибались голые мускулистые спины, снизу несло удушливым зноем, который и остановил их. Возле задней стенки котельной, под потолком, были укреплены металлические мостки, на которых Яннус с Койтом и очутились. Они больше ни о чем не думали, даже о том, что могут оказаться у кого-то под ногами, и сразу улеглись. Нисколько не мешало, что под боком нет ровной поверхности, их уже ничто не трогало.

"Будто салака на вертеле", - только и подумал Яннус,

Тогда они сушились, подобно салаке, на решетках, а теперь, словно шут какой, - руки-ноги растопырены.

Яннус все больше и больше отставал, он сердился на себя и пытался подчинить себе свои ноги. Протрусил несколько десятков шагов, от бега захватило дух - спортом он никогда не занимался. Хотя Яннус кончил ремесленное училище, знаменитое Усоисооское заведение, фабричного человека из него так и не вышло. Он не нравился хозяевам, а те в свою очередь были ему противны; нотому-то он нигде долго и не засиживался. Тем упорнее Яннус работал в профсоюзных объединениях, все больше проникался интересом к книгам, театру и музыке. Был статистом в нескольких постановках Рабочего театра, организовывал утренники а вечера культуры, занимался совсем не тем делом, которому обучался.

Его ноги-ходули явно привередничали от недостаточ ной тренированности, так думал Яннус теперь, на снегопаде, где-то в неведомых просторах необъятной Россия.

Впереди сквозь снег завиднелась человеческая фигура. Яннус подумал, что это Маркус, который решил подгонять его. И только когда их разделял какой-то десяток шагов, узнал Койта. Маркус куда плечистее и плотнее. Щуплый и хилый Альберт шагал шустро, сейчас Яннус завидовал ему, как всякому другому, кого слушались ноги.

Койт отстал из-за милиционера. Пошлого циника, у которого нет ничего святого.

Сперва они толковали о том о сем. Койт выговаривал другу за то, что тот ленится идти быстрее. Яннус предложил поменяться ногами, и это развеселило Койта. Затем разговор принял деловой характер.

- Надо взять на учет весь профсоюзный актив, - сказал Яннус. Придется пройти по всем районам, куда эвакуировали эстонцев. В приволжских поселениях, в Челябинской области и в других местах. В Челябинске находится Совнарком нашей республики, они должны знать, куда расселили людей.

О намерении организовать в Челябинске или Свердловске центр эстонских профсоюзов Яннус говорил и раньше. Мысль эту, мол, поддерживает и Каротамм*. Яннус не сомневался, что и Центральный совет профсоюзов одобрит эту идею. Он предложил Койту работать в этом организуемом комитете или представительстве, и Койт согласился. Его привлекало сразу же по прибытии в Челябинск запрячься в работу. Тем более что где-то поблизости должны были находиться мать и сестра. От матери он получил две открытки, одну из Ленинграда, другая была опущена в Казани. В последней мать сообщала, что вместо Поволжья их направляют в За- . уралье, в Челябинскую область. В Таллине разговор шел о Поволжье. Койт не сомневался, что мать и сестра удачно добрались до места. Он знал, что Челябинск находится за Уралом, что большая часть области примыкает к Сибири, там не должно быть такой нужды, как здесь, в непосредственной близости от фронта. Знал, между прочим, Койт и то, что у железных дорог, ведущих в Сибирь, стоят путевые столбы с указателями, на одном конце которых написано "Европа", на другом - "Азия". Койт решил первым долгом разыскать мать и сестру и потом уже со спокойным сердцем идти в помощники Яннусу.

* Каротамм - секретарь ЦК Компартии Эстонии в 1940 - 1950 гг.

- А ты твердо уверен, что Центральный совет бла-гословит нас?

Спросил, хотя и наперед знал ответ друга.

- Об этом мы говорили, когда шла еще вторая неделя войны, - объяснил Яннус. - Они сами звонили и спрашивали, собираемся ли мы эвакуировать профсоюзные кадры. Тогда наш заместитель председателя информировал и о проблемах, которые встанут в случае, если Эстонию постигнет участь Латвии. К тому времени Латвия была почти уже целиком в руках немцев. Со стороны Москвы никаких препятствий не будет, они поддержат нас. Между прочим, ВЦСПС уже не в Москве. Он тоже эвакуировался в Свердловск.

- Ты уверен в этом? - с тревогой спросил Альберт Койт.

- Разве я тебе не говорил? Не только ВЦСПС, но и половина наркоматов покинула Москву.

- Впервые слышу.

- Да, ВЦСПС теперь в Свердловске. Расстояние между Свердловском и Челябинском не такое большое, двести - триста километров, примерно как от Таллина до Валги. Кому-нибудь из нас придется съездить туда, а лучше вдвоем.

С еще большей тревогой Койт спросил:

- Неужели и Москву... не смогут защитить?

Мысль эта до сих пор ему даже в голову не приходила. Если в глубине души возникало опасение, то военный парад на Красной площади в годовщину Октября и речь Сталина рассеяли его. В минуты сомнения судьба Ленинграда казалась Койту ненадежной, хотя он горячо внушал себе, что город Ленина, колыбель революции, никогда не сдадут врагу. Но порой человек убеждает себя в том, в чем полной уверенности нет, убеждает потому, что хочет, чтобы так было. Если же из Москвы эвакуируют руководящие органы и правительственные учреждения - что же это такое?