Одна ночь - Пауль Куусберг

- В Таллине снаряд упал совсем близко, а дом ни капельки не качнулся. Только и было, что осколки посбивали кровлю и выбили стекла в окнах. Таллин немцы не бомбили. Почему они пощадили его?

- Самолеты посылают, когда иначе не выходит. Зато из орудий Таллин обстреливали еще как.

- Я думала, что они считали уже Таллин своим и собирались взять целым. Для балтийских баронов Таллин - собственный город. Неужели он весь сгорел? Когда наши пароходы уходили с рейда, город был сплошь в дыму.

- Дыма всегда в десять раз больше, чем огня,

- Ты красиво утешаешь.

- Я не утешаю, говорю, что есть.

- Ужасно, когда приходится взрывать и сжигать свои фабрики.

- Это действительно ужасно.

- Ты говоришь так, будто сам такое делал.

- Да, взрывал заводскую силовую станцию. Теперь и Эдит обняла Маркуса, будто и в ее руке скрывалась некая таинственная сила,

- Кто у тебя остался в Таллине? - тихо спросила она.

- Мать, отец - умер. Она бы тоже уехала, но произошло кровоизлияние в голову, вынуждена была остаться в постели. Брата мобилизовали.

- У меня тетя осталась, я сирота. Иногда думаю, что мне поэтому и легче. Тетя берегла меня, как родного ребенка, и мне жаль ее, она понимала, что я должна уехать, сказала: деточка, тебе здесь хорошего ждать нечего. И там, куда поедешь, тоже сладко не будет, но здесь и того хуже. Великий комсомольский деятель и боец истребительного батальона. Тетины слова. Только никаким уж комсомольским деятелем я не была, разве что осенью сорокового сразу вступила в комсомол. Был у меня парень, который увивался за мной, тайком бегали с ним на танцульки, - нас уже называли женихом и невестой. Он пытался вернуть меня на путь истинный. До этого был хорошим парнем, но чем больше нападал и чем больше насмехался над новой властью и русскими, тем меньше мне нравился. Разругались вдрызг, и оказался он моим злейшим недругом в школе. Меня выбрали комсомольским секретарем, после чего я стала в его глазах первейшим врагом эстонского народа. Спорил он лучше. Потом его призвали в армию, и теперь мы на одной стороне. Странно, не правда ли?

- А был ли он настоящим противником? - сказал Маркус. Руку свою он все еще не убрал с плеча девушки, хотя уже прозвучал отбой. - Парни любят просто так задираться и спорить со всеми.

- Сперва я жалела, что стали врагами. Потом поняла, что все равно бы рассорилась. Такой ужасный бахвал, просто раньше я не замечала,

- Тебе и сейчас жалко. Эдит залилась краской.

- Нет, Маркус, поверь, что нет. Когда началась война, он ходил со злорадным видом - сожалеть о таком человеке я не могла. Не пойму только, как он пошел на сборный пункт.

- Может, боялся. Последствий - если увильнет. Призывников мобилизовали рано, когда немцы еще не дошли до эстонской границы. Выходит - или боялся, или не был таким уж противником.

- Я думаю тоже, что боялся. Убеги он в лес, может, я тогда и пожалела бы, что все так обернулось. Мужчины не смеют быть трусами, хотя и бывают ими. Ой, как часто! Я тоже трусиха. Когда на нас напали бандиты, я еще не знала страха. Помнишь, я рассказывала тебе, как бандиты обстреляли детей, которые возвращались из пионерского лагеря? Они же видели, что в автобусах дети, стреляли с близкого расстояния, из-за бандитов этих я и пошла в истребительный батальон. И там не боялась ничего, а сейчас боюсь. Крови не испугалась, только побледнела, когда перевязывала детям раны, - потом шофер автобуса рассказывал. Только испуг - это совсем не то, что страх. Больше всего боюсь самолетов. Б истребительном нас только однажды атаковали сверху. Стреляли из пулеметов, бомбы не сбрасывали. А самое жуткое - это бомбы. Не будь тебя здесь, я бы, наверное, со страху умерла. - Эдит глянула в глаза Маркусу, прижалась к нему и прикрыла веки.

Маркус поцеловал ее. Эдит глаз не открывала, и он поцеловал еще раз. Она обхватила его шею, Маркус стал осыпать ее поцелуями. Теперь Эдит уже сама целовала, вела себя иначе, чем раньше, больше она не боялась и не отталкивала его все более смелеющие руки, поддаваясь ему, опустилась на диван. Они оба забыли обо всем на свете, даже о том, что каждую минуту могла войти Дагмар. Потом Эдит словно бы стыдилась взглянуть на Маркуса. И только когда они снова оказались вместе - Дагмар все не приходила, и Эдит не противилась, - он увидел ее глаза, которые, казалось, изучали его. Глаза Эдит не были теперь большими и испуганными, а сузились, стали неприязненными.

- Ты не будешь смеяться надо мной?

- Почему я должен смеяться?

- Мужчины ведь смеются над женщинами, которые отдались им.

В голосе ее слышалась неприкрытая злость. - Я никогда не стану смеяться над тобой, - сказал Маркус, оторопевший от ее подозрительности и злобы.

И Эдит почему-то покраснела, глаза ее снова стали большими, большими, нежными и теплыми, она уткнулась головой в плечо Маркуса и молчала. Он осмелился погладить ее волосы.

- Теперь я не хочу, чтобы ты уходил, - призналась она.

- А разве ты хотела этого?

- Да. Боялась тебя и просила в мыслях, чтобы скорее пришла Дагмар.

- Тогда придется благодарить Дагмар. Или воздушную тревогу, которая ее задержала.

- Сумасшедший! Чего доброго, начнешь благодарить фашистов и войну!

Маркус хотел было снова поцеловать Эдит, но на этот раз она отстранилась.

- Может, ты и прав, - задумчиво говорила она, - война привела нас в Ленинград, тут мы встретились. - Эдит снова покраснела, но продолжала: Если бы не война, ты сейчас был бы с какой-нибудь другой девушкой. У вас, мужиков, всегда кто-то должен быть. Даже когда война. - Она замолчала, посмотрела на Маркуса и сказала: -Ты говорил о матери и брате, а о девушке ничего... Я о своем... - Эдит не могла подобрать нужного слова, - ...парне рассказала, а ты о своей девушке нет.

- У меня не осталось девушки,

- Обманываешь. Может, из-за меня, только все равно обманываешь.

- Девушки у меня были, но остаться никого не осталось. И ни одна девушка меня не ждет.

- Тогда ты плохой мужчина, бросаешь девушек, которые были с тобой. Теперь и меня бросишь?

- Я не знаю, хороший я или плохой. Но я никого не обманул.

- Вы, мужчины, и не хотите жениться на девушках, которые были с вами.

- Ты права, Эдит.

Раздалась сирена воздушной тревоги - звук ее реза Нул слух.

- Снова летят, - испугалась Эдит.

- Это потому, что я убрал руку, - пытался пошутить Маркус.

- Тогда обнимай.

Маркус так и сделал.

В этот миг открылась дверь и кто-то вошел в переднюю.

Маркус хотел было убрать руку, но Эдит задержала ее.

- Счастье, что я добралась до гостиницы, - донесся из передней голос Дагмар. Тут же Дагмар появилась в дверях, - Ой, извините, - отпрянула она,

- Не уходи! - закричала Эдит. - Посиди с нами. Маркус обнимает, чтобы "юнкерсы" не прилетали. Когда он обнимает, в его руке появляется сила, которая останавливает бомбы. Позволь, чтобы он и* тебя обнял, - может, его рука обретет двойную силу.

Дагмар села. И Маркус положил руку ей на плечо. От прикосновения его Дагмар вздрогнула.

Движение" это запомнилось Маркусу. И сейчас, шагая рядом с коренастым боцманом Адамом, он ощутил его.

Ветер бил снегом в лицо, дорога повернула на восток.

Маркус не понимал, почему Яннус просил его держать язык за зубами. Дагмар должна знать, кто ее муж. Почему надо скрывать правду?

Со своим мужем Бернхардом Юхансоном Дагмар познакомилась три года назад. Тогда она еще работала машинисткой в редакции газеты "Уус Кодумаа". Познакомил их Яннус, который представил Бенно как своего старого друга. Никакой постоянной работы у него не было, он переводил что-то для "Живой науки" и собирался выпускать собственный журнал. Журнал, который был бы независим от пятсовской политики, отличался свободомыслием, не терял классового нюха возле мясных горшков и проницательности среди пропагандистского чада. Бенно сознавал наивность своего замысла - чтобы издавать такой журнал, он должен прежде всего сам быть свободен от материальной зависимости, но экономически независимый человек и не заинтересован в подобном журнале. Поэтому Бенно посмеялся над собой, назвал себя неудачником, который не претворит в жизнь ни одного своего начинания, потому что его мозг рождает лишь бесплодные фантазии. Впоследствии, гораздо позднее, в начале шестидесятых годов, Бернхард Юхансон назовет себя вечным нонконформистом, но Дагмар этого уже не услышит. У Бенно никогда не было денег, он жил взаймы, новым долгом погашал старый и свыкся с таким положением. Угождай он своему дяде, не пришлось бы ему так перебиваться. Но Бенно не собирался просить подачки у ново-мызника. Брат матери владел большим хутором, фермой, как он похвалялся, наследников у него не было, и он обещал передать хутор племяннику, если тот изучит сельское хозяйство и поселится в усадьбе. Но Бенно к земле не тянуло, он пошел по стопам отца, журналиста в небольшом городке, стал, как любил язвить дядя, таким же ветрогоном. Об отце, вегетарианце, который в сорок восемь лет умер от рака, Бенно говорил только хорошее, для дяди же у него были припасены одни колкости. Яннус познакомился с Бенно на военной службе. Тот частенько сидел в карцере за то, что вел себя свысока и вызывающе с унтер-офицерами, они отплачивали тем, что назначали наряды и отсидки. Яннусу тоже выдались на службе лихие денечки, но все больше из-за рук и ног, которые хотя и отличались величиной, но хозяина как следует не слушались. Яннус не мог выполнять повороты по уставу, а также выдерживать шаг и ползти, не попадал и в мишень.