Московский дневник - Вальтер Беньямин

Алексей Сидоров. Без названия (Мультипликационная запись танцевального движения). 1926–1927 гг.

В нише – бюст Ленина. Процесс проходил на сцене, по обе стороны от которой были нарисованы фигуры пролетариев, крестьянина и фабричного рабочего. Над сценой советская эмблема. Когда мы вошли, доказательства были уже представлены, слово получил эксперт. Он сидел рядом с коллегой за небольшим столиком, напротив – стол прокурора, оба стола торцом к залу. Стол коллегии судей стоял лицом к публике, перед ним сидела на стуле в черной одежде, с толстой палкой в руках обвиняемая, крестьянка. Все участники были хорошо одеты. Обвинение гласило: знахарство, приведшее к смерти пациентки. Крестьянка помогала при родах (или аборте) и ошибочными действиями вызвала трагический исход. Аргументация кружила довольно примитивными ходами вокруг этого происшествия. Эксперт дал свою оценку: к смерти привело исключительно вмешательство знахарки. Адвокат защищает обвиняемую: злого умысла не было, в деревне отсутствует медицинская помощь и санитарное просвещение. Прокурор требует смертной казни. Крестьянка в своем заключительном слове: люди всегда умирают. После этого председательствующий обращается к публике: есть ли вопросы? На сцене появляется комсомолец и требует предельно сурового наказания. Дальше суд удаляется для совещания – возникает пауза. Оглашение приговора все заслушивают стоя. Два года тюрьмы с учетом смягчающих обстоятельств. Поэтому одиночное заключение не предусмотрено. Председательствующий со своей стороны указывает на необходимость создания на селе центров санитарии. Люди разошлись. До этого я не видел в Москве такой простой публики. В ней было, по-видимому, много крестьян, поскольку этот клуб предназначен как раз для них. Меня провели по помещениям. В читальном зале мне бросилось в глаза, как и в детском санатории, что стены полностью увешаны наглядными материалами, особенно много было статистических данных, составленных частью – с цветными иллюстрациями – самими крестьянами (деревенская хроника, развитие сельского хозяйства, производственные отношения и культурные учреждения), но, кроме того, на стенах повсюду можно видеть и инструменты, детали машин, реторты с химикалиями, и т. д. С любопытством я подошел к консоли, с которой ухмылялись две негритянские маски. Но при ближайшем рассмотрении оказалось, что это противогазы. Наконец меня привели и в спальные помещения клуба. Они предназначены для крестьян и крестьянок, поодиночке и группами приезжающих в город в командировку. В больших комнатах расположено по большей части по шесть кроватей; одежду каждый кладет на ночь поверх постели. Умывальные должны быть где-то в другом месте. В самих комнатах умывальников нет. На стенах изображения Ленина, Калинина, Рыкова и др. Особенно культ изображений Ленина принял здесь необъятные размеры.

На Кузнецком мосту есть магазин, специализирующийся на таких изображениях, там они есть во всех размерах, позах и материалах. В комнате отдыха в клубе, где можно было в этот момент услышать радиоконцерт, есть очень выразительный рельеф, изображающий его в натуральную величину, по грудь, во время произнесения речи. Более скромные изображения висят также в кухнях, бытовках и т. д. большинства официальных учреждений. В клубе могут разместиться до четырехсот гостей. В становящемся все более назойливым сопровождении женщины, которая помогла нам попасть в клуб, мы вышли из него и решили, когда наконец остались одни, пойти в пивную, где как раз должно было быть вечернее представление. Когда мы входили, у двери несколько человек суетились, вынося пьяного. В зале, не слишком большом, но и не очень заполненном, сидели за пивом отдельные посетители и небольшие группы. Мы сели довольно близко от дощатой эстрады, позади которой красовалось слащаво-размытое изображение зеленой долины, с фрагментом руины, словно растворяющейся в воздухе. Однако этот вид не покрывал всей длины сцены. После двух песенных номеров следовала наиболее эффектная часть вечера, инсценировка, т. е. взятый откуда-то, из эпического произведения или лирики, сюжет, обработанный для театра. Все выглядело как драматургическое обрамление нескольких песен о любви и крестьянских песен. Сначала вышла одна женщина и слушала пение птицы. Потом из-за кулис вышел мужчина и так далее, пока вся сцена не заполнилась, и все завершилось хоровым пением с танцами. Все это не слишком отличалось от семейных празднеств, однако с исчезновением этих ритуалов в жизни для мелкого буржуа они стали, по-видимому, еще более притягательными на сцене.

К пиву подают своеобразную закуску: покрытые солью крошечные кусочки высушенного белого и черного хлеба, а также сухой горох в соленой воде.

29 декабря.

В России образ человека из народа начинает принимать различимые очертания. Предстоит премьера пропагандистского фильма «Шестая часть мира»72. На улице, в снегу, пачками лежат карты СССР, которые торговцы предлагают прохожим. Мейерхольд использует карту в спектакле «Даешь Европу»73 – Запад изображен на ней как сложная система маленьких полуостровов, относящихся к России. Географическая карта так же близка к тому, чтобы стать центром нового русского визуального культа, как и портрет Ленина. Тем временем старый культ продолжает существовать в церквах. Я зашел в этот день во время прогулки в церковь Казанской Божьей Матери, о которой Ася сказала, что она ее любит. Она находится на углу Красной площади. Сначала попадаешь в просторную прихожую с несколькими изображениями святых. Похоже, она предназначена главным образом для женщины, присматривающей за храмом. Там полумрак, это подходит для заговоров. В таких помещениях можно совещаться о чрезвычайно сомнительных делах, при случае даже о погромах. Дальше следует собственно помещение для богослужения. В глубине две лесенки, ведущие на узкий, невысокий подиум, по которому движутся вдоль икон. На небольшом расстоянии за алтарем следует еще один алтарь, мерцающий красный огонек горит у каждого из них. Боковые пространства заняты очень большими иконами. Все части стены, оставшиеся без икон, закрыты сверкающей золотой фольгой. Со слащаво расписанного потолка свисает хрустальная люстра. С одного из стоящих у входа стульев я наблюдал церемониальные действия. Некоторые из них – старинные обычаи почитания изображений святых. Перед большими иконами крестятся, затем падают на колени, наклоняясь так, что лоб касается земли, и дальше молящийся или кающийся, снова перекрестившись, обращается к следующей иконе. Маленьким иконам, находящимся по одной или по нескольку на небольших пюпитрах под стеклом, не кланяются; над ними наклоняются и целуют стекло. Я подошел поближе и заметил, что рядом с ценными старинными вещами под стеклом на том же пюпитре лежат и не представляющие никакой ценности олеографии массовой печати. В Москве гораздо больше церквей, чем поначалу кажется. Приехавший из Западной Европы ищет их по высоким колокольням, глядя вверх. Нужно сначала привыкнуть распознавать в длинных стенах и нагромождениях низких куполов широкие комплексы монастырских церквей и часовен. Тогда становится ясно, почему Москва во многих местах производит впечатление крепости: низкие башни на Западе характерны для светской архитектуры. Я пришел с почтамта, где отправил телеграмму, и, наконец, долго бродил по залам Политехнического музея в тщетных поисках выставки рисунков душевнобольных. В качестве компенсации я прошелся вдоль палаток, стоящих у стены Китай-города. Здесь центр букинистической торговли. Искать что-нибудь интересное из нерусской литературы здесь было бы безнадежно. Но и русских изданий прошлого времени здесь (судя по переплетам) нет. Все же в течение последних лет должны были быть растащены огромные библиотеки. Но, может быть, только в Ленинграде?