Дау, Кентавр и другие - И. Халатников

Каждый четверг в конференц-зале ИФП собирался семи­нар Ландау. Для его учеников, которые работали в теоретиче­ском отделе ИФП и в других институтах, где они сами уже возглавляли теоретические отделы, посещение семинара Лан­дау было обязательным. То был один из неписаных законов, который строго соблюдался, хотя, естественно, никакого уче­та посещаемости не велось. Семинар всегда начинался точно в 11.00. Но обычно все приходили заранее. Когда до начала ос­тавались одна-две минуты, и почти все участники семинара, а их было примерно 10-12, уже сидели на сцене за прямоуголь­ным столом, Ландау шутя говорил: «Осталась еще одна мину­та, подождем, может быть, Мигдал придет» — и, как правило, тут же открывалась дверь и появлялся А.Б. Мигдал. Эта шутка нередко повторялась, она стала как бы неотъемлемой частью своеобразного семинарского ритуала.

На семинаре делались доклады и об оригинальных работах, но чаще реферировались статьи из наиболее авторитетных фи­зических журналов. Каждый из участников семинара, когда до него доходила очередь в алфавитном порядке, обязан был явить­ся к Ландау с очередным номером журнала, чаще всего «Physical Review». Лев Давидович просматривал журнал и отмечал га­лочками статьи, которые ему представлялись интересными. Его научные интересы не ограничивались какой-либо одной об­ластью, поэтому среди избираемых для доклада были статьи из всех областей физики — от физики твердого тела до общей теории относительности. Иногда отобранные статьи были по­священы очень узким, специальным вопросам физики твердо­го тела — о таких статьях Ландау говорил: «Ну, это о квасцах!». Однако и статьи о «квасцах» рассматривались на семинаре так же внимательно, как и статьи, посвященные фундаменталь­ным проблемам квантовой теории поля. Ландау любил физику во всех ее проявлениях.

Задача, стоявшая перед докладчиком на семинаре, была не из легких. Он должен был с полным пониманием изложить содержание многих отобранных статей. Подготовка реферата требовала большой затраты труда и немалой эрудиции. Никто не мог сослаться на свою некомпетентность в каком-либо во­просе для оправдания невозможности прореферировать ту или иную статью. Здесь-то и сказалась универсальная подготовка, которую давал теорминимум. Ландау был универсалом в тео­ретической физике и того же требовал от учеников.

До тех пор, пока у Ландау или других участников семинара оставались вопросы, докладчик не имел права покинуть «аре­ну». Далее Ландау оценивал результаты, полученные в проре­ферированной статье. Если результат был выдающимся, то его вносили в «Золотую книгу». Если при обсуждении статьи воз­никали интересные вопросы, требовавшие дальнейшего иссле­дования, то эти вопросы записывались в тетрадь проблем. Эта тетрадь регулярно велась до 1962 г., и из нее молодые физики черпали задачи для серьезных научных исследований. Некото­рые статьи объявлялись «патологией». Это значило, что в статье либо в постановке задачи, либо в ее решении нарушены прин­ципы научного анализа (естественно, речь шла не об арифме­тических ошибках). Сам Ландау физические журналы не чи­тал, и таким образом семинар превращался в творческую лабораторию, в которой ученики Ландау, делясь с ним науч­ной информацией, учились у него глубокому критическому анализу и пониманию физики.

С годами круг докладчиков постепенно расширялся за счет молодых физиков, сдавших теорминимум. Теперь участники семинара уже не помещались за столом на сцене и заполняли весь зал Института физических проблем. Тот, кто сдал теор­минимум, приобретал определенные права и обязанности. Он приобретал право на поддержку и заботу со стороны Ландау, но за это был обязан готовить рефераты для семинаров. И ес­ли докладчик на семинаре не мог толково ответить на вопро­сы, касавшиеся содержания реферируемого материала, или не умел ясно излагать свои мысли, ему приходилось нелегко. Иногда такой неудачник (что бывало, правда, очень редко) исключался из списка докладчиков, то есть лишался права выступать с рефератами статей. В атмосфере, которая окружа­ла Ландау, это воспринималось как своеобразная высшая мера наказания. Такого теоретика Ландау презирал и немедленно лишал своей поддержки. Он как бы не замечал больше этого человека.

Не все заседания семинаров посвящались рефератам. За­слушивались также и доклады об оригинальных работах. В ка­честве докладчиков выступали как ученики Ландау, так и фи­зики из других институтов и городов, желавшие обсудить свои работы. Как правило, еще до семинара с работой знакомили Ландау, и, если он находил ее интересной, она допускалась на семинар. Сам Ландау обо всех своих работах докладывал на семинаре.

Сделать доклад на семинаре было трудно, но почетно. Док­ладчик подвергался, что называется, допросу с пристрастием. Слушателям разрешалось его перебивать. Это был скорее даже не доклад, а диалог между докладчиком и аудиторией во главе с Ландау. Нередко в ходе доклада выяснялись различные ошибки и пробелы в логике, несогласованность отдельных предположе­ний, лежавших в основе работы. Ландау обладал выдающимся критическим умом. Поэтому критика Ландау всегда помогала выяснить истину. Если автор работы преуспевал с докладом на семинаре, то можно было считать, что его работа действительно логически непротиворечива и содержит новые результаты. Поэто­му так велико было среди теоретиков желание доложить свою работу на семинаре Ландау. Докладчик иногда получал нелице­приятную оценку своего труда, причем на самом высшем уровне.

Критический анализ научной работы важен в любой облас­ти науки. В теоретической физике его роль особенно велика. Работа в теоретической физике обычно представляет собой цепь логических построений, в которых могут быть допущены про­белы. Автор может в начале работы сделать предположения, справедливость которых в ее конце не всегда подтверждается. Часто эти предположения делаются не явно. Бывало, автор, безуспешно исчерпав все свои доводы, прибегал, как он счи­тал, к «решающему» и ссылался на совпадение своих результа­тов с экспериментальными наблюдениями. Такой аргумент вы­зывал только смех аудитории, поскольку никакое совпадение теории с экспериментом не может оправдать отсутствие логи­ки в работе физика-теоретика.

Обладая выдающимся критическим умом, Ландау был са­мокритичен. Хорошо известно, что он любил все классифици­ровать, в том числе и физиков, но в «табеле о рангах» для физиков отводил себе более скромное место, чем заслуживал. Когда я, восхищаясь критическим умом Ландау, однажды ска­зал ему об этом, последовал ответ: «Вы не встречались с Пау­ли! Вот кто действительно обладал критическим умом!» Семи­нары в ИФП, благодаря своему творческому активному характеру, безусловно содействовали формированию школы Ландау.

Коснемся теперь того, как работал сам Ландау и как с ним взаимодействовали его ученики, так сказать, в индивидуаль­ном плане. Основой всего для Ландау был его интерес к физи­ке. Его рабочий день часто начинался с визитов в эксперимен­тальные лаборатории на первом этаже Института физических проблем. Быстро пробегал по лабораториям, узнавал новости, задерживался там, где нужна была его немедленная теорети­ческая помощь. Ландау считал, что ответы на вопросы экспе­риментаторов должны пользоваться приоритетом перед други­ми делами теоретика. Он был готов прервать любое занятие, если к нему обращался экспериментатор, нуждавшийся пусть даже в небольшом расчете, который он сам не мог произвести. И именно из взаимодействия с экспериментаторами возникли многие важные работы Ландау. Достаточно сказать, что глав­ный его шедевр — теория сверхтекучести — был создан в тес­ном повседневном сотрудничестве с П.Л. Капицей, который открыл и исследовал это явление.

Постоянная связь с экспериментаторами была столь же ес­тественной и для ближайших сотрудников Ландау. Поступив в аспирантуру, я сразу же установил контакт с лабораторией жид­кого гелия, где в то время очень интересные результаты полу­чили В.П. Пешков и Э.Л. Андроникашвили. Накопившиеся у них результаты нуждались в объяснении. В частности, не было ясным наблюдавшееся явление вязкости в «безвязкой» сверх­текучей жидкости. Предварительные расчеты на основе тео­рии Ландау давали качественное объяснение тому, что наблю­далось. Однако понадобилось некоторое время, чтобы убедить его в справедливости этих расчетов. Дело в том, что темпера­турная зависимость кинетических коэффициентов в кванто­вой жидкости оказывалась весьма необычной и совершенно отличной от той, которая следовала из известной кинетиче­ской теории газов.

Для «экономии мысли» Ландау часто применял хорошо из­вестные ему общие принципы, а все, что не укладывалось в эти принципы, отметалось с порога. Но всякий новый и нетриви­альный результат заставлял его задуматься. Он в таких случаях вскоре сам своими методами либо получал этот результат, либо опровергал его. В данном конкретном случае Ландау заинтере­совался задачей, и вскоре был найден путь точного решения кинетического уравнения для элементарных возбуждений в кван­товой жидкости. Так возникла наша совместная работа, посвя­щенная теории вязкости сверхтекучего гелия.