Клеарх и Гераклея - Юлия Латынина

Тирибаз обернулся - рядом с ним стоял Митрадат.

- Что он говорит? - спросил перс.

Но в переводе на персидский за посеребренной решеткой дворца речь звучала совсем не так, как на площади.

- Говорит, что подобает сначала разбивать главного противника, и если разбить Эвагора, то Эфес сдастся сам. Говорит, что царское недоверие Тирибазу - вздор, ведь сражаться царь велит с тем самым Эвагором, которому помогал враг Тирибаза Струф. И, стало быть, это Тирибазу величайший знак, а Струф теперь прах и пыль в царских глазах. Еще говорит о святилище Афродиты на Кипре, где жрицы бесплатные... О тирании Эвагора. Эфес не дадут грабить, а Кипр дадут...

Просит для удобства счета: кто хочет воевать против тирана, пусть стоит, как стоял, а кто хочет воевать, против свободного народа, пусть станет на одно колено.

Тирибаз посмотрел вниз, на толпу: охотников становиться на колени не нашлось.

- Хуже, чем скотина! - сказал он. - Даже скотину не убедишь, что камни - это сено. Удивительные, однако, у греков обычаи. Колдун он, что ли, твой приятель?

- Отчасти, - отвечал Митрадат. - Но колдовству этому обучают за деньги люди, называемые риторами. И уметь говорить с народом у греков считается обязательным, как у нас - молиться. Спартанец Лисандр, когда замыслил переворот с целью овладеть всей Грецией, первым делом обратился к ритору, Клеону Галикарнасскому, и тот сочинил для него речь, которую потом нашли в пожитках покойника.

- Это, верно, клевета?! - поразился перс.

- Тем показательней, - возразил Митрадат. - Ведь если бы тебя хотели выставить мятежником, то, согласись, никто не представил бы царю речи, обращенной к народу, а представил бы тайное письмо, вроде этого, - и тут Митрадат вынул из складок одежды пергамент. Это было письмо, от царского зятя, Оронта, давнего врага Тирибаза, к одному из командиров, Дадухии, в нем Оронт спрашивал в числе прочего, нельзя ли надоумить на скандал греческих наемников.

Митрадат ушел, а наместник долго стоял, закрыв глаза. "Как будто Оронт или Митрадат, или царь может причинить мне зло, - думал он. - Как будто кто-нибудь, кроме меня самого, может причинить моей душе зло!"

Наконец он открыл глаза и увидел, что в забытьи разорвал длинный белый пояс, который поклонники Ахура-Мазды носят с совершеннолетия и концами которого машут каждый раз, когда хотят прогнать злых духов.

На площади воины успокоились, выдали зачинщиков мятежа и уже несли откуда-то свежие розги; конники Таха все так же глядели на греков.

Тем же вечером Клеарх и Tax отправились поговорить с Дадухией. По возвращении Клеарх сказал командирам, что Дадухия в походе участвовать не будет, так как помер от какой-то порчи, a Tax уткнул глаза в пол и покраснел, как девушка, так как Ахура-Мазда запрещал персам лгать.

x x x

Клеарх и внук Тирибаза Tax высадились на острове в середине лета, в месяце гармападе; и на третий же день было сражение. С обеих сторон дрались греческие наемники: одни дрались за свободу Ионии, другие - против тирана Эвагора. Что же до армянских конников, товарищей Таха, в войлочных шапках и с тростниковыми луками, - эти дрались с вишапами.

Все, однако, кончилось ничем: войска развернуло, как гигантский жернов, правое крыло персов опрокинуло левое крыло Эвагора, а правое крыло Эвагора стало на место левого крыла персов.

Tax, по общему мнению, дрался лучше всех; его стащили с коня веревкой с петлею, он отбился, но коня увели.

Вечером Клеарх явился к Таху в багряный шатер с серебряными колышками. Возле шатра копошились двое рабов, копая канавку для отвода воды. Клеарх вошел; Tax лежал на ложе, завернувшись с головой в покрывало с золотыми кистями и плакал. Клеарх стал его утешать по-персидски и говорить, что Диотим (командир Эвагора) не получил преимущества.

- Конь мой, - ответил Tax, перевертываясь, - у Диотима. Золотистый, и белые кольца на ногах.

"Да, - подумал Клеарх, - все-то я не выучусь по-персидски".

Он, собственно, вот зачем пришел: перебежчик донес, что Эвагор посылает в город Амафунт отряд и ящики с казной. Если взять сотню всадников, можно догнать и перебить ночью.

- Кто же станет драться ночью, когда не видно ни доблести, ни трусости? - возразил Tax.

x x x

А на следующий день Бион переоделся в крестьянскую одежду и пошел посмотреть на вражеский лагерь.

Вот он вышел за ворота, идет и видит: впереди какой-то плешивый старик погоняет ослика, на ослике бурдюки с вином, едет торговать во вражеский лагерь. Тут Бион подумал: "Клянусь Зевсом! Ведь это будет подозрительно, если я явлюсь с пустыми руками!" Бион связал плешака и кинул в канавку, а ослика погнал дальше сам. По дороге пришло ему в голову, что неплохо бы убедиться, что за товар продаешь, да и солнышко припекло.

Ручья, однако, поблизости не нашлось. Бион подумал и выпил неразбавленного вина, и оно ему так понравилось, что он пробовал товар еще три раза.

Вот к полудню пришел он во вражеский лагерь, а вино в нем уже играло. Он стал осматривать лагерь и продавать вино и, когда все распродал, сел у костра и заслушался оратора. А оратор говорил, что персы, не сумев покорить эллинов оружием, решили добиться своего деньгами, и не кто иные, как они, единственная причина раздоров в Элладе. "И вот пример, - говорил оратор, недавно Агесилай завоевал половину Азии, разграбил и Сарды, и Даскилий! И Тиссаферна провел, заставил сатрапа ждать его со своим войском в Карий. А спартанец отправился во Фригию. И тогда-то, почуяв гибель, персы послали в Элладу сражаться тридцать тысяч золотых царей, нарисованных на золотых дариках, и по всей Элладе города возмутились против Спарты, и эфоры велели Агесилаю возвращаться.

Не лучше ли было бы, однако, всем грекам объединиться и искать общих выгод в войне против персов? Разве справедливо, чтобы эти люди, изнеженные и малодушные, рабы по природе, ходили в волочащихся одеяниях и золотых браслетах, а свободные эллины получали от них жалкую наемную плату? И, клянусь, их раззолоченное оружие не прибавляет им силы, зато прибавляет зависти у их врагов".

Бион, человек прямой и открытый, заслушался оратора, ведь сам он хотя и аркадянин, служил наемником в войсках у Агесилая и очень жалел, что .вместо того чтобы идти за сокровищами Вавилона, пришлось возвращаться в Элладу. И он сжал кулаки и громко закричал:

- Клянусь Зевсом, ты прав, афинянин!

Тут на него стали оборачиваться, и один сказал: "Что тебе за дело, киприот, до эллинов". А другой: "Да ты по выговору аркадянин". А третий: "Да уж не лазутчик ли ты?" Тут Бион хотел было убраться восвояси, но оратор закричал: "Отведем к командиру, пусть разбирается!" Схватили под локти и повели. Тут холодный пот прошиб Биона, так что весь хмель с него слетел, и он стал говорить, что живет за соседним леском и участок у него три плефра, чеснок да лук-порей. И тут - надо же такому случиться - вдруг из толпы выскочил тот самый плешивый старикашка, у которого Бион забрал по пути вино, вцепился, как репей, и закричал: