Сердцу не прикажешь - Барбара Картленд

Он расплатился с шофером такси и, сунув руки в карманы, медленно зашагал в сторону моря. Волны с тихим шелестом набегали на песок.

Предавшись воспоминаниям, Малколм видел перед собой образ Элизабет, и вместе с тем ему трудно было забыть страдальческое бледное лицо Марсии и ее судорожно сжатые руки.

Марсия была смелой девушкой; не каждая из ее сверстниц при таких обстоятельствах отважилась бы предложить мужчине, который намного старше ее, на ней жениться.

Может быть, стоит поговорить завтра с полковником и убедить его дать дочери свободу? Пожалуй, надо попробовать, размышлял Малколм. Ничего не говоря Марсии, он может попытаться предложить ее отцу какие-нибудь сто пятьдесят фунтов в год при условии, что он даст Марсии возможность начать самостоятельную жизнь.

У Малколма и в мыслях не было сделать Марсию в какой-то степени зависимой от себя, и здравый смысл заставил его скептически отвергнуть подобную филантропию. Какое ему, в сущности, дело до судьбы девушки, отец которой был явным бездельником и мотом, и кто знает, не пойдет ли и дочь по его стопам?

Возможно, все это спланировано, говорил он себе.

Но интуитивно чувствовал, что Марсия — честная и невинная девушка и соблазны Ривьеры еще не испортили ее.

«Такой отец заслуживает хорошей порки на конюшне», — в сердцах подумал он.

Но тут же осознал, сколь нелепо тратить свой гнев на такого человека, как полковник. Это не поможет изменить ни его флегматичный характер, ни полное нежелание и неспособность трудиться и честно зарабатывать себе на жизнь.

«Черт побери, но я все-таки должен как-то помочь ей!» — думал он.

И тут Малколм подумал, что ему следует поговорить об этом с Элизабет и попросить у нее совета.

Теперь он знал, что она никогда не отказывает в помощи человеку, попавшему в беду, и про себя решил быть таким же. Марсия обратилась к нему со своей бедой, и он должен помочь ей.

За один только день, думал он, под влиянием Элизабет он проникся идеей служения ближнему.

Перед сном мысли его были только об Элизабет. Он снова видел, как она стоит на веранде, запрокинув голову, и к ее протянутым рукам слетаются голуби.

Марсия стояла за дверью и прислушивалась к удалявшимся шагам Малколма; вот он спустился с крыльца, пересек тротуар и пошел к такси.

Ей было слышно, как он расплатился с шофером и зашагал по улице в темноту ночи, как это делает мужчина, если он чем-то обеспокоен или хочет побыть один.

Когда шаги его затихли, она устало пересекла слабо освещенный холл. Поднявшись в свою комнату, Марсия бросила пальто на кровать и, подойдя к окну, широко раздвинула темно-зеленые портьеры и посмотрела на пустую ночную улицу.

Она не надеялась увидеть уходящего Малколма, но ей хотелось вдохнуть полной грудью тот ночной воздух, которым дышал он, и ощутить вкус свободы, которая была у него и которой она так завидовала.

Именно о такой свободе она просила его сегодня вечером, считая брак возможностью избавиться от всего, что было ей так ненавистно.

Раньше, много лет назад, она верила, что замужество — это любовь. Сейчас же, в полном отчаянии, потеряв иную надежду на избавление от угнетающего ее образа жизни, она искала в браке то, что некогда искала ее мать, — возможность убежать от всего, что опостылело.

Если бы Глэдис Флетчер знала, на какие унижения обрекла свою дочь, она, возможно, не была бы столь бессердечна к ней и изменила бы свое жестокое решение, накрепко связавшее судьбы отца и дочери.

Однако Марсия не верила в то, что ее мать способна понять ее.

Второй брак для Глэдис Флетчер оказался подарком судьбы. Живя теперь в мире, к которому всегда тяготела, она не сможет понять стремления молодой девушки быть независимой от мужчин, их опеки и защиты.

Если бы Марсия попыталась объяснить матери, что намерена сама зарабатывать на хлеб, быть во всем самостоятельной и даже готова жить в полном одиночестве и только в Англии, та сочла бы, что Марсия просто истеричка. Глэдис не мыслила себе жизни без мужчины, поэтому никогда не смогла бы понять дочь, которая думала иначе.

За годы жизни на Ривьере Марсия все же обрела друга.

Весной в Канны ежегодно приезжала известная английская писательница. В своей вилле в горах с видом, на город и море она отдыхала и обдумывала сюжет очередного романа. Она была немолода, и ее жизнь шла по строго заведенному ею распорядку. Сколько бы она ни разъезжала, посещая места, расписанные по месяцам, все знали, что если она задумает посетить Канны, то сделает это первого февраля и так же точно покинет город первого апреля.

Состарившись, писательница полюбила собак.

— Они никогда не разочаровывают, — повторяла она не раз. Именно благодаря маленькой беленькой собачке какой-то особой породы в жизнь Марсии вошла эта женщина.

Собаку сбило проезжавшее такси, и Джасмин Френч растерянно стояла над ней, пока ей на помощь не пришла Марсия.

Подняв с мостовой собачку, она с милю пронесла ее на руках в поисках ближайшего ветеринара, который, осмотрев животное, успокоил их. Собачка не очень пострадала, лишь получила несколько ушибов, сказал он, пару дней покоя, и она оправится.

Марсия проводила мисс Френч до ее виллы и была приглашена на чашку чая, за которой последовала необычайно интересная беседа, какой у нее в жизни еще не было.

Они говорили о книгах и Англии.

Марсия успела прочитать несколько романов Джасмин Френч и была знакома с ее книгами о сельской Англии.

Ни один автор, каким бы пожилым и мудрым он ни был, не может устоять перед похвалой и восхищением в глазах юного впечатлительного читателя, да еще если восхищение граничит почти с обожанием.

Мисс Френч говорила, а Марсия слушала. Так вошли в обычай их чаепития под сенью деревьев в саду виллы мисс Джасмин Френч.

За весь год Марсия не написала ни единого письма своему новому другу, но утром первого февраля, в день своего приезда, мисс Френч получила букет нежно-розовых роз. Карточки, от кого они, не было, но, расспросив сторожа виллы, писательница без труда догадалась, кто прислал ей цветы. На следующий день она села и написала своим аккуратным и красивым почерком приглашение Марсии навестить ее. Она, правда, опасалась, что за год пребывания на Ривьере девушка могла измениться в худшую сторону, и была рада, когда убедилась, что этого не произошло.

Марсия, пожалуй, стала чуть более сдержанной и молчаливой, избегала говорить о себе и отце, однако по-прежнему восхищалась мисс Френч и готова была на нее молиться.

За два месяца пребывания писательницы в Каннах они часто встречались, и Марсия никогда еще не была так счастлива.