ПОДНЯТЬСЯ ДО НЕБЕС - Джудит Мейджер

Не столь искушенный в многоходовых комбинациях игрок впал бы в отчаяние и уныние — еще бы! Ферзь, главная фигура в игре, утопилась! Берт Брубейкер отчаяния не испытал. Первое чувство — злость и раздражение. Капризная и взбалмошная девица, всю жизнь поступавшая по-своему, не пожелала признать очевидную логику поступка Берта, повела себя как избалованное дитя. На смену раздражению пришел холодный рассудок. Свадьба отменяется? Что ж, надо искать другой вариант.

Учитывая то, что Джиллиан упала не в свой собственный бассейн с подогревом, а в Атлантический океан, да еще в том самом районе, где водятся акулы, ее вряд ли найдут живой.

Честно говоря, ее вообще вряд ли найдут. В любом случае это означает, что империя Ван Занда осталась без наследницы, по крайней мере без урожденной наследницы.

Дерек Ван Занд крепок духом и телом, он мог бы править своим королевством еще не один десяток лет, однако Джиллиан старик любил настолько беззаветно, что смерть дочери будет для него страшным ударом. Возможно, фатальным. М-да, а если ее тело все-таки найдут… Дерек захочет увидеть останки своей дочери, а то, что оставят акулы — нет, тут инфаркт почти стопроцентный.

Однако хороший игрок всегда предполагает худшее, чтобы быть во всеоружии. Предположим, старик устоит, возьмет себя в руки. Сможет ли он заниматься делами как прежде? Ответ очевиден — нет. Ему просто незачем больше ими заниматься. Цель всей его жизни утонула в океане. Конечно, он не отойдет от дел, останется у руля, но будет всего лишь жалкой тенью прежнего стального Ван Занда. Тогда понадобится тот, кто сможет удержать компанию на плаву.

Тот, кому Ван Занд доверяет. Понадобится Берт Брубейкер.

Постепенно к нему отойдут все бразды правления, Дерек же превратится в номинальную фигуру, в шахматного короля. Нет, Берт не будет действовать резко и жестко. Он постарается заменить Ван Занду утраченное дитя — хотя это звучит на редкость пошло и глупо. Берт отдаст любимой компании все, не требуя взамен абсолютно ничего. Из всех кристально чистых он будет алмазом наичистейшей воды, он даже откажется от собственной компании и будет работать за одну лишь зарплату. Возможно, это произойдет не через год и не через два — но момент, когда старик оценит преданность Берта Брубейкера, настанет, и тогда…

Берт зажмурился и сладко причмокнул пухлыми губами. «Ван Занд и Брубейкер»… «Брубейкер и Ван Занд»… «Брубейкер Текнолоджи»!

Боже мой, как это замечательно звучит и даже приятно на вкус!

Не открывая глаз, будущий властитель империи потянулся к телефону. У него есть два с лишним часа, а в холле отеля ему сунули небольшую визитку с очень простым номером. «Чудеса тайского массажа. Красавицы Поднебесной вознесут вас на небеса блаженства».

Эти маленькие желтые обезьянки умеют многое. Белому человеку даже трудно представить, КАК именно можно заниматься сексом. Они доставят ему массу удовольствия, компенсируя испытанный им стресс. Главное же то, что это поможет сбросить напряжение и собраться с силами.

Берт Брубейкер послал воздушный поцелуй фотокарточке, на которой он сам, Джиллиан и ее отец позировали на фоне очередного небоскреба, построенного компанией, и набрал на редкость простой номер.

Глава 5

На рассвете следующего дня…

Она тонула в ослепительно-прозрачном аквамарине, невесомой птицей неслась сквозь ласковую тьму, закутывалась в шлейф из миллионов воздушных пузырьков и сама становилась воздухом, тьмой, аквамарином…

Водоворот затягивал, утаскивал в бездну, но было не страшно, а хорошо, и тьма сменялась ослепительным светом, тем светом, который видно только тогда, когда изо всех сил стиснуты веки, когда в кромешной тьме рождается новая звезда, и весь ты становишься — свет и бездна, вершина и тьма…

Ее возносило на небеса и швыряло вниз, но теплое, тугое кольцо рук не давало раствориться в небытии, стать светом, бездной, тьмой, звездой…

На краю сознания непроизнесенными метались безумные слова, и ангелы благословляли их, смущенно прикрывая лица белоснежными крыльями — или это пена морская?

Боль сменялась блаженством, блаженство — ужасом, ужас — восторгом, восторг — спокойной уверенностью, уверенность — изумлением, и та, другая, скучная, неопытная не могла поверить: неужели так бывает? Может быть?

И почему тогда ползают по земле, воюют и покупают, решают смешные задачки и ненастоящие проблемы, терзаются скукой и ненавистью, если есть — такое?

Неужели это происходит всякий раз и со всяким, кто посмел — посметь?

Он помнил их всех. Почти всех. Помнил тепло губ, шероховатость кожи, пряные запахи, стоны и шепоты, вскрики и слезы, смех, прикосновения…

Он любил их всех. Почти всех. Никогда ни одну не принудил. Не заставил. Всегда — по любви.

Он любил заниматься любовью. Любил острое ощущение свободы и полета, вкусное, свежее, прохладное и обжигающее. Только две вещи дарили это — небо и женщины.

Он любил момент, когда отрываются от земли шасси, и слабый человеческий умишко на сотую долю секунды — но все же пугается: неужели эти тонны металла способны взлететь?

Он любил в любви каждое мгновение — от первых осторожных прикосновений до неистовой волны желания, взрывающейся в теле и сжигающей дотла обоих любовников.

Он ненавидел приземление после полета и утро после ночи любви. Потому и уходил всегда на рассвете, оставляя себе вечную холостяцкую лазейку: никогда не проводить вместе ВСЮ ночь и не пить кофе на чужой кухне по утрам.

Но самое интересное, что только сегодня он все это понял.

Именно сегодня, когда рассвет уже залил золотом обнаженные тела двоих, обнявшихся насмерть, а ему так и не захотелось осторожно разомкнуть объятия.

Рой с тихим блаженным стоном перевернулся на спину, но не выпустил Джилли из рук.

После нескольких часов бурного и почти безостановочного секса любому мужчине полагалось спать без задних ног, но Рой Салливан не чувствовал усталости. Единственное, что прибавилось ко всем имеющимся у него чувствам, — он ощущал Джилли всем телом.

Ему не нужно было проводить ладонью по упругой груди, касаться пересохшими губами ее припухшего и улыбающегося рта, стискивать ногами ее стройные бедра — он чувствовал Джилли собой. Целиком, Всю. И знал, что она чувствует то же самое.

Это как в джазе — ты понятия не имеешь, что за мелодия прозвучит через секунду, но совершенно точно уверен, что попадешь и в тон, и в терцию, и в аккорд совершенно незнакомому минуту назад человеку с саксофоном. Просто чувствуешь — и все.

Сейчас Джилли его поцелует…