Барабаны осени. О, дерзкий новый мир! - Диана Гэблдон

— Не совсем. — Почему-то чувствуя себя неловко, я развернула одеяло, намереваясь снова набросить его на плечи. Но прежде чем я успела закутаться в него, Джейми схватил меня за руку и притянул к себе.

— Иди сюда, — сказал он, хотя я и так была совсем близко. Но прежде чем я успела открыть рот, чтобы сказать хоть слово, Джейми смачно шлепнул меня по попе, развернул к себе лицом и крепко поцеловал.

Он тут же отпустил меня, и я чуть не шлепнулась на пол. Чтобы удержаться на ногах, я обхватила его руками, и он тут же обнял меня за талию, помогая сохранить равновесие.

— Меня вообще не интересуют причины, — сказал он, сурово уставившись на кончик собственного носа. — Будь то ушибы, или ночной воздух, или этот твой чертов новый знакомец. Я не хочу, чтобы ты заболела, и все об этом. А теперь — быстро ныряй в свою ночную рубашку и в постель!

Мои руки наслаждались, ощущая его. Гладкий лен его рубашки был прохладным, он остужал мою пылающую от едкого масла грудь, а чуть-чуть кусачая шерстяная ткань килта прижималась к обнаженным бедрам и животу, и не могу сказать, что мне было от этого неприятно. Я неторопливо потерлась о Джейми, как кошка о ножку стола.

— В постель! — повторил он, он уже немножко менее строго.

— Ммм… — промычала я, отчетливо давая ему понять, что вовсе не намерена отправляться в постель одна.

— Нет, — сказал Джейми, слегка подергиваясь. Я решила, что он намерен удрать, но прежде чем я его отпустила, он уже дозрел.

— Мм… — снова прогудела я, крепче прижимаясь к нему. Но, хотя я и была под основательным кайфом, я все-таки сумела сообразить, что Дункан вряд ли проведет всю ночь в загонах, а скорее всего вернется в дом и уляжется на ковре перед очагом, да и Ян водрузится на свою низенькую кровать. Но в данный момент меня охватил порыв чувств, и я не способна была заглядывать так далеко вперед.

— Мой отец не раз говорил мне, что самое последнее дело — это воспользоваться тем, что пьяная женщина плохо соображает, — сказал Джейми. Он на какое-то время справился с собой, но теперь его снова начало потряхивать, чуть слабее, как будто он не в силах был остановить свой порыв.

— Я не плохо соображаю, наоборот, очень хорошо, — заверила я его. — Кроме того… — тут я и сама содрогнулась с головы до ног, стремясь к его телу, — кроме того, мне казалось, он говорил еще, что ты не пьян, пока можешь обеими руками отыскать собственную задницу.

Джейми окинул меня оценивающим взглядом.

— Мне неприятно говорить тебе это, Сасснек, но ты держишься не за свою собственную задницу… это моя.

— Ничего, все в порядке, — сообщила я. — Мы женаты. У нас все общее. Едина душа, едина плоть, так говорил священник.

— Может, и не надо было мазать тебя этим маслом, — пробормотал Джейми, обращаясь скорее к себе, чем ко мне. — Мне оно никогда не помогало.

— Ну, ты же мужчина.

Джейми предпринял последнюю попытку.

— А ты не хочешь сначала что-нибудь съесть, малышка? Ты, должно быть, умираешь от голода.

— Мм-м… — ответила я. И, зарывшись лицом в рубашку Джейми, легонько укусила его. — Умираю. От страсти.

Есть некая история о графе Монтрозе — та самая, в которой говорится, как однажды после битвы его, полумертвого от холода и голода, нашла на поле брани некая молодая женщина. Эта женщина сняла свой башмак, смешала в нем ячмень и холодную воду, получившейся смесью накормила лежавшего без сил графа и таким образом спасла его от смерти.

В чашке, которую в данный момент подсунули мне под нос, содержалась порция точно такой же возвращающей жизнь субстанции, с той небольшой разницей, что вода была теплая.

— Что это такое? — спросила я, глядя на бледные раздувшиеся зерна, плававшие на поверхности водянистой жидкости. Выглядело это так, словно в чашку сыпанули сушеных личинок мух.

— Ячменная каша, — ответил Ян, глядя на чашку с такой гордостью, как будто это была никакая не чашка, а его первенец. — Я ее сам сварил, из того зерна, что бы привезла от Мюллеров.

— Спасибо, — поблагодарила я и осторожно отпила глоточек. Ну, не думаю все-таки, чтобы он смешивал все это в сапоге, хотя от чашки и пахло пылью. — Отлично, — похвалила я. — Как мило с твоей стороны, Ян.

Племянник порозовел от удовольствия.

— Ну, не стоит благодарности, — сказал он. — Там ее полно. А может, поискать для тебя еще и кусочек сыра, тетя? Я всю зелень срежу как следует…

— Нет, нет… мне и каши хватит, — поспешно сказала я. — А… а почему бы тебе не взять ружье, Ян, и не попытаться подстрелить белку или кролика? Я уверена, к вечеру я буду в порядке и смогу приготовить ужин.

Ян просиял, и улыбка совершенно преобразила его длинное, худое лицо.

— Как хорошо, тетя, я рад, — воскликнул он. — Если бы ты видела, чем мы тут с дядей Джейми кормились, пока тебя не было!

Ян ушел, оставив меня с чашкой «каши» в руках и наедине с раздумьями на тему: и что же мне делать с этим продуктом? Мне не хотелось глотать эту жидкость, но я чувствовала себя так, будто мое тело было изготовлено из куска мягкого, подтаявшего масла… и я просто представить не могла, что вот сейчас выберусь из кровати; это потребовало бы слишком больших затрат энергии.

Джейми, быстро и тщательно проведя еще несколько процедур ради моего окончательного оттаивания, уложил меня в постель, не слушая дальнейших возражений. Я подумала, что ему бы не следовало отправляться на охоту вместе с Яном. От него точно так же несло камфарой, как и от меня; любой зверь учуял бы его за милю, а то и больше.

Тщательно укрыв меня стеганым одеялом, он оставил меня, уже засыпающую, а сам пошел искать Дункана, чтобы наконец поздороваться с ним как следует и продемонстрировать шотландское гостеприимство нашего дома. А сейчас я смутно слышала их голоса, доносившиеся снаружи; мужчины сидели на скамье у двери, наслаждаясь остатками дневного тепла, — длинные бледные лучи солнца сочились через окно, заставляя мягко поблескивать оловянную посуду и деревянные поверхности в комнате.

Солнце коснулось и моей находки, черепа. Он лежал на моем письменном столе в другом конце комнаты, создавая очень уютную и симпатичную композицию вместе с глиняным кувшином, полным цветов, и моей тетрадью для записей.

Именно вид тетради и вывел меня из апатии. Роды, которые я принимала на ферме Мюллера, уже и теперь помнились мне весьма смутно; я подумала, что лучше бы мне записать все детали прямо сейчас, пока я вообще могу их вспомнить.

И вот, движимая профессиональным долгом, я потянулась, застонала и села в кровати. У меня все еще слегка кружилась голова, а в ушах звенело вследствие неумеренного приема бренди. Тело также побаливало в разных местах… собственно, практически во всех местах, где-то посильнее, где-то поменьше, — но в общем и целом я была вполне в рабочем состоянии. Хотя и жутко хотела есть.