Песнь крови - Энтони Райан

Песнь привела меня в порт, я сел на корабль и отправился на восток. Следующие двадцать лет я странствовал и трудился. Я переезжал из города в город, оставляя свой след на домах, дворцах и храмах. Я даже провел год в вашем Королевстве и украсил горгульями дворец нильсаэльского владыки. Я никогда ни в чем не нуждался: в голодные времена песнь помогала мне найти пищу и заработок, в изобильные она искала мира и покоя. Я никогда ей не возражал, никогда не противился. Пять лет назад она привела меня сюда, где Шоала, моя чудесная жена, выбивалась из сил, пытаясь продолжать дело покойного отца. Мастером она была хорошим, но богатые альпиранцы не любят иметь дела с женщинами. Вот с тех пор тут и живу. И песнь мне ни разу не говорила, что пора отправляться дальше, за что я ей благодарен.

– Даже теперь? – удивился Ваэлин. – Когда в городе «красная рука»?

– А когда вы впервые услышали о болезни, ваша песнь вам что-нибудь сообщила?

Ваэлин вспомнил, какое отчаяние он испытывал, думая о возможной участи сестры Гильмы, и только теперь сообразил, что песнь крови все это время молчала.

– Нет. Нет, ничего. Это значит, что никакой опасности нет?

– Не думаю. Это значит, что нам обоим почему-то надо находиться именно тут.

– Это что… – Ваэлин запнулся, подбирая слова, – это наша судьба?

Ам Лин пожал плечами:

– Кто знает, брат? Насчет судьбы я мало что знаю, могу только сказать, что я повидал в жизни достаточно случайностей и неожиданностей, чтобы усомниться в том, что судьба вообще существует. Мы сами прокладываем свой путь, но песнь ведет нас. Ваша песнь – это и есть вы, не забывайте. И вы можете ее петь точно так же, как и слышать.

– Но как? – Ваэлин подался вперед, и ему самому сделалось неловко от того, как он жаждал знания: он понимал, что это слышно по его голосу. – Как петь-то?

Ам Лин указал на верстак, где по-прежнему стояла начатая работа Ваэлина: она так и осталась нетронутой со времени его первого прихода.

– Вы уже начали. Подозреваю, вы уже давно поете, брат. Песнь может заставить нас взяться за самые разные инструменты: за перо, за резец… или за меч.

Ваэлин бросил взгляд на свой меч – он стоял под рукой, прислоненный к краю стола. «Так вот чем я занимался все эти годы? Прорубал себе свой путь в жизни? Вся эта пролитая кровь, все загубленные жизни были лишь строчками в песне?»

– Отчего вы ее не закончили? – поинтересовался Ам Лин. – Эту скульптуру?

– Если я снова возьмусь за молоток и резец, я уже не оторвусь, пока работа не будет окончена. А нынешние обстоятельства постоянно требуют моего внимания.

Ваэлин понимал, что это правда лишь отчасти. Грубо высеченные черты, проступающие из мрамора, начинали становиться пугающе знакомыми. Они еще не сделались узнаваемыми, но и этого хватало, чтобы заставить его прийти к выводу, что у готовой скульптуры будет лицо, которое ему известно. И, как ни странно, появление «красной руки» было удобным предлогом, чтобы оттянуть момент, когда все сделается окончательно ясно.

– Не стоит пренебрегать собственной песнью, брат, – предостерег его Ам Лин. – Помните, что я натворил, когда впервые воззвал к вам? Как вы думаете, отчего так вышло?

– Моя песнь молчала.

– Верно. А почему она молчала?

«Тощая шея короля… опасные тайны шлюхи…»

– Она призывала меня сделать нечто… нечто ужасное. Я не смог этого сделать, и моя песнь умолкла. Я думал, она меня оставила.

– Ваша песнь – не только проводник, но и защита для вас. Без нее вы становитесь уязвимы перед другими, кто способен делать то же, что и мы, как та воларская женщина. Поверьте мне, брат, вы бы не захотели стать уязвимым перед ней.

Ваэлин посмотрел на мраморную глыбу, провел пальцами вдоль грубого профиля еще не созданного лица. И сказал:

– Когда вернется «Красный Сокол», тогда и закончу.

Через двадцать дней после отплытия «Красного Сокола» моряки взбунтовались, вырвались из своей импровизированной тюрьмы в портовых складах, перебили стражу и бросились в порт. Атака была хорошо спланирована. Каэнис отреагировал быстро: приказал двум ротам Бегущих Волков оборонять пристань и согнал людей графа Марвена, чтобы те перекрыли все соседние улицы. На крышах расставили кумбраэльских стрелков, и десятки моряков полегли. Нападение на порт захлебнулось перед лицом организованного сопротивления, и моряки потянулись назад в город. Каэнис распорядился немедленно нанести ответный удар, и к тому времени, как появился Ваэлин, короткий, но кровавый мятеж был практически подавлен.

Ваэлин увидел Каэниса сражающимся с громадным мельденейцем. Верзила размахивал грубо вырезанной палицей, целясь в увертливого брата, а тот плясал вокруг, и его меч оставлял все новые раны на руках и лице мельденейца.

– Сдавайся! – приказал он, и его клинок рассек моряку предплечье. – Все кончено!

Мельденеец взревел от боли и гнева и удвоил усилия. Его бесполезная дубина свистела в воздухе, а Каэнис продолжал свой свирепый танец. Ваэлин скинул с плеча лук, наложил стрелу и с сорока шагов пронзил мельденейцу шею. Это был один из его лучших выстрелов.

– Не время для полумер, брат, – сказал он Каэнису, переступив через труп мельденейца и обнажая меч. В течение часа дело было сделано: почти две сотни моряков были мертвы и минимум столько же ранены. Бегущие Волки потеряли пятнадцать человек, в их числе – бывшего карманника, известного как Шнырь, одного из тех первых тридцати солдат, отобранных некогда в Мартише. Моряков загнали обратно на склады, и Ваэлин распорядился привести в порт оставшихся в живых капитанов. Их было около сорока, все с рублеными, обветренными лицами, свойственными бывалым морякам. Их выстроили напротив причалов, поставили на колени со связанными руками. Большинство смотрели с угрюмым страхом или открытым вызовом.

– Ваши действия были глупы и себялюбивы, – сказал им Ваэлин. – Если бы вы сумели добраться до кораблей, вы разнесли бы заразу в сотню других портов. И из-за вашего жалкого фарса я потерял хороших солдат. Я мог бы казнить вас всех, но не стану.

Он указал на гавань, где стояло на якоре множество кораблей городского торгового флота.

– Говорят, что душа капитана – в его корабле. Вы убили пятнадцать моих людей, я возьму в уплату пятнадцать душ.

Времени на это ушло немало. Солдаты королевской стражи, налегая на весла, подошли на шлюпках к кораблям, вывели их из гавани, поставили на якоре вдали от берега, залили палубы смолой, пропитали паруса и снасти ламповым маслом. Лучники Дентоса завершили работу, обстреляв корабли огненными стрелами, и к ночи пятнадцать кораблей ярко запылали. Пламя вздымалось высоко, искры фонтанами летели в звездное небо, море озарилось на мили вокруг.