Песнь крови - Энтони Райан

«Шерин в Черной Твердыне…» От одной мысли об этом на Ваэлина накатило чувство вины и тревоги. «Что же ей пришлось там пережить?»

– Когда мы пристали, я пошел прямиком к аспекту Элере, – продолжал Френтис. – Как ты и приказывал. Когда она меня выслушала, мы отправились к аспекту Арлину. И ему удалось уговорить короля отпустить сестру из дворца.

– Из дворца? Так ее держали не в Черной Твердыне?

– Похоже, поначалу, когда Четвертый орден ее только схватил, ее держали там, но принцесса Лирна ее оттуда вытащила. Судя по всему, она просто взяла, заявилась туда и потребовала, чтобы сестру отпустили под ее ответственность. Тюремщик решил, что она действует по королевскому приказу, и выдал ей сестру. По слухам, аспект Аль-Тендрис вышел из себя, когда об этом узнал, но поделать ничего не смог. Но все равно сестра Шерин оставалась арестанткой, только что тюрьма была поуютнее.

– Да что же она такого натворила, что могли счесть за измену, не говоря уже об отрицании Веры?

– Она высказывалась против войны. И не раз. Она говорила об этом неоднократно, со всеми, кто готов был слушать. Говорила, что война эта основана на лжи и противна Вере. Говорила, что тебя и всех нас отправили на смерть без разумных причин. Все бы ничего, если бы такое молол кто попало, но ее хорошо знают в беднейших кварталах столицы, знают и любят, потому что она многим помогла. И когда она говорила, к ней прислушивались. Похоже, ни королю, ни Четвертому ордену не пришлось по вкусу то, что она говорила.

«Очередные ухищрения старика?» – подумал Ваэлин. Может быть, король знает о его привязанности к Шерин, и ее арест был еще одним способом оказать давление. Но нет, вряд ли. Янус ведь уже и так обеспечил себе его повиновение. Арест Шерин казался поступком, совершенным просто от страха. Уж конечно, возражения одного человека не могли бы остановить войну. Ваэлин хорошо знал, как жесток король, но публичный арест популярной в народе сестры Пятого ордена не был похож на один из тонких, вероломных ходов, к которым он был склонен. «Нет, должно быть, он предпринял что-то другое, – решил Ваэлин. – Попробовал найти способ заставить ее замолчать или купить ее послушание. Значит, у нее хватило сил противостоять ему, в отличие от меня».

– Король согласился отпустить Шерин только при условии, что ее закуют в кандалы и будут постоянно держать под стражей, – продолжал Френтис. – Кроме того, ей запрещено с кем-либо разговаривать без дозволения.

Френтис достал из-под плаща конверт и протянул его Ваэлину:

– Все подробности тут. Аспект Арлин сказал, что нам следует придерживаться…

Ваэлин взял конверт, бросил его в огонь и стал смотреть, как сургуч королевской печати пузырится и стекает в пламя.

– Судя по всему, король помиловал сестру Шерин и распорядился немедленно освободить ее из-под стражи, – сказал он Френтису тоном, не терпящим возражений. – За ее многолетнюю службу Королевству и Вере.

Френтис бросил взгляд на обуглившийся конверт и сразу же отвел глаза.

– Да, брат, конечно.

Он нервно заерзал, явно не решаясь сообщить что-то еще.

– Ну, в чем дело, брат? – устало спросил Ваэлин.

– Одна девушка пришла на пристань, когда мы уже готовились к отплытию. И попросила передать тебе вот это.

Его рука снова появилась из-под плаща с маленьким свертком, завернутым в простую бумагу.

– Хорошенькая такая. Я даже пожалел было, что вступил в орден.

Ваэлин взял сверток, открыл и увидел две тонкие дощечки, связанные голубой шелковой ленточкой. А внутри лежал одинокий зимоцвет, придавленный к белой карточке.

– Она больше ничего не сказала?

– Просила только передать тебе ее благодарность. А за что, не говорила.

Ваэлин с удивлением обнаружил, что улыбается.

– Спасибо, брат.

Он снова завязал ленточку и сунул дощечки в карман.

– Слушай, ты поесть не захватил, часом? А то я тут с голоду помираю.

Френтис сбегал вниз и через полчаса вернулся с Каэнисом, Баркусом и Дентосом. Они притащили еду и спальники.

– Я уж сколько недель не ночевал под звездами! – заметил Каэнис. – Соскучился.

– А то! – протянул Баркус, разворачивая спальник. – Моя задница уж так стосковалась по радостям жесткой земли и внезапного дождя!

– Вам что, делать нечего? – поинтересовался Ваэлин.

– А мы решили уклониться от обязанностей, милорд, – ответил Дентос, сделав ударение на слове «милорд». – Что, выпороть нас велите?

– А это смотря что вы мне пожрать принесли.

Они зажарили над костром козий окорок, разделили между собой хлеб и финики. Дентос откупорил бутылку кумбраэльского красного и пустил ее по кругу.

– Последняя, – скорбно сообщил он. – Я перед отъездом велел сержанту Галлису уложить двадцать бутылок.

– Похоже, на войне люди пьют больше обычного, – заметил Каэнис.

– С чего бы это, ума не приложу! – буркнул Баркус.

Некоторое время они чувствовали себя как много лет назад, когда мастер Хутрил, бывало, уводил их в лес и они ночевали под открытым небом, перекидываясь шутками и рассказывая истории у костра. Только теперь их стало меньше да шутки сделались невеселые. Даже Френтис, по-своему самая бесхитростная душа из них всех, и тот сделался склонен к цинизму. Он потчевал их рассказами о том, что тюрьмы нынче снова опустели, потому что король попытался набрать новые полки королевской стражи.

– Новые головорезы скоро останутся без головы.

– Ну и поделом им, – сказал Каэнис. – Тех, кто нарушил королевский мир, надлежит принуждать расплачиваться за это. И чем, как не военной службой? Должен заметить, из бывших разбойников выходят превосходные солдаты.

– Никаких иллюзий, – согласился Баркус. – Никаких надежд. Когда твоя жизнь – сплошные трудности, солдатское житье не так уж и плохо.

– Спроси-ка у тех бедолаг, что мы оставили на Кровавом холме, по душе ли им солдатское житье, – сказал Дентос.

Баркус пожал плечами:

– Солдатская жизнь часто подразумевает солдатскую смерть. Им-то хоть платят, а нам?

– А мы служим Вере, – вмешался Френтис. – Мне этого довольно.

– А, но ты-то пока молод душой и телом. А вот погоди-ка еще годик-другой, и сам потянешься за «братним другом», чтобы избавиться от этих гадких вопросов, как и все остальные.

Баркус опрокинул бутылку себе в рот и разочарованно скривился, когда оттуда выкатилось всего несколько капель вина.

– О Вера, зачем я не пьян? – проворчал он, швыряя бутылку в темноту.

– Так ты все же в это веришь? – продолжал Френтис. – В то, ради чего мы сражаемся?