Влияние морской силы на французскую революцию и империю. 1793-1812 - Алфред Мэхэн

В подобных случаях не только временный коммерческий центр получает свою маклерскую долю, но еще и все классы его обывателей пожинают выгоды, обусловленные усилением спроса на труд и приливом капитала и населения. Совершенно аналогичную с этим роль играла, в силу своего географического положения и неоспариваемого господства на море, и Великобритания во время Французской революции. Ее морское могущество и коммерческий дух постепенно, но в то же время быстро взращенные прежними поколениями, дали ей возможность сразу же сделаться торговым депо, где собирались продукты всех стран и морей, открытых в то время для торговли, и откуда они затем доставлялись на судах на обуреваемый внутренними смутами и разрываемый войной европейский материк. Окруженная своим водяным оплотом, рассекаемым по всем направлениям судами ее могущественного флота, Англия спокойно могла выполнять свое дело огромной европейской мануфактуры. Таким образом, она могла дать огромное развитие своей промышленности, которая сделалась более чем когда-либо необходимой для благосостояния мира, после того как промыслы Голландии и Франции либо пришли в упадок из-за недостатка в сыром материале, либо были отрезаны от остального мира вследствие бессилия этих государств на море. Великобритания препятствовала непосредственной доставке тропических продуктов на континент, между тем как вторичный вывоз их из ее собственных портов, а равно и вывоз из них английских изделий, сделались двумя главными источниками ее выдающегося благосостояния. Благоприятная реакция, произведенная сосредоточением в ее пределах такой значительной части коммерческого механизма всего цивилизованного мира, сказалась весьма наглядно. По всем направлениям закипала самая разнообразная и оживленная деятельность, обусловившая увеличение спроса на труд и ускорившая обращение капитала. Нельзя, конечно, утверждать, что война увеличивает благосостояние народов, но тем не менее следует допустить, что положение дел, подобное вышеописанному, составляет хорошее возмещение для пользующейся им нации, относительное благосостояние которой оно может даже поднять по сравнению с благосостоянием ее менее счастливых врагов. Как говорит Ланфре, «английская нация никогда не обнаруживала большей уверенности в своих средствах, как в то время, когда в 1801 году Питт оставил свой пост после восьми лет войны. Народ без обременения выдерживал высокие налоги, вызванные войной, и – что еще более удивительно – Питт не встретил в парламенте оппозиции своему последнему бюджету. Непомерное увеличение промышленного процветания Англии победоносно поражало как все предсказания ее врагов, так равно и жалобы алармистов. Так как всякое новое объявление войны на континенте содействовало уменьшению конкуренции на великом мировом рынке и отдавало в руки Англии флоты и колонии ее противников, то англичане и стали смотреть на миллионные займы и на субсидии как на премии, выплачиваемые за развитие их собственных средств.

Таким образом, морская сила Великобритании должна быть рассматриваема не только как оружие в руках министерства, а также и не как плодовитая мать субсидии, питавшая своей полной грудью обедневшие и боровшиеся между собой народы континента. Как ни были велики ее значение и роль в этих отношениях, но все же она имела еще другую, более благородную и жизненную функцию. На ней держалась здоровая жизнь великой нации, единственной обладательницы деятельной силы, которая могла быть противопоставлена демонической энергии, обуявшей французский дух. Великобритания, хотя не видя сама будущего, находилась тогда в положении человека, которому приходится выдерживать долгие годы испытаний, лишений и забот, требующих серьезного напряжения всех его сил, как физических, так и духовных. Как бы ни был человек крепок по своей природе, но при таком стечении неблагоприятных внешних влияний существенно важно, чтобы все его жизненные процессы пользовались охраной, питанием и даже возбуждением, так как в противном случае физическая энергия будет падать, ослабевать и, наконец, совсем истощится. Эту-то охрану и питание морская сила и доставляла политическому телу государства. Несмотря на неоспоримые страдания больших групп населения, английское министерство могло из года в год хвалиться общим благосостоянием страны, цветущим состоянием торговли, прогрессивно возраставшим перевесом британского флота и усиливавшимся господством его на море и рядом морских побед. Последние затмевали своим блеском все прежние победы и возбуждали до наивысшей степени энтузиазм нации. Такое сочетание бодрящих дух обстоятельств держало в полном напряжении пружины самоуверенности и моральной энергии, при отсутствии которых никакие материальные силы или средства не бывают способны на полезное действие.

Путем естественного и почти не пользовавшегося посторонней помощью действия присущих ей свойств морская сила Великобритании поддерживала материальные силы государства и дух его народа. За их рассмотрением последует теперь обзор более поразительных, хотя и не более глубоких действий, произведенных тем употреблением, которое сделало из морской силы британское министерство – что уже составляет политику и морскую стратегию войны – обратившее ее на то, чтобы ограничивать средства и подкашивать силу неприятеля, вынуждая его в то же время на изнурительные и бесплодные усилия. Приступая к этому исследованию, необходимо предварительно выяснить, каких именно целей министры предполагали достигнуть путем борьбы, в которую они вовлекали нацию. Если окажется, что цели эти согласовались в общем с теми, которые они должны бы были поставить себе, приняв во внимание характер общей борьбы и настоящую роль в ней. Англии, то в таком случае политика войны должна быть одобрена. Затем останется только рассмотреть, насколько общее направление морских и военных операций соответствовало поставленным целям. Другими словами, годилась ли стратегия войны для того, чтобы привести к благоприятному исходу ее политику.

Раньше уже указывалось на резкую перемену в чувствах британского министерства, последовавшую за декретами 19 ноября и 15 декабря. Тогда поняли, что не только грозит опасность внутреннему спокойствию Великобритании, но что даже политическое равновесие самой Европы подвергается серьезной угрозе со стороны державы, вулканическая энергия которой не могла не получить признания. Опасение состояло здесь не только в том, чтобы крайние демократические принципы не передались от народных масс одной страны массам другой, еще не подготовленной для их принятия. Сказать, что британское правительство решилось на войну только для того, чтобы направить интерес низших классов населения с внутренних на внешние отношения – значит представить дело в неправильном свете. Опасность, грозившая Англии и вообще Европе, заключалась в насильственном вмешательстве французов во внутренние дела всех тех стран, куда только могли проникнуть их армии. Цель эта была признана Конвентом, и насколько искренно – показала в течение нескольких последовавших лет история многих смежных государств. Хотя худшие излишества революции и были еще впереди, но все же довольно уже было сделано, чтобы обнаружить ее направление и показать, что там, где она получает верх, исчезают обеспеченность жизни и собственности и общественный порядок.

Таким образом, обеспечение безопасности с самого же начала признавалось за великую цель этой войны со стороны первого министра, который был, без сомнения, выразителем взглядов правительства и наиболее передовым человеком тогдашней Англии. В своей речи, произнесенной 12 февраля 1793 года, относительно объявления Францией войны, он снова и снова возвращается к этому слову, как служащему камертоном для всей английской политики.

«Не только его величество не заключал никакого договора, но и со стороны нашего правительства не было сделано никакого шага и не взято никакого обязательства к тому, чтобы вмешиваться во внутренние дела Франции или же пытаться навязать ей какую-либо форму конституции. Я заявляю, что все вмешательство Великобритании было произведено с той общей целью, чтобы посмотреть, не представится ли возможности, путем ли наших собственных усилий или же совместно с какой-нибудь другой державой, подавить эту французскую завоевательную и агрессивную систему, восстановить благодеяния мира, обеспечить, действуя отдельно или вместе с другими державами, безопасность нашего отечества и общую безопасность Европы».

Простая справедливость по отношению к Питту заставляет сравнить мысль, лежащую в основе этой речи, произнесенной 12 февраля 1793 года, с основной мыслью уже цитированной выше речи 17 февраля 1792 года, чтобы увидеть тогда единство принципов и убеждений, руководивших им при столь различных обстоятельствах. Это положение он неизменно поддерживал из года в год, и даже обращенный к нему со стороны вождя оппозиции упрек в недостаточной определенности целей войны не заставил его сделать какое-либо другое определение своей политики. Тщетно повторялось издевательство, что будто министерство само не знает, чего оно хочет; даже в то время, когда целый ряд неудач союзников и успехов французов на материке, предшествовавший, как потом оказалось, наиболее блистательным победам британского флота, делал особенно чувствительными, ликования оппозиции, Питт с гордым упорством своего отца продолжал отказываться дать какое-либо иное разъяснение своей политики, кроме того, что он стремился к обеспечению безопасности, также, правда, и к миру, но только к обеспеченному миру. Определять в точности, какие именно успехи со стороны Великобритании или же неудачи со стороны Франции могли дать искомое обеспечение – значило бы браться за предсказания относительно капризной фортуны войны или же относительно того, как долго продлится странное безумство, охватившее французский народ. Когда человек обнаруживает, что его интересам или жизни угрожает упорная злоба сильного врага, то на вопрос, как долго или до каких пор он будет оказывать сопротивление, он не может дать иного ответа, как только сказать: до тех пор, пока враг не будет поставлен в невозможность вредить мне дальше, или пока я сам не буду уже больше в силах сопротивляться, – тогда, и только тогда я прекращу борьбу. Во время одного из периодов войны на долю Питта и выпала последняя альтернатива, но образ действий французского правительства – Директории так же, как и Наполеона – вполне оправдал предвидения британского правительства в 1793 году относительно того, что Европа не может пользоваться прочным миром до тех пор, пока не будет приведена в должные пределы агрессивная сила Франции. Надежду на мир нельзя было возлагать на темперамент французских правителей.