Влияние морской силы на французскую революцию и империю. 1793-1812 - Алфред Мэхэн

Такое разделение труда между государственным человеком, воином и моряком едва ли когда-либо производилось формально. Но достаточно, если оно признается на практике предоставлением военному элементу должной степени влияния при выработке подробностей и его готовностью покорно осуществлять виды правительства, которому он служит. При критическом рассмотрении результатов следует принимать – если только не Доказано противное, – что ответственность за общее направление войны лежит на правительстве и что в частном деле выполнения военных операций мнению специалистов был придан надлежащий вес. Разительным примером этого может служить перемена морской стратегии, последовавшая в пределах флота Канала, после того как в 1800 году, без всяких изменений в составе правительства, положительные убеждения и строгие методы лорда Сент-Винсента уступили место традиции лорда Гоу и лорда Бридпорта.

Какое же, спрашивается, общее направление дано было военным операциям со стороны правительства, возвестившего, что его целью в войне служило достижение обеспеченности путем «подавления агрессивной и завоевательной французской системы»?

Ввиду общей смуты, царившей тогда во Франции, некоторые движения, происшедшие на этом центральном театре европейских беспорядков, движения, силу которых нельзя было сразу же правильно определить, подали было сперва повод ко многим иллюзиям. Так было с восстаниями в Вандее и Бретани, бунтом в Лоне и передачей Тулона союзным флотам. Опыт подтверждает верность того взгляда, что подобные инсуррекционные движения лучше всего предоставлять их собственной участи, поддерживая лишь деньгами и нужными припасами. Коли окажется, что они не обладают достаточной жизненностью для того, чтобы взять верх даже при такой поддержке, то и присутствие иноземных войск, вызывающих всегда недоверие среди местных обывателей, не могло бы обеспечить успеха. Впрочем, сама Французская революция послужила лучшей иллюстрацией этой истины, пролив на нее тот свет, которого недоставало Питту для руководства его в действиях. Подобные затруднения французского правительства, естественно, признавались за удобные случаи для производства сильных диверсий; тем более что степень недовольства населения сильно преувеличивалась и практика высадки на французские побережья частных десантов была унаследована от прошлых войн, не вызывая никаких возражений.

На счет этой ошибки, столь же естественной, как и всякая другая, когда-либо сделанная на войне, а также и договора, обязавшего помогать Голландии, следует отнести многие из неудачных распоряжений, данных британской армии в течение двух первых лет войны. Когда же иллюзия эта рассеялась, а Голландия была завоевана, военные усилия Великобритании сразу же сосредоточились на ее истинной задаче – господствовать на море и обеспечивать за собой позиции, которые помогали бы этому господству и коммерческому развитию. Так, еще даже в 1793 году были отправлены в Вест-Индию значительные военные силы, которые и захватили в 1794 году все Наветренные острова. Дело, однако же, зашло слишком далеко и окончилось неудачей; но уже в 1795 году снова был послан туда сильный флот с 16-тысячным корпусом, под командой сэра Ральфа Аберкромби, лучшего генерала в начальный период этой войны. Необходимость господства в Вест-Индии была понята Питтом с самого же начала. Она обусловливалась двоякого рода соображениями: во-первых, тем, что торговля с этими островами составляла весьма значительную часть общей английской торговли, а именно больше четвертой ее доли; а во-вторых, тем, что неприятельские острова, не говоря уже о том значении, которое они имели по своему производству, служили убежищами для каперов, угрожавших одинаково как нейтральной, так и английской торговле. Из числа задач, поставленных себе британским правительством, наиболее важная для успеха общей войны заключалась в установлении контроля на протяжении всего Карибского моря. Издеваться над этой попыткой, видя в ней лишь вожделение к сахарным островам, значит не понимать значения Вест-Индии в деле финансовой устойчивости Великобритании, от состоятельности которой зависела не только морская война, но и коалиции, доставлявшие необходимую помощь для подавления «агрессивной французском системы». Аберкромби восстановил господство Англии над малыми Антильскими островами и прибавил к ее владениям Тринидад и голландские колонии на материке. Хотя британский флот и не был в состоянии удержать за собой Гаити, порты которого он занимал несколько времени, но все же он добился потери его для Франции и обеспечил окончательный успех восстанию негров, после чего с новым правительством заключены были торговые договоры. В течение того же периода были захвачены, при посредстве подобных экспедиций, мыс Доброй Надежды, Цейлон и другие голландские и французские владения в Индии. Захваты эти не только раздвинули пределы английской торговли, но еще более содействовали ее развитию тем обеспечением, которое они ей доставили, обратив вражеские порты в дружественные и ограничив тем число неприятельских каперов.

Замечательно, что ни выдающееся коммерческое процветание, обусловленное этими успехами, ни огромный рост военного флота за время управления Питта даже не упомянуты в знаменитом обличении его «ротозейской» военной политики, сделанном Маколеем. О морском управлении последний говорит лишь для того, чтобы поставить его в заслугу другому, об успехах же торговли и флота он умалчивает вовсе. Между тем никакие другие факторы не играли в этой войне столь же важной роли. Именно один из них служил опорой Великобритании, выдерживавшей, в свою очередь, на своих плечах все сопротивление Европы; другой же громил Францию, применяя к ней процесс стягивания, который, не будь Бонапарта, заставил бы ее смириться еще в начале же войны и для освобождения от которого сам Наполеон вынужден был обратиться к мерам, таившим в себе его гибель. Эти важные результаты были достигнуты путем удлинения нитей английской торговой сети и укрепления ее опорных пунктов – путем колониального расширения, охраны морей и развития военного флота, т. е. такими все мерами, которые не могли бы быть приведены в исполнение без сердечной поддержки со стороны первого министра. Благодаря содействию этих причин и ограничениям, наложенным на нейтральную торговлю, коммерческие обороты Великобритании увеличились в период времени от 1792 до 1800 года на 65 процентов,[225] тогда как потери, понесенные от каперов, составляли меньше 2,5 процента годового оборота. Употребление, какое сделало британское министерство из морских сил государства для подавления французской агрессивной системы, отличалось своим чисто наступательным характером и состояло в том, чтобы оттеснить Францию в ее пределы, отрезав ее в то же время от всяких внешних ресурсов. Континентальные армии, опоясывавшие ее со стороны суши, снабжались субсидиями, а когда возможно – как это было, например, в Средиземном море – то пользовались также и содействием британских эскадр, влияние которых на Итальянскую кампанию 1796 года постоянно поминалось Бонапартом. Что касается положения дел на море, то оно состояло в том, что колониальная система Франции была уничтожена, снабжение ее мануфактур сырьем прекращено и суда ее торгового флота изгнаны с поверхности морей. Начальник французского торгового бюро писал в 1797 году: «Прежние источники нашего благосостояния либо пропали, либо иссякли. Наша сельскохозяйственная, фабричная и промышленная деятельность почти что прекратилась». Хотя право нейтральных на торговлю с портами, не подвергшимися блокаде, и не отрицалось формально, но в то же время не знавший себе никаких препон английский флот сурово налагал, на эту торговлю всякие ограничения, какие только допускались строгим и даже насильственным толкованием международного права. Даже съестные припасы – и это хорошо вспомнить современной Великобритании – были объявлены военной контрабандой, на том основании, что при тогдашнем положении Франции, когда не без основания можно было надеяться вынудить ее голодом к миру, снабжение ими содействовало продлению враждебных действий.

Обеднение и лишения, вызванные этим отчуждением, были столь серьезны, что Бонапарт в момент своего величайшего триумфа, а именно в октябре 1797 года – непосредственно после подписания Кампо-Формийского договора, оставившего Великобританию без союзников – писал: «Наше правительство должно уничтожить английскую монархию или же ожидать от испорченности и интриг этих деятельных островитян своего собственного уничтожения. Сосредоточим же все свои усилия на флоте и уничтожим Англию». Директория, знавшая, что ее флот был парализован и что ее guerre de course, применяемая с 1795 года против английской торговли, не приносила последней сколько-нибудь существенного вреда – хотя, правда, 1797 год и был самым тяжелым для нее годом, – не могла найти других средств повредить Англии, как направив удар против нейтральных перевозчиков ее товаров. Прикрываясь заявлением, что считает их соучастниками преступлений, совершаемых Великобританией против человечества, она в январе 1798 года испросила у Конвента издания декрета относительно того, что «всякое судно, встреченное на море с грузом исключительно или частью английских товаров, должно признаваться законным призом, независимо от того, кто окажется владельцем этих товаров, которые должны считаться контрабандой уже в силу одного того, что они следуют из Англии или ее владений». В то же время были изданы приказы о конфискации всякой английской собственности, найденной где-либо на суше, причем, в видах вернейшего разыскания ее были разрешены и домовые обыски. Таким образом, Наполеон был вполне прав, заявляя впоследствии, что Директория уже предначертала политику его Континентальной системы, воплощенной в Берлинском и Миланском декретах 1806 и 1807 годов.