Гевара по прозвищу Че - Пако Тайбо II

Затем поступило сообщение: "Кубинский министр с толпой других кубинцев поднимается в горы".

"Это было настолько абсурдно, что никто не мог поверить. Тем не менее я, чтобы размяться немного, немного спустился с горы, и, к моему большому удивлению, встретил Осма-ни Сьенфуэгоса. После объятий последовало объяснение: он прибыл для переговоров с правительством Танзании и попросил разрешения посетить товарищей в Конго. Он доставил мне самую грустную новость за все время войны: из Буэнос-Айреса позвонили по телефону и сказали, что моя мать очень больна, а суть заключалась в том, что ее кончина была просто-напросто вопросом времени. Османи не смог переговорить с Буэнос-Айресом еще раз".

К моменту прибытия Османи в Лулуабург Селия Ла Серна, вероятно, пребывала в коматозном состоянии. Ее доставили в больницу 10 мая, а 16 мая ей стало совсем плохо. В тот же день удалось кое-как связаться с Гаваной и сообщить о несчастье Алейде. Селия умерла 19 мая; 21 мая некролог был опубликован в кубинской прессе.

"Я был вынужден провести месяц в печальной неопределенности, ожидая исхода, который я приблизительно определил, но продолжая питать надежду на то, что в новости вкралась какая-нибудь ошибка, до тех пор, пока не получил подтверждения смерти моей матери".

Новость поступила из приозерного лагеря с журналом, который получил доктор Серкера.

"Я послал ему записку, в которой просил его спуститься, потому что я хотел поговорить с ним. Он появился на следующий день и уселся в гамаке. Я дал ему журнал "Боэмия". По его реакции было видно, что друг уже сказал ему о болезни матери. Он начал рассказывать о своем детстве. Он хотел выпить чаю; я попросил его не уходить. Он не сказал ни да ни нет, но все же остался. Мы вместе поели, а потом бродили, напевая танго. Он ушел рано утром".

Несмотря на стоическую, судя по внешним признакам, реакцию, смерть Селии, должно быть, явилась для него ужасным ударом. Ведь столько лет мать и сын поддерживали слабую, но постоянную связь, между ними были доверительные отношения любви и сочувствия.

Селия так и не получила прощального письма, которое Че, уезжая, оставил для своих родителей в Гаване.

"Дорогие старики!

Я вновь чувствую своими пятками ребра Росинанта, снова, облачившись в доспехи, я пускаюсь в путь.

Около десяти лет тому назад я написал Вам другое прощальное письмо.

Насколько помню, тогда я сожалел, что не являюсь более хорошим солдатом и хорошим врачом; второе уже меня не интересует, солдат же из меня получился не столь уж плохой.

В основном ничего не изменилось с тех пор, если не считать, что я стал значительно более сознательным, мой марксизм укоренился во мне и очистился. Считаю, что вооруженная борьба - единственный выход для народов, борющихся за свое освобождение, и я последователен в своих взглядах. Многие назовут меня искателем приключений, и это так. Но только я искатель приключений особого рода, из той породы, что рискуют своей шкурой, дабы доказать свою правоту.

Может быть, я пытаюсь сделать это в последний раз. Я не ищу такого конца, но он возможен, если логически исходить из расчета возможностей. И если так случится, примите мое последнее объятие.

Я любил Вас крепко, только не умел выразить свою любовь. Я слишком прямолинеен в своих действиях и думаю, что иногда меня не понимали. К тому же было нелегко меня понять, но на этот раз - верьте мне. Итак, решимость, которую я совершенствовал с увлечением артиста, заставит действовать хилые ноги и уставшие легкие. Я добьюсь своего. Вспоминайте иногда этого скромного кондотьера XX века.

Поцелуйте Селию, Роберто, Хуана Мартина и Патати-на, Беатрис, всех.

Крепко обнимает Вас ваш блудный и неисправимый сын Эрнесто".

Оно было доставлено отцу в октябре, когда отсутствие Че было обнародовано. А сын только после смерти матери получил от нее ответ на свое письмо о том, что он оставляет Кубу (оно упоминается в приведенном здесь письме). Финал долгой переписки был ознаменован затерянными письмами, письмами, попавшими не туда по вине почты, письмами, не сумевшими найти адресата.

Примерно в то же время Че получил и еще одно глубоко обескураживающее известие: 15 июня в Алжире состоялся военный переворот, в результате которого был свергнут президент этой страны, его друг Ахмед Бен Белла. В результате его свержения была задержана партия оружия, направлявшаяся в Оран и предназначенная для операций в Конго.

Неподалеку от базы Лулуабург находилось несколько деревень, где жили переселенцы из Руанды. Их самым большим богатством являлись коровы, которых мужчины обменивали на жен и даже на самую жизнь. "В ходе войны в этой области нам пришлось угощаться великолепной говядиной, которая даже чуть ли не излечивала ностальгию". Но зато положение вещей, при котором партизанские группы сторонников и последователей Лумумбы были раздроблены по племенным линиям, а их подход к военным действиям полностью противоречил партизанской тактике постоянного перемещения, приводило Че в отчаяние.

"Бойцы занимали то, что здесь называют барьерами. Эти барьеры находились в местах, которые были хорошо выбраны с тактической точки зрения, на высоких, достаточно труднодоступных холмах. Люди, жившие там, однако... полагались на бездеятельность врагов и зависели от снабжавших их крестьян. Последние должны были доставлять им пищу и терпеть множество злоупотреблений и дурное обращение. Народно-освободительная армия была паразитической армией: она не вела никакой работы, не занималась обучением, не сражалась, зато требовала поставки и работы с населения, и часто очень строго. Когда нужно было устраивать лагерь, конголезские бойцы заставили крестьян перетаскивать их провизию и военное снаряжение. Они показали себя совершенными бездельниками, когда нужно было переносить продовольствие из базового лагеря. Если этим людям давали что-нибудь нести, то они заявляли: "Мими апана мотокари" (я не грузовик) или "Мими алана кубан" (я не кубинец)".

Митудиди, вероятно в соответствии с недвусмысленным распоряжением Кабилы, дожидался прибытия последнего, прежде чем отдать приказ о вылазке. "Каждый день звучала одна и та же унылая литания: Кабила сегодня не приехал, зато завтра наверняка или через день... Если распорядок дня не изменится, то конголезская революция бесповоротно обречена на неудачу".

А Митудиди тем временем пытался установить среди партизан хоть какую-то дисциплину и немного подпортить жизнь пьющим (а таких, по данным Че, было от 90 до 95 процентов от общего количества). Он прекратил раздачу винтовок и потребовал, чтобы артиллеристы продемонстрировали ему свое умение, прежде чем получат боеприпасы. "Но там все равно нужно было сделать очень много. А он был всего лишь один человек. Даже его помощники не слишком помогали ему... Мы очень доверяли друг другу".