Франкенштейн, или Современный Прометей. Последний человек. - Шелли Мэрри

Но затем чума, приближаясь медленной и бесшумной, но уверенной поступью, вторглась и в среду Избранных, поражая то одного, то другого. Их предводитель попытался скрыть это; у него было несколько преданных сторонников, посвященных в его злодейства и помогавших ему вершить их. Больных поспешно и втихомолку убирали; удавка и ночное захоронение избавляли от * Здесь: самозваного (лат.).

Том III. Глава седьмая

435

них навсегда; а для их исчезновения придумывался какой-нибудь благовидный предлог. Но однажды женщина, чья материнская бдительность оказалась сильнее сонного зелья, которым ее опоили, очнулась и увидела, как расправляются с ее единственным ребенком. Обезумев от ужаса, она своими криками разбудила бы всех, обманутых вместе с нею, разбудила бы и саму ночь рассказом о дьявольском злодействе. Но тут обманщик, в последнем приступе ярости и отчаяния, вонзил в ее грудь кинжал. Смертельно раненная, истекая кровью и неся на руках своего задушенного ребенка, все еще прекрасная и юная, Джульетта (ибо это была она) разоблачила перед собравшимися жертвами проповедника всю его гнусность. Он увидел, как на лицах выражение ужаса сменилось яростью; родственники исчезнувших прежде поняли, какая судьба постигла их близких. Негодяй с решительностью, не покидавшей его во всех преступных деяниях, кинулся на одного из тех, кто стоял ближе, выхватил у него из-за пояса пистолет, и громкий, насмешливый хохот злодея заглушил звук выстрела, которым он покончил с собой.

Никто не стал убирать его презренные останки. Тела бедной Джульетты и ее ребенка поместили на катафалк, и в глубокой печали процессия двинулась к Версалю. На пути им встретились те, кто ушел из-под защиты Адриана и намеревался присоединиться к фанатикам. Им поведали ужасную повесть, и они повернули назад. Так, не уменьшившись числом, вслед за катафалком - печальной эмблемой вновь обретенного ими разума - предстали они перед Адрианом и снова, теперь уже навеки, обещали повиновение его приказам и верность его делу.

Глава седьмая

Описанные события заняли столько времени, что июнь отсчитал уже более половины своих дней, прежде чем мы возобновили долго откладывавшееся путешествие. На следующий день после возвращения моего в Версаль шесть человек из числа тех, кого я оставил в Вильнёв-ле-Гиаре, прибыли с вестью, что другие уже продолжают свой путь в Швейцарию. Мы последовали за ними.

Оглядываясь на какой-либо прошедший промежуток времени, сам по себе короткий, удивляешься, отчего он казался нескончаемо долгим. В конце июля, когда мы почти прибыли в Дижон, недавно прожитые часы, дни и недели смешались в океане минувшего; а между тем все они несли с собою роковые события и тяжкое горе. К концу июля после них прошло лишь чуть более месяца, если измерять человеческую жизнь восходами и закатами солнца; но, увы, за это время пылкая юность сделалась седой, румяные щеки молодой матери покрылись глубокими, неизгладимыми морщинами, стройное тело молодого мужчины, согнувшись, словно под бременем долгих лет, стало ка436 Последний человек заться дряхлым. Бывали роковые ночи, когда солнце старилось прежде, чем успевало взойти; бывали знойные дни, которым даже благоуханный вечер, замедлив свой приход с далекого востока, не приносил прохлады; дни, когда тень на солнечных часах не успевала продвинуться и на час, а целая человеческая жизнь, полная мучений, кончалась для страдальца в безвременной могиле.

Когда мы уезжали из Версаля, нас было тысяча триста человек. Это случилось восемнадцатого июня. В нашей длинной процессии были представлены все виды любви и привязанности, соединяющей людей. Отцы и мужья заботливо собирали вокруг себя свои семьи; жены и матери искали опоры в своих мужественных спутниках и с нежностью и тревогой обращали взоры на окружавших их детей. Все были печальны, однако еще не расстались с надеждой. Каждый думал, что кто-то все же спасется, и каждый, с упорным оптимизмом, свойственным человеческой природе, верил, что уцелеет именно его семья.

Мы проехали Францию, оказавшуюся безлюдной пустыней. В некоторых крупных городах оставались один-два жителя, бродивших там, точно призраки. Словом, пополнения у нас было мало, зато убыль из-за смертей такова, что скоро стало легче считать тех, кто уцелел. Мы не оставляли никого из заболевших, пока смерть не позволяла нам предать их земле; поэтому продвижение наше было медленным, и каждый день чума пробивала брешь в наших рядах:

люди умирали десятками и сотнями. Смерть не знала пощады; мы перестали ожидать ее и каждое утро встречали солнце с мыслью, что, быть может, не увидим следующего восхода.

На всем этом печальном пути страхи и ужасные видения, пугавшие нас весной, по-прежнему посещали наших малодушных путников. Каждый вечер им являлись все новые призраки. Любое засохшее дерево было привидением, любой косматый куст приобретал пугающие очертания. Эти ежедневные чудеса вскоре перестали страшить нас, и тогда появились другие. Кто-то с уверенностью утверждал, будто солнце встало на час позже, чем ему положено.

Затем было замечено, что оно становится все более тусклым, а тени имеют невиданные формы. Невозможно себе представить, чтобы в прежней размеренной, спокойной жизни причудливые обманы зрения и слуха производили столь ужасное впечатление. Как видно, наши органы чувств, не подкрепленные другими свидетельствами, настолько ненадежны, что я лишь с величайшим трудом отстранял от себя веру в сверхъестественное, разделявшуюся большинством моих спутников. Будучи единственным, кто среди толпы безумцев не потерял рассудка, я едва решался уверить себя, что с дневным светилом не произошло никаких перемен; что в ночной тени не таятся бесчисленные грозные призраки; что ветер, когда он поет в деревьях или свистит в пустом здании, не наполнен стонами и воплями отчаяния. Порой самые обычные Том III. Глава седьмая 437 предметы приобретали причудливый вид, и при этом смешении знакомого и реального с призраками всего, чего мы боялись, кровь стыла в наших жилах.

Однажды в сумерках мы заметили на дороге белую фигуру выше обычного человеческого роста; она металась, то взмахивая руками, то удивительно высоко подпрыгивая, то вертясь волчком, то выпрямляясь и усиленно жестикулируя. Наши путники, постоянно готовые видеть сверхъестественное и верить в него, встали в некотором отдалении; становилось темнее, и даже самые недоверчивые оробели при виде одинокого призрака, чьи прыжки если и плохо согласовывались с достоинством, подобающим привидению, то превосходили возможности смертного человека. Призрак то высоко подпрыгивал на месте, то перемахивал через высокую живую изгородь и тут же снова оказывался перед нами, посреди дороги. Когда подошел я, ужас зрителей этого представления заставил некоторых убежать, а остальных тесно сбиться в кучу.