Кадеты и юнкера в Белой борьбе и на чужбине - Сергей Владимирович Волков

Над помостом с потолка спускалась сень в виде тонкого шатра, сшитого из морских сигнальных флагов. Скрытые в розовых, зеленых, желтых и голубых абажурах лампы одевали шатер в перламутровый свет. Живые цветы, вино, фрукты, пироги и печенья украшали столы.

Вечером вошли в шатер все жители Сфаята и офицеры Кебира и эскадры. В торжественной тишине генерал Завалишин пошел приглашать адмирала и адмиральшу. Они вошли в шатер. Ласковая радостная улыбка сияла на их лицах. Громкое, дружное, искреннее «Ура!» встретило их приход, они поднялись на возвышение под сень родных флагов и сели рядом, как на троне. Вокруг них, по старшинству, расселись адмиралы и штаб-офицеры, а по бокам остальные чины, дамы и гости. Начались тосты и речи, стаканы чокались, ораторы сменяли друг друга, переливались крики, смех и говор. Веселое, радостное, праздничное настроение охватывало всех. Прямо против адмирала с потолка спускалась Георгиевская лента и на ней золотые римские цифры – 40 лет. Он сидел, простой и милый, слушал всех с добродушной улыбкой на своем мужественном лице. И, глядя на него, мне вспомнилось: «Пирует с дружиною вещий Олег…» «Они вспоминают минувшие дни и битвы, где вместе боролись они…»

Среди военных преподавателей был в корпусе генерал-лейтенант К.Н. Оглоблинский – знаменитый девиатор, профессор компасного дела, он встал и, подняв бокал за здоровье адмирала, в прекрасной речи рассказал блестящую службу директора корпуса и закончил речь словами: «Девизом жизни и службы А.М. Герасимова было всегда: «Прямо и верно» – так он и прошел всю свою жизнь». От штатских преподавателей встал профессор истории Ник. Ник. Кнорринг[576] и прочел стихотворение, не то свое, не то его дочери. Это стихотворение вызвало сенсацию: аплодировали, кричали, вызывали автора. Сам виновник торжества был растроган, встал и сказал: «Если автор сам профессор, то жму крепко его руку, если милый поэт – его дочь, то я завтра поцелую поэта». Взрыв дружного смеха покрыл ласковую шутку адмирала.

Звенели стаканы, лилось вино, сладкие пироги исчезали за чаем. Собрание веселилось и сливалось в одну дружную семью. Так сближает людей разнородных праздник, радость, счастье и вино.

Но всему есть конец. Кончился и праздник. Адмирал благодарил гостей и устроителей и ушел в свою кабинку. Генерал ликовал. Гости разъехались по домам, кто не смог – заночевал в корпусе; погасли огни, завяли цветы в табачном дыму, и ночь окружила Сфаят темнотой, тишиной и истомой.

На строевой площадке Кебира шли репетиции парада. Батальон проходил перед новым начальником строевой части генералом Завалишиным, который заменил уехавшего М.А. Китицына и занял свое прежнее достойное и заслуженное место, превратившись из «Сан-Жанского беженца» в помощника директора.

После праздника адмиралу, мудрым действием его было предложение сыну адмирала – офицеру-авиатору и художнику Вл. Ал. Герасимову расписать красками стены барака-столовой картинами из жизни флота от Петра Великого до наших времен. Были куплены краски и кисти, выбраны из гардемарин и кадет художники, и талантливый преподаватель мастер и его подмастерья создали из арабского барака «дворец из русской сказки».

Над выходной дверью был укреплен бриг «Наварин» под всеми парусами под Андреевским флагом (работа гардемарин – модель брига) – по одну сторону двери на стене старинные корабли, 120-пушеч-ные фрегаты под парусами, по другую бригада крейсеров нашего времени. У противоположной двери – по одну сторону Сухарева башня в Москве – 1-я Навигацкая школа, по другой – Морской корпус в С.-Петербурге на берегу реки Невы. На боковой стене противоположный берег с Балтийским судостроительным заводом, линейный корабль XX века и эскадренные миноносцы на полном ходу и, наконец, памятник Императору Петру Великому (работы Антокольского) в окружении его галерного флота под парусами.

Все эти картины в живых и ярких красках талантливой кисти Владимира Александровича были в рамах живых гирлянд из вереска, листьев и вай. Пальмовые ветки скрещивались над овалами картин, образуя и раму и «славу» художников, создавших эти удивительные картины. Длинные столы были покрыты бязевыми скатертями, на них расставлена железная посуда «арабских» войск, в консервных банках цветы Сфаята, бутылки красного и белого «французского» вина и яства «русской кухни». «Кто этих чудес художник? Кто автор этого зала?» – восклицали гости. «Герасимов художник. Сын нашего адмирала», – отвечал им счастливый генерал Завалишин.

Заключительное слово о жизни Морского корпуса

О жизни Морского корпуса в Африке можно было бы написать отдельную большую интересную книгу со многими психологическими этюдами, романтическими сценами, веселыми и печальными эпизодами, с глубокими философскими мыслями и весьма остроумными шутками и остротами старых и молодых участников этой оригинальной жизни; но, к сожалению, количество печатных знаков моего произведения ограничено, и я принужден закончить его на этих последних страницах.

Благодарною памятью коснулся я многих офицеров Императорского производства – воспитателей корпуса. Велика благодарность и добрая память Морского корпуса и тем совсем молодым офицерам: мичманам Парфенову[577], Васильеву[578], Аксакову[579], Макухину, Макшееву[580], Майдановичу[581], Дунаеву[582] и следующим за ними корабельным гардемаринам из Владивостокского Морского училища, которым выпала на долю с первых дней своей службы начать столь тяжелую, столь сложную учебно-воспитательную службу, которая в былое время в Петербургском корпусе допускалась только с солидного лейтенантского чина.

Эти молодые мичмана и корабельные гардемарины вложили всю свою молодую энергию и горячее сердце юноши в дело воспитания молодых моряков и, отдавая честно и широко свои свежие силы и знания, много и хорошо способствовали образцовой жизни, службе и работе Морского корпуса в Бизерте. И конечно, ни корпус, ни благодарные их воспитанники их большого и ценного труда не забудут!

Чтоб закончить, кратко пробегу незаписанные «события». Во Франции у кадет хлопотами лейтенанта Цингера образовались «крестные матери» – от них кадеты получали письма, сладости, мелкие вещицы обихода и карманные деньги. Прискакали однажды на горячих арабских конях арабы-всадники и привезли на седлах своих «подарки» корпусу. Это была сладкая каша с фруктами, по-арабски «Кус-Кус». Всадники въехали к крепости, сошли с коней и понесли медные, ярко вычищенные тазы с «Кус-Кусом» гардемаринам и кадетам – большим любителям всего сладкого.

В день равноденствия старшие гардемарины ночью, украдкой, навешивали плакаты с более или менее остроумными надписями по адресу воспитателей и преподавателей на двери их кабинок, вызывая этим наутро веселый смех, лукавую улыбку, иногда ругань и слезы обиды.

Перед экзаменом по астрономии у выпускных гардемарин тяжко заболевал «Нотикаль-Альманах». На деревьях, на бараках появлялись бюллетени о ходе его болезни. А в ночь, по окончании экзамена, «Альманах» скончавшийся хоронили,