Узник острова Райкерс Айленд. Американский дневник - Егор Шевелёв

На одного инмейта согласно установленному лимиту полагается 15 минут телефонного разговора в день. Это мало. Кому мало, а кому и позвонить некому. Они и продают за умеренное вознаграждение свои минуты телефонным болтунам. «Бизнес есть бизнес». Я в эти игры не играю. Мне с моими агентами секретной службы, сидящими на телефоне и конспектирующими все разговоры, посторонние звонки не нужны. Чревато, мало ли о чём эти криминальные элементы будут говорить. Потом докажи, что эти слова не ты говорил, ведь это с твоего счёта звонили. Все звонки записываются и при возможности используются на суде против звонящего. При каждом звонке об этом напоминает сообщение на местной АТС: сначала проигрывается это записанное сообщение, а потом идут короткие гудки соединения.

Пятница 22 октября 2010.

Сегодня днём три инмейта привязали своего спящего товарища к кровати. Он спокойно спал днём, укрывшись с головой одеялом. Привязали его крепко-накрепко верёвкой для сушки белья и закричали: «Вставай, вставай скорее! Ты опаздываешь на ужин!» Он проснулся и попытался подняться. Не удалось. Всеобщий смех.

Снова похолодало. Утром по старой привычке пошёл обедать в одной футболке и пожалел – в коридорах и столовой холодновато. По возвращении из столовой в срочном порядке выпил чашку горячего кофе и залез греться под одеяло. К полудню позвонил домой. Нет, мне совершенно не нравится это похолодание. Хорошо, что сегодня утром меня не понесло гулять на стадион.

Утром проснулся рано (тренирую себя для утреннего подъёма на суд), но пределов кровати не покинул и тотчас же уснул до обеда. Каждый раз просыпаюсь без бодрости и как будто не выспавшийся. Сплю около 12 часов в сутки. Кофе помогает всё меньше и меньше. Душа жаждет смены обстановки.

Вчера поздним вечером нашей дежурной ментихе устроили экзамен. Пришла комиссия. Дали команду разойтись по постелям. Я мысленно попрощался со своей замечательной, но запрещённой к хранению ручке – думал, что это обыск. Оказалось – учения. Наша дежурная отобрала 10 добровольцев, увела их в игровую комнату и провела нательный обыск под пристальным взглядом комиссии. Она проходит какую-то сертификацию на умение качественного проведения обыска. Видимо метит на повышение.

В остальном здешняя жизнь ужасно скучна и не насыщена событиями или интересными происшествиями. Новички приходят, старички уходят. Поговорить не с кем, иногда по несколько дней подряд ни с кем не перекидываюсь и словечком. Скорей бы уже этот суд.

Суббота 23 октября 2010.

Сегодня утром мой знакомый доминиканец отправился на депортацию. Я познакомился с ним в мой самый первый день пребывания в камере предварительного ожидания MDC. Спустя некоторое время, его как и меня перевели в 16-й дорм, а затем вместе со мной в этот 10-й. в принципе я с ним разговаривал мало. Знакомых лиц становится всё меньше. На его кровать у стены перебрался китаец. Ему с похолоданием стало дуть от окна, поэтому я и не спешил переходить к окну или внешней стене. Предпочитаю оставаться в относительном центре комнаты. Тут теплее всего, с приоткрытых окон не задувает. На ночь глядя не только вынимаю стельки из кроссовок, но и выворачиваю на изнанку носки. Сыро. Начинаю ценить наличие одеяла на матрасе под простынёй, снизу. Настоящие зимние холода с морозом и снегом ещё впереди. Эх, Флорида, Флорида.

В новой запрещённой к хранению ручке чернила кончаются также быстро, как и в маленькой покупной. На написание романа её однозначно не хватит. Думаю, к моменту ближайшего обыска я успею её исписать и выкинуть.

Слушаю радио. Рассказывают об одесских писателях. Некоторые из их имён у меня на слуху, но их произведений я не читал. Теперь я не читатель, а писатель. Как чукча из анекдота. Организм противится интеллектуальной деятельности. После двух выпитых чашек кофе всё равно клонит ко сну. Не из чего черпать вдохновение. Я заметил в себе одну неискоренимую склонность писать «штампами». Получается какой-то набор лозунгов и заумных книжных слов, объединенный причинно-следственными связями и деепричастными оборотами. Как от этого избавится – не знаю.

Пять лет университета, оставили неизгладимый отпечаток на стиль моего письма. Бесконечное написание конспектов, экзаменов, рефератов, дипломных работ, на экзаменах все старались внести в свой мало осмысленный текст побольше заумности, пафоса, солидности. Разбавить куцые предложения академической статистикой. В итоге текст с виду получается довольно мудрёный, но в то же время сложно читаемый и плохо воспринимаемый. А ещё – много букв, что было хорошо. Думали не о риторике и «краткости – сестре таланта», а о том что надо заполнить весь лист, чтобы ответ на вопрос выглядел развёрнутее и полнее. Теперь я, как дипломированный специалист банковского дела, с потрясающим мастерством владею техникой бумагомарания и составления всяческих «писюлек». Леса моей родины, трепещите передо мной! Вас порубят, пустят на бумагу. И бесчисленные полчища пачкателей бумаги будут печатать «свои», скачанные из Интернета рефераты, доклады, статьи. Будут писать справки и письма, которые никто и никогда не удосужится прочитать до конца. Пыльные громоздкие шкафы, именуемые архивами, будут хранить в себе результаты псевдоинтеллектуальной деятельности целых поколений.

А я всё никак не созрею на написание чего-нибудь токового и читаемого. Всё придумываю для себя отговорки для само отговаривания от творческой деятельности писателя. Вполне получается уговорить себя. Это я здесь стал таким ленивым или был таким до этого? Я могу победить всех агентов секретной службы, прокуроров и прочих врагов, но я никогда не смогу одержать безоговорочную победу над своей ленью. Это неотъемлемая часть моего сегодняшнего «я».

Воскресенье 24 октября 2010.

День совершенно ничего не предвещал. Вчера вечером, надеясь написать что-нибудь толковое, я не спрятал свою ручку. Сегодня днём я всё ждал когда же ко мне пожалует муза. Пожаловал обыск. Запрещённая к хранению ручка осталась лежать среди карандашей, заканчивающейся другой простой ручкой и моих записей. И прятать её в конверт уже поздно.

Влетел какой-то громкоголосый капитан с воплем: «это обыск, руки за голову, всем оставаться на своих местах». С ним было всего лишь несколько помощников. Хм, может быть будут шмонать не всех, а выборочно. Странно так мало людей пришло. Но новые люди всё подходили и подходили. Принесли специально предназначенные шторки для раздевания за ними. Пришёл «СВАТ» в бронежилетах, касках и с дубинками и куча Ментов. Впереди меня, на сколько я мог видеть из позиции, лёжа с руками за головой, я увидел её – ментиху из моего прошлого дорма. Но ведь она работает сторожем, а не в группе обыска! На днях проверяли способности и навыки обыскивать людей у нашей дежурной ментихи. Похоже они сейчас на всех нас начнут коллективно отрабатывать зачёты по шмону. Собравшихся «гостей» в нашем дорме набралось так много, что стало ясно – прощай, моя ручка. Обидно. Не заметить её нельзя. И как назло вчера её не «заховав». Шмонали нас очень странно. Сначала отобрали самых потенциально опасных с точки зрения классификации. Им устроили полный досмотр с раздеванием за шторкой. Остальных просто ощупали и поставили спиной к стене, чтобы мы могли видеть всё происходящее. Уйма капитанов, уйма молодых Ментов. Молодая симпатичная темнокожая ментиха первой начала рыться в вещах инмейта. Сразу же стало видно, что она это делает в первый раз. Скромно, робко, не спеша. Так и есть – это учения. На нас. Я гадаю кому же из «студентов-шмонателей» достанется моя кровать. Как же тщательно они роются, даже развязывают узлы на простынях. Нет, не реально было спрятать ручку. Как же я теперь буду писать? Вот и закончилась моя писательская деятельность.

«Сэвэнтин». Моя кровать. Это она – знакомая ментиха с вызывающей причёской и в чёрных кожаных перчатках. И она сейчас будет шмонать именно мою кровать. Затеплился лучик надежды: вдруг она не заберёт ручку. Она посмотрела на меня. Однозначно, она должна меня помнить. Но за шмоном моей постели смотрю не только я, но и капитаны, и посторонние зрители. Первым делом она вынимает одеяло из наволочки и тщательно его ощупывает. Развязывает узелки на простынях, прощупывает верхнее покрывало. Заворачивает простыни и наволочку в одеяло и поднимает одну половину матраса. Там я вижу свои записи, блокноты и ручки. Она берёт мой пластиковый прямоугольный тазик для стирки, в котором ничего другого нет, кроме шампуня и мыла в пластиковой коробочке из-под овсянки (она запрещена к хранению, менты все пустые коробки выбрасывают как мусор). Начинает складывать туда некоторые вещи: книгу, радио, блокноты. Вот она берёт в охапку все ручки и карандаши, держит их в одной руке, а другой кладёт вещи в стоящую коробку. На соседней кровати другая молодая не опытная ментиха уже собрала богатый урожай запрещённых ручек, а моя ментиха всё копается и копается, держа все мои ручки в руке. Оставит или конфискует? Ну, что ты стоишь, блин, сделай же что-то с ручкой!!! Она бросает всю охапку ручек в тазик, переворачивает матрас и начинает рыться с другой стороны. Тазик зажат двумя половинками матраса. Его содержимое скрылось из вида. Там внутри моя ручка и записи. Остальное меня не волнует. Знала ли она о запрещённости этой ручки или сознательно её оставила? Не знаю.