Заначка Пандоры - Виталий Сертаков

Пенчо чуть сдвинулся, продолжая правой рукой странные движения. На столе стояла тарелка. Дед окунал в нее ложку, которую тщательно отирал о край и отправлял куда-то, явно не к себе в рот. Из комнаты доносились непонятные звуки. Теперь, когда сердце перестало греметь в ушах, помимо шевеления коз в загоне и посвиста ветра, мне слышалось нечто вроде колыбельной. Слащавым сюсюкающим голоском Пенчо увещевал кого-то съесть еще ложечку такой вот вкусненькой кашки, такого вот объедения… Я был уже готов поверить, что дед окончательно свихнулся, когда уловил, что ему отвечают. Противным, скрипучим и в то же время шамкающим сопрано.

Сперва я решил, что это болтают Мигель с напарником, и уже начал планировать отступление, но тут Пенчо резко отошел в сторону и принялся копаться в бауле. А на столе…

На столе, возле открытого пластмассового контейнера, вроде тех, в которых перевозят крупных собак, на подушке покоилось отвратительное трясущееся существо. Вначале я усомнился, принадлежит ли урод к человеческой породе; затем предположил, что передо мной ребенок, искалеченный ужасной болезнью. Скудное освещение не позволяло толком ничего рассмотреть, тем более, что я удерживался на одной ноге, икры уже сводило от усталости, а пальцы левой руки, вцепившиеся в какой-то гвоздь, давно онемели. Но то, что я разглядел, стоило всех моих мучений.

Маленькое чудовище на столе произнесло вдруг вполне членораздельную фразу, и морок окончился. Ну конечно, никакой не ребенок, а невообразимо старая, беззубая карлица. Она действительно была больна, больна одной из тех редких медицинских напастей, что останавливают рост тела в раннем детстве. Я рассмотрел сморщенное пигментированное личико, ввалившийся перекошенный рот, из которого тянулись бурые слюни. Непропорционально огромная голова тяжело кренилась на сторону, так что корявыми скрюченными ручками старуха вынуждена была поддерживать себя в сидячем положении. Ног, если они вообще имелись, я не видел. Собственно, принадлежность к женскому полу угадывалась, скорее, по деталям гардероба: блестящим бусам, в несколько слоев накрученным вокруг тщедушного туловища, круглой тяжелой серьге, продетой в ухо, оранжевому детскому платьицу. Крупные уши карлицы походили на две пересушенные инжирины, поросшие торчащими седыми волосами.

Пенчо вернулся, держа платок и кружку с водой. Он обращался со своей кошмарной собеседницей с потрясающей нежностью. Карлица недовольно заворчала, Пенчо увещевал ее вполголоса, отирая остатки каши с коричневого дряблого подбородка. Я отпустил гвоздь, подождал, пока пальцы рук обретут подвижность, и потихоньку отправился в обратный путь.

Единственное, в чем я не сомневался, это то, что уснуть сегодня не смогу. Предположение оказалось более чем пророческим. Не успел я преодолеть стену внутреннего патио, как со двора донеслась оглушительная автоматная очередь.

12

Инна от выстрелов даже не проснулась. Я кубарем вкатился в келью, стащил ее, вместе с матрасом, на пол, под окно, щелкнул выключателем, дернул молнию сумки, распихал по карманам содержимое бокового отделения. Одного взгляда на дорогу через щелочку в ставнях мне стало достаточным, чтобы оценить обстановку. Приятного мало… Поросшая жидкими кустиками, каменистая площадка, где стояли оба джипа, еле-еле освещалась единственным фонариком, висевшим под козырьком сарая. Сарай (или амбар, или что-то в этом роде) — убогое белое строение — находился на противоположном конце двора, почти у самых ворот, через которые мы сюда попали. Луис исчез, мне показалось, что из-под колеса машины торчит чья-то нога. Так и есть! Парня пытались снять без шума. Скорее всего, метнули нож, но, падая, он пустил в небо очередь.

Инна помычала невнятно, задвигала ногами, подтягивая к себе одеяло.

Они либо на крыше, либо обходят дом сзади. В комнате, где спали бойцы, погас свет. Кто-то выскочил в коридор и улегся у входной двери. Щелчок предохранителя, команда шепотом, дыхание Хосе.

— Мы здесь, живы оба! — успокоил я и подергал Инну за плечо, одновременно зажимая ей рот.

— Тихо, тихо, милая, главное — не вставай, — за стенкой прошелестели шаги: один, двое… Третий, наверняка, крадется с тыла, но там обрыв, самое место встретить его, пока он не добрался до задней двери.

Оглушительно загрохотал пулемет Мигеля. В дальней горнице звенели стекла. Сволочи, полезли, как тараканы, сразу со всех сторон! Маленький шофер тоже стрелял, выбив прикладом «калаша» узкую фрамугу в коридорчике. Инна скорчилась на полу, зажимая уши. Задвижки над головой отлетели вместе со ставнями и половиной рамы; мелькнул черный пластиковый приклад. Решили брать штурмом. Такие поползновения следовало пресекать на корню. Хосе, прижавшись к стенке, вывернул локоть и разрядил в оконный проем полобоймы «узи»; кто-то кричал в рацию о подкреплении; вылетело еще одно стекло. Молодой метнулся на хозяйскую половину. Снаружи будто этого и ждали. Шипящая болванка протаранила сломанный карниз, подожгла занавеску и закружилась волчком на крашеных половицах. Инка закричала, вжимаясь в угол.

— Зажмурься, это газовая! — Я уронил на гранату первое мягкое, что подвернулось под руки, — новую махровую кофточку, и немыслимым баскетбольным броском вернул подарок на улицу. Очередь прошла в сантиметре от виска; на противоположной стенке кусками осыпалась штукатурка; что-то тяжелое, скорее всего распятие, свалилось мне на ноги; взорвалась лампа под потолком. «Узи» Хосе стрекотал, не переставая; Мигель в прихожей менял третий рожок, что-то визгливо выкрикивал; я схватил со стола кувшин, залил водой слезящиеся глаза. Резь терпимая, проморгаюсь.

Дьявол! Не успеешь оглянуться, они тут как тут! Любознательный метатель гранат уже пропихнул в дальнее окно большую часть туловища и закинул ногу; кровавый лучик целеуказателя метался по съежившейся фигурке моей названой жены. Если бы не тоскливые месяцы, которые мы с Бобром и Моряком проводили ежегодно в пещерах, я бы оставался, как индейцы, слепым кротом. Основную нашу огневую единицу успешно отвлекали со двора; Альфонсо укрывал телом старика; в сполохах пламегасителя змеиной чешуей плясала лента. Мигель, расставив ноги, подпрыгивал вместе с прикладом, оскалив черные зубы… Чудо, что его еще не убили.

Раз! Я начал полет из своего уголка за комодом к спинке кровати, послав глиняный кувшин в потолок. Два! Гость перебросил вторую ногу через подоконник, окуляры «Литтона» засекли движение, он задрал по инерции голову. Затянутый ремнем ночного прицела подбородок вскинулся, открывая горло. За первым бойцом уже лез в окно второй… Три! Мой доморощенный сюрикен производства концерна «Бош» — слегка улучшенный фаршеразделочный нож от кухонного комбайна — воткнулся пареньку в шею. Неглубоко, но мне хватило времени на следующий прыжок и очередной трюк, пока он хрипел, согнувшись и потеряв ногой точку опоры. За спиной Пенчо произнес какое-то слово на своем тарабарском.

Второй очередью пошла цепочка с гайками на концах, и предназначалась она тому орлу, что лез следующим. Подобную хренотень следует раскручивать очень грамотно, иначе всё пройдет насмарку. Я соорудил игрушку впопыхах, тренировался на редких привалах во Франции, когда Хосе отпускал меня в туалет, и потому не был в ней особенно уверен. Прошло как надо, но засранец успел-таки меня зацепить. Ничего странного, что он меня засек: на планке у него болтался ночной «OMNI» четвертого поколения. Странно, что до того, как цепь обмоталась вокруг шеи и гайка на двадцать четыре выбила ему половину передних зубов, он всего-навсего попал мне в ухо и зацепил плечо. Очень больно, кстати!

Мигель, которого Пенчо давно толкал в бок, наконец, заметил, что народу в доме стало больше. Индеец развернул сошку и жахнул обоих налетчиков в упор. Я еле успел распластаться, левую щеку заливало кровью. В последних моделях «М240» америкосы используют высокоимпульсные патроны, там разгон больше восьмисот штук в минуту, хотя и термическая поводка достаточно сильная. Бедолагу, что так и висел враскоряку, зажимая фонтанирующее кровью горло, буквально вынесло наружу; опрокинуло и его напарника, который сражался с удавкой. Мигель тем временем вскрыл пулями обшивку стены вплоть до потолочной балки. Это оттого, что неправильно руки держал.

Первый шквал мы отбили, влажный предутренний сквозняк разгуливал сквозь выбитые окна, под ногами хрустела посуда. Распространяя щекочущий ноздри терпкий аромат, из разбитых бутылок ручьями плескало домашнее вино. Черные глаза старика сверлили меня сквозь полумрак. Вернулся белый от известки Хосе, приволок за собой тлеющую сумку с боеприпасами. Патроны к «узи» закончились, он спешно снаряжал пистолеты. Я осмотрел Инну. Цела, слава Богу, в полном порядке и даже способна кивать. Больше всего ее напугало мое рваное ухо, пришлось залить порез клеем. С плечом дело обстояло не так плохо, но от упаковки анальгетика я бы не отказался, пульсация отдавала в локоть и в висок.