Плаха да колокола - Вячеслав Павлович Белоусов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Внесли чай. Секретарше помогала матрона посерьёзнее и помрачней.
— Ариадна Яковлевна! — укоризненно покачал головой Странников. — Не часто у меня гости, надо бы повеселей, повеселей.
— Одну минутку, Василий Петрович, одну минутку, — извинялась та, суетясь, неприязненно косилась на милиционера.
Турин смутился, хотел снова встать, но опять его попытка не увенчалась успехом.
— Так что же там у вас? — не замечая его неловкости, Странников положил руку ему на плечо и совсем прижал к дивану, пресекая дальнейшие попытки.
— Убили кассира.
— А мне Опущенников докладывал… вроде и про женщин?
— Затемно добрался кассир до тони, рыбаки на радостях, что деньги привёз, выпивку на стол. Он и заночевал, утром на трезвую голову думал раздать деньги.
— Вот разгильдяй!
— Всех спящих в той хибаре, где кассир остановился, и порешили, — кивнул Турин, — видно, кто-то проснулся. Может, шум пытались поднять. Всех мужиков с кассиром и повариху с дочкой. Пятерых.
— Звереет враг. Не знаешь, откуда ждать. И нет им помех.
— Да что вы! Поймали уже. Может, другой есть повод серчать на нас, Василий Петрович?
— Ничего, ничего. Это я так. В сердцах. — Странников дождался, пока они останутся одни, широким жестом указал на накрытый столик, который матрона придвинула к дивану напротив Турина, чем совсем лишила его возможности двигаться. Потом приставил себе стул, пододвинул чашку с чаем, но пить не стал; щёлкнув портсигаром, он достал папиросу и, закинув ногу на ногу, закурил, подмигнув Турину как ни в чём не бывало:
— А Задов обиделся на тебя. Нельзя, говорит, связываться с сыщиком-то.
— Простите, Василий Петрович.
— И Олечка ждала. Наобещал ей Гриша золотые горы. Такое про тебя рассказывал!
— Извиняюсь. Служба.
— Он слово своё сдержал. Такая красавица! Лучшая в труппе! Прима-актриса! А ты?.. Жаль, жаль.
— Исправлюсь, товарищ секретарь губкома!
— Забудь. Чего уж. Но впредь учти — первый раз Задов тебя простил, а второй раз и мне у него билетика для тебя не выпросить.
Шутил ли секретарь, обижался ли всерьёз Турин, так и не разобрался, но былой теплоты, как раньше, при вручении награды и автомобиля, он не чувствовал, это тревожило и не давало покоя.
— А ты чай-то пей. Курить не предлагаю.
— Что-нибудь случилось, Василий Петрович? — Турин коснулся чашки, подул на чай. — Конференция придавила? Беспокоят?
— Беспокоят? — прищурился тот. — Есть тревога, да другого рода.
Турин дёрнулся, словно ожёгшись, но Странников заметил:
— Не только у вас ловят, сажают, судят…
— Да что же случилось, Василий Петрович? Я своих ребят подыму на ноги. Вы только скажите.
— Значит, арестовал ты того? — оборвал секретарь губкома, придвинув лицо вплотную.
— Кого?
— Того… агента своего.
— Ковригина?
— Ну тебе лучше знать.
— Арестовал, Василий Петрович, но я за него головой ручаюсь! — попытался подняться с дивана Турин.
— Сиди. И никогда ни за кого не ручайся. Тоже мне начальник губрозыска! — Странников похлопал его по колену. — Понял, надеюсь, загадку этого дивана?.. Мягко сидеть, но трудно подняться, впрочем, может, это и не единственное его достоинство. Или недостаток?.. Что-то я запутался. А ты-то чего молчишь? Не пугайся. Я же без претензий. Про вчерашний вечер расскажи.
— Василий Петрович, там такое могло случиться! — побледнел Турин.
— А милиция что же? — хмыкнул Странников. — Руки опустили?
— Бандиты Иорина убить могли! А вы с ним рядышком были!
— Ты мне без намеков… без намеков… Мне ясность нужна!
И Турин подробно и, тщательно подбирая слова, рассказал всё.
— В какой больнице Иорин? — поспешил спросить секретарь.
— В моём кабинете. Заперт.
— Что?
— Я его на ключ. И предупредил.
— Его же ранили?
— Не опасно.
— А врачи?
— Хирург смотрел. Его я ещё ночью отвёз домой, как помощь оказал. Хороший специалист, мужик с понятием.
— А Опущенников?
— Ну что вы, Василий Петрович?.. — с хитринкой улыбнулся Турин. — Единственный свидетель — ваша жена. Ковригин сообразительный агент, он и ей ни слова.
— Знаю, знаю, — потёр лоб Странников, — иначе я бы не выглядел таким здоровеньким. Умеет она портить настроение. — Он, конечно, попытался сострить, но у него не очень получилось, глаза выдавали: стыла тоска, но секретарь встряхнулся. — Да что мне лукавить, чёрт возьми! Не помню я ничего, вот тебя и пытаю!
— Агента я наказал, — успокоил Турин, отхлебнул из чашки. — Трое суток будет в кабинете сидеть под арестом, как вы и приказали. Отдохнёт. Заодно Иорина посторожит.
— Вы что же? Держать Иорина под арестом собрались?
— У нас комнаты есть. Он, кстати, не женат. Никто не потревожится.
— А на работе?
— А вы ничего не знаете?
— Что? Что ещё я должен знать?!
— При Татьяне Алексеевой Иорин, если так можно выразиться, при том доме свиданий ошивается. А ведь инструктор губкома!
— Ну это уж оставь мне… — поморщился Странников. — Задов — пройдоха! Ах, Гришка, Гришка!.. Затащил меня туда, а сам смылся!
— Значит, вы об Иорине ничего не знали?
— Ну, ну! Вы меня не допрашивайте!
— Извините, Василий Петрович, профессиональная привычка.
— Чтоб впредь не слышал, — буркнул секретарь. — А Гришка хорош! Он у меня попрыгает!.. Артист из погорелого театра!
Помолчали.
— Значит, Опущенникову ничего не известно? — успокоился Странников.
— Инструкцию нам читал, собрал всех и наяривал.
— Инструкцию? Чего это он?
— Хумарьянцу делать было нечего, вот тот и сочинял — философствовал… Как вам это нравится, Василий Петрович?.. Ночью не допрашивать без особой нужды, оружие не применять?..
— Вредная бумага по нынешним временам. Ты мне её отыщи при случае.
— Принесу.
— Вообще-то этот Хумарьянц много чего намудрил-намутил в своё время, теперь банями в Баку командует. Что ты его вдруг вспомнил?
— Так я ж про инструкцию! Если б мой Ковригин на секунду не успел пушку выхватить, отдыхал бы Иорин в деревянном ящике.
— Ты мне сегодня прямо Америку открываешь.
— Если б не Ковригин, не знаю, что могло приключиться и с вами.
Странников хмуро скосился на Турина, но возражать не стал.
— Есть версии случившемуся? — спросил после тяжёлого молчания.
— А тут какую версию ни выстраивай, Василий Петрович, — будто ждал этого вопроса Турин, — три матёрых бандита навеки успокоены Ковригиным. Перестарался, возможно, но это с какой точки поглядеть. Два уцелевших, по-моему, стоят трёх трупов матёрых преступников?
Он многозначительно глянул на секретаря.
— Признался мне Ковригин, — доверительно тут же продолжал Турин, — он думал, конец Иорину, да вы ещё рядом в таком положении… Поэтому и палил без разбору.
— Ты всё-таки скажи, что сам думаешь про эту историю?
— Меры приняты: ничего не просочилось, — загнул палец тот. — Хирург?.. Он записей никаких не делал, — загнул второй палец. — А больше опасаться некого.
— Не допускаешь?
— Чего?
— Чего-чего! — не сдержался Странников. — Нападения на меня!
Турин вскочил и вытянулся перед секретарём:
— А основания?
— Теракт!
