Тело призрака - Владимир Сверкунов

— Он у нас обычный: с девяти утра до шести вечера.

— Бывали случаи, что он отлучался с рабочего места?

— В этом нет никакой необходимости. Он всегда находился в своем кабинете.

— Когда Яночкин ушел с работы позавчера?

— Наверно, как обычно, в шесть часов вечера.

— Он к вам не заглядывал перед уходом, не докладывал о том, что ему нужно еще куда-то зайти?

— Нет.

— Как вы думаете, почему он оказался в тоннеле?

— У меня на сей счет нет никаких предположений. Тем более что у него без особых указаний руководства нет доступа к этому объекту.

— Состоял ли он членом какой-либо политической партии?

— У меня нет такой информации. Когда-то, как и все мы, он был коммунистом, но, думаю, сегодня это неактуально.

— Может быть, вы оказались свидетелем его встреч или телефонных разговоров, которые показались вам необычными?

— Ничего такого я не замечал.

— Жаловался ли Яночкин на здоровье?

— Вы же понимаете, он не хотел на пенсию, поэтому держался очень стойко. Хотя, как я предполагаю, у него были проблемы с сердцем: я видел у него на столе нитроглицерин.

Второй сотрудник хозяйственного управления, представившийся Дмитрием Семеновичем Некрасовым, почти слово в слово повторил то же, что и первый. Он видел, как Яночкин ровно в шесть часов вечера покинул кабинет, который они с ним делили. Самому ему пришлось немного задержаться, поэтому он не видел, как Борис Павлович вышел из здания. И, конечно, никакого спиртного они на работе не держат — не то место.

Когда Сивцов отпустил Некрасова, он спросил Юрия:

— Ну что ты по этому поводу думаешь?

— Или они, действительно, ничего не знают, или хорошо проинструктированы.

— Вот и у меня такое же мнение, — согласился Анатолий и, подойдя к двери, пригласил Колобова.

Тот, в отличие от предыдущих допрашиваемых, попросил разрешения раздеться, тщательно причесался и сел на стул в ожидании беседы. Сивцов решил начать с вопроса, казалось бы, не имеющего прямого отношения к делу:

— Скажите, Сергей Сергеевич, почему Яночкина не отправили на пенсию, все же возраст у него довольно преклонный?

— Человек он заслуженный, исполнительный, да к тому же одинокий, — ответил тот, не раздумывая. — Честно говоря, я испытывал к нему жалость, хотя не раз подумывал, особенно в последнее время, о том, чтобы отправить Бориса Павловича на заслуженный отдых. Кстати, вы просили подготовить информацию о родственниках. Вы прекрасно понимаете, что при приеме на работу в нашем ведомстве тщательнейшим образом изучают биографию кандидата. У Яночкина был тесть-генерал, он служил в кремлевской охране, но давно умер, так же, как и его супруга. По их линии прямых родственников не осталось. А сам Борис Павлович воспитывался в детдоме, куда его подбросили во время голодного мора в тридцатые годы. Никаких сведений о его родителях нет. По поводу друзей ничего определенного сказать не могу. Но, по-моему, у него была только одна привязанность — его жена, Зинаида Трофимовна, царство ей небесное!

— Хорошо, а как вы объясните тот факт, что в крови Яночкина обнаружены следы алкоголя?

— Мне это абсолютно непонятно. Может быть, в последнее время он, как говорится, втихаря прикладывался к рюмке?

— Вы в тот день, позавчера, видели Яночкина?

— Честно говоря, я с ним давно не встречался. Вы же понимаете, у нас разный уровень.

— Как вы думаете, что могло привести его в тоннель?

— Этого я не знаю, так же, как и о ключе, который оказался у него. Вообще в таком возрасте с людьми могут происходить странности. Тем более, когда человек совсем одинок. Не зря говорится: чужая душа — потемки.

— А вы сами, Сергей Сергеевич, состоите в какой-нибудь партии? — задав этот вопрос, Сивцов внимательно посмотрел на собеседника.

Колобов, нисколько не смутившись, ответил:

— Нет, я политикой не занимаюсь, хватает других забот. К тому же это у нас не приветствуется.

На какое-то время в кабинете повисла тишина. Сивцов понял, что никакой другой информации от кремлевского начальника он не услышит, а Колобов, воспользовавшись моментом, попросил:

— Если вам тело Бориса Павловича уже без надобности, то… сами понимаете, нужно похоронить человека.

— Да, конечно, судмедэксперт закончил работу, — согласился Анатолий. — Кстати, где состоится панихида?

— Мы решили арендовать дом культуры на Красной Пресне, — отозвался Сергей Сергеевич. — Правда, думаю, людей будет немного. А погребение назначим на завтра. Похороним со всеми почестями. Ведь смерть в тоннеле вряд ли может опорочить Бориса Павловича. Он, между прочим, в молодости был героем!

— Да, я знаю, — сказал Сивцов. — Что ж, я вас больше не задерживаю, спасибо за сотрудничество.

Они попрощались как хорошо знакомые люди, и Колобов ушел.

Как только за ним закрылась дверь, зазвонил телефон. Анатолий выслушал собеседника, хмыкнул и положил трубку.

После недолгого раздумья он произнес, обращаясь не то к Юрию, не то к самому себе:

— Непонятно, где Яночкин мог выпить? Один или кто-то его угостил? И почему Колобов дважды подкинул нам одних и тех же людей — сначала в качестве понятых, а теперь как сослуживцев. Может быть, это его приближенные? — Анатолий взглянув, вспомнил о Куркове и обратился к нему: — Ты все же сходи на похороны. Попытайся узнать — были ли какие-то особые отношения у Сергея Сергеевича с Яночкиным?

Он опять углубился в мысли вслух:

— Но в тоннель Борис Павлович шел явно не просто так, а, возможно, с поручением. Об этом свидетельствует пуговица — она с костюма Ленина, что уже доказано экспертизой: мне сейчас сообщили. Вполне возможно, что при транспортировке тела по тоннелю она оторвалась, но похитители заметили недостачу позже. Чтобы уничтожить улики, они должны были кого-то послать туда — найти и забрать пуговицу. Этим "кем-то" вполне мог быть Яночкин. Вдруг встрепенувшись, Анатолий скомандовал:

— Юра, бегом в судмедэкспертизу. Пока труп еще у нас, пусть ребята попробуют узнать, какой именно напиток употребил покойный? И вообще, надо сохранить пробы содержимого желудка: вдруг что-то еще выяснится!

25

— Владимир Ильич, у меня для вас сюрприз! — хитро улыбаясь, сказал шрамоносец.

— Что же именно, Тимофей Николаевич? — поинтересовался Ленин.

— Сегодня вы впервые выйдете, что называется, в люди, — торжествующе произнес тот. — Через полчаса за вами заедет наш товарищ — вы его видели. Он тоже доктор, но занимается нетрадиционными методами лечения. Чтобы, так сказать, ваша личность полностью соединилась с телом, он считает необходимым провести сеанс холотропного дыхания. Этот сильный психотерапевтический метод изобрел американец чешского происхождения Станислав Гроф. Ну, вы на месте все узнаете. Кроме вас там будут и другие пациенты: сеанс обычно бывает групповым.

Ровно через полчаса в доме появился мужчина с ежиком на голове.

— Будем знакомы: Федор Леонидович, — почтительно произнес он. — Вы готовы?

Владимир Ильич надел черную куртку с капюшоном, и через минуту они уже ехали по подмосковным дорогам, сопровождаемые дождем. В дороге он пролистал брошюру, предложенную ему попутчиком. Автор описывал свои впечатления от холотропного погружения в подсознание. Человек в таком состоянии переживает то ли прошлые жизни, то ли ощущения, испытанные в бессознательном состоянии. Тому, кто написал книжку, оказывается, довелось испытать собственное рождение во всех подробностях, которые способен описать разве что очень умственно развитый эмбрион. Ленин подумал, что это удовольствие — явно ниже среднего.

Конечным пунктом их маршрута стал девятиэтажный санаторий с ничего не говорящим названием "Восход". Они поднялись на девятый этаж и оказались в довольно просторном зале, где уже находилось человек десять. Весь он был устлан поверх ковров черными матами.

Федор Леонидович провел короткий инструктаж: после его команды надо улечься на матрац и начать быстро и глубоко дышать в такт его хлопкам. В определенный момент станет кружиться голова, но бояться не надо, важно продолжать дыхательные упражнения и пройти этот "барьер", за которым начнется самое главное. В любом случае, за состоянием пациентов проследит он сам и медсестра.

Когда все улеглись, доктор включил музыку и стал хлопать в ладони, задавая прямо-таки бешеный ритм дыхания.

Сначала Ленин ничего не ощутил, только сильно кружилась голова и было страшновато — а вдруг произойдет непоправимое, и он погрузится туда, откуда уже не будет пути назад?! При этом сознание на протяжении всего сеанса оставалось холодным и как бы со стороны фиксировало все, что происходит.

В какой-то момент стали трястись руки, которые, казалось, могли лопнуть от избытка энергии. Потом они из положения "по швам" сами по себе начали подниматься вверх. Конечности двигались помимо его воли, медленно, но неотвратимо.