Приключения Конан Дойла - Рассел Миллер

Одновременно с Дойлом в университете учился Джеймс Барри, создатель знаменитого “Питера Пэна”. Авторские права на эту пьесу перешли к детскому госпиталю на Грейт-Ормонд-стрит, что до сих пор составляет немалую долю его бюджета. Дойлу хотелось верить, будто он сиживал бок о бок и с Робертом Льюисом Стивенсоном в таверне на Драммонд-стрит, но автор “Острова сокровищ” (и основатель студенческой газеты), который изучал в университете право, получил диплом адвоката в июне 1875-го, за год до поступления Артура.

Заронив в Артуре семена интереса к медицине, Уоллер и дальше продолжал играть роль родителя, регулярно снабжая его советами в письмах, которые неизменно заканчивались фразой: “Твой преданный друг Брайан Чарльз Уоллер”. Он поздравил Артура, когда тот получил в первую сессию две оценки “хорошо” и одну “отлично”, добавив, что это “доброе предзнаменование дальнейших успехов”. В том же письме Уоллер убеждал юношу прочесть учебник по ботанике Бальфора: “Книга эта огромная и неинтересная, и я всем сердцем желал бы, чтобы ты был избавлен от необходимости штудировать ее, но, поскольку сие невозможно, ты должен сделать это со всем тщанием”.

Артур ничем не выдавал своего раздражения, исправно извещая Уоллера о своих успехах. Так, в письме от 9 сентября 1876 года он пишет: “Дорогой доктор Уоллер, я упражняюсь в латыни и греческом каждый день, выучил главу из Тита Ливия и из “Киропедии” Ксенофонта, а также решаю задачи по алгебре и геометрии. На самом деле я редко выбираюсь куда-нибудь из своей клетушки, разве что поесть, да вот еще иногда вечером повергаю наш маленький семейный кружок в столбняк, читая им рассказы Эдгара По”.

Однако Артур находил время не только на медицину. В университете его стихийный агностицизм, возникший еще в Стоунихерсте, перерос в твердое убеждение. “Я обнаружил, что основания, на коих зиждится не только римско-католическая, но вообще вся христианская религия, представленные теологией девятнадцатого века, настолько шатки, что я не могу на них полагаться”. Разделяя взгляды выдающихся ученых XIX века, в частности Чарльза Дарвина — сторонника “теории эволюции”, его ближайшего соратника Томаса Гекели, а также физика, популяризатора науки Джона Тиндаля и философов Герберта Спенсера и Джона Стюарта Милля, он отказывался принимать какое бы то ни было утверждение, если его нельзя было доказать, и таким образом начисто отрицал идею сотворения мира, как она изложена в Библии. “Никогда я не соглашусь с тем, чего нельзя доказать. Все беды религии происходят от того, что она принимает на веру то, что доказать невозможно”. В те годы он считал себя не столько атеистом, сколько приверженцем идеи существования некой доброй, могущественной силы, но не обязательно Бога, и называл себя унитарием. Его вера, а точнее, отсутствие таковой, внесла изрядное напряжение в отношения с родственниками: трое дядьев были убежденными католиками, а тетя Аннет монахиней.

Деньги оставались извечной проблемой — только за курс хирургии у Белла он должен был платить четыре фунта четыре шиллинга в год. На обед он отводил себе ровно два пенса: “цена пирога с бараниной”. Однако поблизости от закусочной была лавка букиниста, а у дверей ее стоял ящик с книгами, и призывная надпись гласила: “Два пенса — любая книга”. И нередко Артур жертвовал ланчем, чтобы утолить читательский голод. Так что через несколько месяцев он собрал очень недурную библиотеку, где были “История Генри Эсмонда” У. Теккерея, “История мятежа и гражданских войн в Англии” Э. Кларендона, “Хроника покорения Гранады” В. Ирвинга, “Сказка бочки” Дж. Свифта и все книги В. Скотта, Т. Маколея и Э. По, какие только попались в ящике.

Среди прочего Артур обнаружил там и Оливера Венделла Холмса, американского врача, историка медицины, прозаика и поэта. Он был очарован сборником “застольных” эссе, где автор, выступая поочередно в роли самодержца, профессора и, наконец, поэта, вовлекает в диалог обитателей пансиона где-то в Новой Англии. “Никогда еще мне не был столь близок и приятен человек, которого я и в глаза не видел”.

Чтобы облегчить финансовое бремя семьи, в 1878 году Артур решил пройти годовой курс за шесть месяцев и в надежде хоть немного заработать дал объявление, что ищет место помощника врача. Начало его карьеры оказалось неудачным: доктор Ричардсон, имевший практику в Шеффилде, взял было юношу на работу, но вскоре уверенность Артура в себе стала его бесить, и через три недели он выдворил его прочь, не заплатив ни гроша.

Пытаясь найти новую работу, Артур наведался к родственникам в Лондон и поселился на Финборо-роуд в Челси, у дяди Дика. То была временная передышка от студенческой жизни. В день своего девятнадцатилетия он пошел в театр на пьесу Бусиколя “Людовик XI”, в которой блистал манерный Генри Ирвинг. Артур нашел его игру утрированной: “сцена смерти — кошмарно драматичная”, писал он матери. Он ходил любоваться на смену караула у Букингемского дворца, читал “Американского сенатора” Э. Троллопа тетушке Аннет, а для собственного удовольствия “Жизнь и письма” Маколея. В одном из посланий домой он упоминает, что купил для “доктора” немецкую трубку, с фарфоровой чашкой и длинным чубуком.

В Лондоне Артур провел два месяца, нередко часами пропадая в доках Ист-Энда, где смотрел на корабли и болтал с матросами. Он жаждал приключений, дальних странствий и твердо решил, что пойдет служить в Королевский флот врачом. “Я бродил по Лондону, и в карманах у меня было так пусто, что можно было не опасаться обычных неприятностей, какие зачастую порождает праздность. Помню, что ощущались признаки наших осложнений на Востоке[5] и сержанты, набиравшие рекрутов на Трафальгарской площади, тут же оценив мое бедственное положение, очень упорно предлагали мне взять положенный шиллинг. Я всерьез подумывал, не согласиться ли, но надежды моей матери[6] удержали меня”.

Довольно скоро гостеприимство родственников исчерпалось: они сочли, что терпеть насмешливый нрав Артура, его постоянные розыгрыши и откровения по поводу религии слишком трудно, и не скрывали радости, когда он нашел место у доктора Эллиота, в деревне с занятным названием Райтон-из-одиннадцати-городов, в Шропшире, неподалеку от Шрусбери. Там он провел четыре месяца. К серьезной работе его почти не подпускали, и он много времени проводил за чтением.

Уверенность Артура в своих врачебных талантах, до поры до времени не имевшая реальных подтверждений, возросла после вот какого случая. Однажды днем, когда доктора Эллиота не было дома, из соседнего поместья явился чрезвычайно взволнованный посланец — там произошло несчастье: по случаю какого-то торжества палили из старинной пушки, от выстрела ее разорвало, и осколок угодил в голову одного из зрителей. Артур немедля отправился на место происшествия и обнаружил, что у раненого пробит череп, однако мозг не задет. “Я извлек осколок, стянул рану, остановил кровотечение и наложил повязку, так что доктору, когда он приехал, делать было, в сущности, нечего. Этот случай прибавил уверенности мне и, что немаловажно, другим”.