Отто Бисмарк. Его жизнь и государственная деятельность - Р. Сементковский

Общая ненависть к Бисмарку приняла такие размеры, что нашелся молодой человек, который решил силой избавить от него Германию. На расстоянии нескольких шагов, а затем и в упор он пять раз выстрелил из револьвера в Бисмарка. Но ни одна пуля не причинила ему сколько-нибудь существенного вреда. В этом факте Бисмарк усмотрел руку Провидения, спасшего его от почти неминуемой смерти. Особенно же сильно это покушение подействовало на религиозное чувство короля. Почти тотчас же палата была распущена, последовало распоряжение о мобилизации новых корпусов, и генералу Мантейфелю ведено было вступить в Гольштинию, чтобы оградить верховные права прусского королевства. Этот шаг, нарушавший все договоры, был равносилен объявлению Австрии войны – при таких обстоятельствах, которые уже не допускали никакого сомнения, на кого падает ответственность за братоубийство.

Итак, Бисмарк достиг своей цели. Всем известно, что война кончилась блестящей победой Пруссии, но, по признанию даже наиболее сочувствующих Бисмарку биографов его, война была очень рискованным шагом: объявляя ее, Бисмарк ставил на карту все. Допустим, однако, хотя это и противоречит историческим фактам, что эта война была неизбежна, – спрашивается, в чем проявилось дипломатическое искусство Бисмарка или его государственные способности, то есть сделал ли он все, что при данных обстоятельствах предписывалось благоразумием или политической проницательностью для того, чтобы обеспечить за собой успех? Прежде всего возникает вопрос: мог ли Бисмарк быть уверен в подготовленности прусской армии к успешной войне? На это он сам неоднократно отвечал в своих парламентских речах, доказывая, что в обсуждении военных вопросов могут быть компетентны только военные люди. Следовательно, тут Бисмарку приходилось всецело положиться на мнение военных людей. Прусские генералы признавали свои войска вполне подготовленными, но и австрийские генералы придерживались относительно своих войск того же мнения. Следовательно, ошибка была возможна, и в случае поражения пруссаков образ действий Бисмарка представился бы таким же преступным и легкомысленным поступком, каким было впоследствии заявление французских государственных людей, провозгласивших перед франко-прусской войной, что мы-де “архиготовы”. Но прусское военное ведомство не ошиблось. Можно ли это, однако, считать заслугой Бисмарка? Прусская армия оказалась готовой к войне или по крайней мере одержала блестящую победу. Усилия прусских королей не пропали даром. Вековая их работа над усовершенствованием прусской военной организации увенчалась успехом, несмотря на целый ряд неблагоприятных условий, созданных Бисмарком. Бисмарк – не Фридрих II, не Наполеон I, которые одновременно были и великими государственными людьми, и великими полководцами, умевшими вдохновлять и народ, и армию во время войны. Поэтому на долю Бисмарка выпала сравнительно скромная роль. Решив, что в военном отношении момент благоприятен для объявления войны, он должен был позаботиться о том, чтобы воодушевить германский народ, то есть указать ему великую цель, достойную бесчисленных жертв и освящавшую братоубийство. Указывал ли Бисмарк на такую цель? Мы видели, что кроме грубого попрания прав германского союза, кроме нарушения установленных договоров, кроме насильственного захвата чужих земель, он ничего не придумал и восстановил против себя всю Германию. В своих парламентских речах он ни разу не обратился к чувству немцев, не сделал ни одного указания, что он борется за национальное объединение, эту заветную мечту всего германского народа; он постоянно толковал только о том, что Пруссия никому не подчинится, что ей дела нет до каких-то сомнительных прав, что она опирается на надежную силу, и, произнося такие речи, противодействовал всем мирным попыткам добиться сплочения Германии. В результате получилось то, что весь германский народ, не исключая и прусского, был против Бисмарка, против тех целей, которые он провозглашал – и с этой стороны о воодушевленном, самоотверженном служении отечеству не могло быть и речи. Бисмарк сделал все, что было в его силах, чтобы охладить пыл прусского народа в борьбе с Австрией, не говоря уже о том, что он отшатнул от себя все германские государства, дружно сплотившиеся под знаменами Австрии. Таким образом, ни в коем случае нельзя утверждать, что Бисмарк в этой сфере проявил выдающиеся государственные способности.

Посмотрим теперь, проявил ли он особую гениальность в другом направлении, то есть в чисто дипломатическом. Мы видели уже, что его назначение посланником в Петербург состоялось вследствие вызывающего образа действий по отношению к Австрии: его во что бы то ни стало надо было удалить из Франкфурта. Равным образом и его назначение посланником в Париж было вызвано вовсе не тонкими дипломатическими соображениями, а простым желанием предоставить ему какой-нибудь соответственный пост ввиду преждевременности воинственных осложнений, которых он добивался в случае занятия поста министра-президента. Отношения с Россией были во время его нахождения в Петербурге прекрасны, так как Россия имела основание быть недовольной и Австрией, и Францией. Следовательно, подготовлять ее к соблюдению нейтралитета на случай войны не было никакой надобности: Россия от всей души могла приветствовать поражение Австрии и Франции ввиду недавних ее счетов с этими двумя государствами в восточном вопросе. Кроме того, и эра наступивших в России крупных реформ обеспечивала Пруссию против всякой агрессивной политики со стороны России. Как на ловкий ход со стороны Бисмарка указывают только на положение, занятое им во время польского восстания. Германское общественное мнение, особенно крайние его элементы, действительно требовали, чтобы Пруссия присоединилась к манифестации западных держав, направленной к поощрению восстания; но Бисмарк воздержался от этого и, напротив, заключил с Россией конвенцию, в силу которой русским и прусским войскам взаимно облегчена была поимка инсургентов и подавление восстания. Но усматривать в этом обстоятельстве какой-нибудь ловкий дипломатический ход нет никакого основания. Сама Пруссия насчитывает среди своих подданных немало поляков, и в случае успеха восстания брожение легко могло перейти на прусскую территорию. Кроме того, и строго консервативные начала, которых придерживался Бисмарк, побуждали его в данном случае принять сторону России против инсуррекционного правительства. Таким образом, дело объясняется весьма просто, и требуется много предвзятости, чтобы усматривать в чисто отрицательной поддержке, оказанной тогда Пруссией России, доказательство особенных дипломатических способностей Бисмарка. Всякий другой государственный человек, поставленный на его месте, поступил бы точно так же.