Идеальное погружение - Сергей Зверев

До поверхности десять метров. Всего десять. Похоже, голодные твари не хуже нас понимают спасительную роль поверхности и небольшого катера, качающегося на волнах в нескольких сотнях метров. Если мы успеем до него добраться — плакал их роскошный обед. И поэтому, чем ближе мы подходим к поверхности, тем плотнее становится кольцо, в которое они нас зажимают. Самые наглые из акул барражируют на дистанции выстрела. Нутром чувствую: скоро их любопытство перейдет в агрессию.

Михаил вопросительно глядит на меня. Прекрасно понимаю его желание пустить в дело гарпун, но не тороплюсь отдать приказ.

Почему? Все довольно просто. Во-первых, болевой порог у тигровых акул чрезвычайно высок — простым гарпуном или ножом их замучаешься калечить и тем более убивать. Во-вторых, они невероятно живучи. Случалось, что рыбаки распарывали пойманной акуле брюхо, вырезали внутренности для наживки, саму же выбрасывали за борт. А спустя несколько минут искалеченная особь попадалась снова, заглотив собственные кишки. В-третьих, стоит им почуять кровь, как из относительно осторожных разведчиц они превращаются в свирепых убийц.

Сволочи, конечно. Но они не виноваты. Это элементарный инстинкт. К слову, моряки считают тигровых акул в этом плане самыми «безбашенными» — съедобность жертвы они оценивают лишь после того, как та оказывается в их желудке. Они жрут все подряд: предметы и обломки судового такелажа, автопокрышки, одежду, обувь и даже пустые консервные банки…

До поверхности метров пять-шесть, и одна из крупных акул решает начать атаку. Широко раскрыв пасть и задрав вверх рыло благодаря очень подвижным челюстям, она идет прямо на нашу группу, в центре которой находится Марина.

Хлопаю по плечу Мишу: «Стреляй!» Пристегиваю тяжелую панель к ремешку подвесной системы, чтоб не мешала, и одновременно выхватываю нож.

Раздается резкий щелчок. Гарпун впивается в акулье рыло — весьма болезненную и не защищенную плактоидной чешуей область ее тела. Огромная чушка обтекаемой торпедообразной формы изворачивается и резко меняет направление движения. Фал, соединяющий гарпун с ружьем, натягивается; Михаил с трудом удерживает в руках оружие. Акула же, почуяв враждебное усилие на ранившем ее предмете, начинает истерить — бьет хвостом, крутится и уходит на глубину…

Наконец гарпун освобождается, вырвав из рыла кусок плоти. За подраненной акулой тянется кровавый шлейф. Ее подружки нервничают и ускоряют движение вокруг нашей группы.

До поверхности остается самая малость. Михаил притягивает за фал гарпун и судорожно пихает его в отверстие поршня. Замечаю в опасной близости вторую особь, нацелившую раскрытую пасть на Марину. Дернув девушку за руку, оттаскиваю ее в сторону и наношу удар ножом в светлое акулье брюхо — аккурат между передним плавником и жаберными щелями. Хищница дергается всем телом, задевая мою руку хвостом, и, набрав скорость, исчезает.

Мы добираемся до поверхности. Михаил машет, дабы привлечь внимание наших товарищей на катере. Я поддерживаю девушку и одновременно гляжу вниз, чтобы не пропустить очередную атаку.

Двух подранков не видно, остальные акулы кружат чуть ниже. Это не означает, что мы взяли верх, а они успокоились. Хищницы просто выбирают удобный момент…

Стоящий на вахте Георгий своевременно заметил нас на поверхности и через пару минут уже помогал выбираться из воды на купальную платформу. Для нас с Михаилом подводная заварушка не стала чем-то особенным. Одному богу известно, сколько адреналиновых вспрысков, подобных этому, произошло за время нашей совместной службы во «Фрегате». А вот для Марины встряска оказалась серьезным испытанием нервной системы.

Покинув воду, она проскакивает кокпит, врывается в салон и, в ужасе закрыв за собой сдвижную стеклянную дверь, без сил падает на диван.

Мы молча глядим, как она, уткнув лицо в ладони, плачет. Жора подталкивает меня в спину: «Ступай, успокой».

Быстренько скинув снаряжение, я мягко сдвигаю дверь. Сев рядом, расстегиваю лямки и снимаю с Марины тяжелый ребризер. Затем наливаю в бокал чистого вискаря и заставляю сделать пару глотков. Это проверенное средство, и через минуту нервное напряжение начинает отпускать. Плечи девушки перестают вздрагивать, она поднимает заплаканное лицо.

— Ты молодец, — заставляю ее подняться с дивана. — Твое поведение под водой впору ставить в пример некоторым новичкам «Фрегата».

— Издеваешься? — вымученно улыбается она.

— Абсолютно серьезно. Ты не дергалась, не включала истерику, не мешала нам отбиваться. Во многом благодаря этому мы и остались живы.

Девушка удивленно смотрит на меня, словно пытается проверить, не лгу ли я. Стресс постепенно проходит.

— Давай снимем гидрокостюм…

Помогаю освободиться от мокрой и тесной одежки.

— А теперь погрейся под душем, — советую напоследок. — Потом поужинаем, и отправлю тебя спать. Сегодня погружений больше не будет…

Итак, лежащая на дне подлодка найдена. Эту новость я сообщил коллегам за ужином, ведь никто, кроме меня, из-за появившихся акул не успел заметить на экране панели огромную засветку.

Мы уверены — это «Белозерск».

Во-первых, контуры засветки очень походили на кормовую часть субмарин типа «Палтус». Во-вторых, было бы очень странно и нелогично напороться здесь на другую подлодку. Если предположить, что чужая субмарина потопила наш «Белозерск», то какого черта она будет две недели отираться на месте преступления? Нонсенс.

Посовещавшись, решаем следующим утром спуститься к находке в составе усиленной смены. На глубину вместе со мной пойдут Устюжанин и Жук. Девчонок и Игоря оставляем на борту «Миллениума» для несения вахты. Вахта будет тоже усиленной, ибо отныне нужно держать ухо востро.

Гостей сегодня не было. Ни береговой охраны, ни быстроходного катера, в принадлежности которого у меня с Жорой не остается сомнений. Конечно же, это британцы. А точнее, сотрудники британских спецслужб, прикомандированные под видом медицинского персонала к Миссии Международного комитета Красного Креста.

Ужин закончен. Наступает самое спокойное время отдыха и расслабления. Катер мы отвели поближе к бухте — незачем зря светиться поблизости от найденной подлодки.

Вечер теплый и безветренный. Игорек с Ингой снова уединяются в носовой каюте. Георгий с Михаилом смотрят какой-то фильм в салоне. Мы с Мариной сидим на флайбридже, потягиваем виски и любуемся закатом.

Я обнимаю девушку и держу ее ладонь. Прижавшись ко мне, она рассматривает свою руку и задумчиво произносит:

— Если бы ты не оттащил меня, то пасть того чудовища сомкнулась бы на моем плече. Где-то вот здесь…

Ее пальчик касается руки чуть повыше локтевого сгиба. В голосе звучит и страх от пережитого шока, и удивление от того что, осталась жива, и благодарность…

— Все позади. Завтра мы пойдем к подлодке втроем. Если ее корпус не имеет повреждений и не получится войти внутрь, то тебе больше не придется надевать дыхательный аппарат.

— Может быть, не стоит идти на глубину? — шепчет она.

— У нас приказ.

— Я боюсь за тебя.

— Мы встречались с акулами много раз. И, как видишь, живы.

— Я заметила на твоей спине шрамы, — ее ладошка лезет под мою футболку и осторожно прикасается к параллельным рубцам. — Они остались после тех встреч?

— Да.

Марина задерживает руку под моей простенькой одежкой и нежно поглаживает пальчиками шрамы. Некоторое время молчим, любуясь зажигающимися в небе звездами. Парни, закончив просмотр фильма, спускаются в каюту. В салоне тихо.

Я чувствую, как она улыбается.

— Что с тобой?

— Так… кое-что из детства…

— Рассказывай, — целую ее в шею. — Я тоже хочу повеселиться.

— Сегодняшние события навеяли… Вдруг вспомнила, как недолго была мальчишкой в деревне у бабушки.

— Мальчишкой?! Как это?..

Она пожимает плечиками:

— Просто. В деревнях все дети от трех до пятнадцати имеют не только четко выраженные физиологические половые признаки. Разделение происходит еще и по традиционным особенностям для каждой гендерной группы. Скажем, в нашей деревне всем девочкам полагалось завивать челку, таскать на плече дамскую сумочку, со слезами выпрошенную у мамы или бабушки, постоянно о чем-то шептаться и брезгливо задирать нос при виде мальчишек. Ну, а деревенские пацаны, в свою очередь, могли дать фору любому городскому пацану. Они бегали по переулкам в синих семейных трусах, размазывали кулаками сопли, смачно сплевывали сквозь зубы и, раскачавшись на тарзанке, красиво — рыбкой — входили в воду.

Посмеиваясь, подтверждаю:

— Да, мне приходилось гостить в деревне. Помню, было нечто подобное.

— Все приезжавшие на каникулы дети моментально схватывали правила игры, отчего противостояние между полами только усиливалось. Подросшие представители враждующих сторон уже находили общий язык на берегу реки или на сеновалах. А мы, восьми— или десятилетние, оказывались на самом пике противостояния…