Чосер и чертог славы - Филиппа Морган

— Никогда не говорите так, пока ваши ноги не ступят на твердую землю, господин Чосер, — ответил Джек Дарт, наморщив свое пергаментное лицо. — На море нужно быть готовым к худшему, корабль может затонуть даже в порту. Вдруг мы получили пробоину, когда налетели на ту банку?

Он ткнул пальцем за спину и продолжил, уже доверительней и угрюмей:

— Знавал я одного человека, который поскользнулся, сходя по трапу на родной берег. Разбил себе голову в двух шагах от дома. Это после рискованного плавания, во время которого он не раз был на волосок от смерти, но судьба его выручала.

— Он умер?

— Нет, но его жизнь долго висела на волоске. Смотрите.

Дарт снял шляпу и приподнял прядь седеющих волос, закрывавшую половину его лица. Чосер увидел в голове сбоку необычную вмятину.

— Я был молод и горяч. Хотелось поскорее добраться до дома и увидеть ребенка, которого жена родила в мое отсутствие. У вас есть дети, господин Чосер?

— Двое, и еще один на подходе.

— А я так и не увидел своего. И мать и дитя умерли один за другим, пока я был в море. Тогда я еще не знал, что они умерли, и пустился по трапу бегом, не терпелось ощутить под ногами твердую почву. Думал, что буду дома минут через пять. Вместо этого упал в черную яму собственной небрежности и выкарабкался лишь через несколько недель.

— Мне жаль это слышать, — отозвался Чосер.

— Это случилось много лет назад, но из того случая я вынес урок: в самой безобидной ситуации вы можете оказаться совершенно беспомощным, — закончил свою историю Джек Дарт.

— Полезный урок.

— За это время я женился на другой, упокой Господь ее душу. У меня были еще дети, и некоторых из них Бог тоже прибрал. Вы в Бордо по какому делу?

— Какое еще тут может быть дело, кроме вина?

— Я предпочитаю красное с дальних северных виноградников, из Ниора или Рошели.

— Вы совершенно правы, но несколько отстали от жизни, мой друг. С некоторых пор в Ниоре делают белое вино.

У Джеффри родилось смутное подозрение, что капитан решил его проверить, но тут Дарта позвал лоцман. Миновав цепочку голых островков, которые вкупе напоминали выставленный из воды спинной хребет морского чудища посреди реки, караван судов плавно вошел в Гаронну. И наконец, они бросили якорь на рейде порта Бордо. Город, белеющий на западном берегу реки, походил на родной Чосеру Лондон разве что бесчисленными башнями и шпилями. Множество дымков струйками устремлялись в небо. Поверх городской стены виднелись аккуратные фронтоны домов. Впрочем, размышлял Чосер, Бордо обязан выглядеть богатым и сильным городом, ведь здесь большую часть времени в году проводил со своим двором принц Уэльский и Аквитанский.

Одли, Кэтон и Чосер стояли на палубе. Позади бомбардиры расчехляли свои орудия перед выгрузкой. Лучники успели раньше управиться со своим куда удобным снаряжением. В городской стене было трое ворот, а все пространство между главным причалом при воротах и городской стеной занимали десятки мелких суденышек.

— Слава богу, мы добрались, — произнес Алан Одли.

— Благополучно добрались, — уточнил Нед Кэтон.

— Никогда так не говорите, пока не ступите ногами на твердую почву, — сказал Чосер. — Меня этому научил один мудрый человек.

Итак, трое пассажиров, путешествовавших сравнительно налегке, опередив солдат, пересели с «Арверагуса» в шаланды, которые к этому времени сгрудились вокруг больших кораблей. В это же время пассажиры покидали «Дориген» и «Аурелиус». В свое время Чосер поленился внимательно изучить тех, кто сел на другие суда. Если бы он все же постарался, то, возможно, отметил бы спускавшегося с «Доригена» по трапу человека, который еще недавно называл себя Губертом. Незнакомец поместился на корме лодки, и вскоре та отвалила от борта «Доригена» и направилась к городу.

7

В первой же гостинице Бордо они сразу почувствовали дух враждебности, витающий в Аквитании. Сопоставив факты, Чосер понимал, сколь опасно останавливаться тут на ночлег. Впрочем, на сей раз обошлось. Тем не менее ощущение беспокойства их не покидало, несмотря на старания Жана Кадо развеять всевозможные опасения. Жан Кадо, говорливый парень, был из местных, бордосцев. Он стал их проводником. Как типичный гасконец, он говорил на английском, французском и местном — д'оке.[33] Кадо, с его круглым лицом, густыми бровями и привычкой сутулиться, смахивал на сову. Их первая встреча произошла у аббатства святого Андрея в центре Бордо, где находился двор принца Эдуарда. Чосер с Кадо обменялись обязательными полуфразами — «бежать от толпы…» и «…держаться праведности», после чего Кадо пояснил, что состоит в челяди у принца и назначен к ним в сопровождение. Его обязанность — благополучно доставить их в крепость графа де Гюйака. То, что в сопровождение им дали только одного человека, несколько удивило Чосера. Впрочем, может, и в самом деле лучше не привлекать к себе лишнего внимания. Переночевать решили в городе и остановились в гостинице «Двенадцать апостолов», а на следующий день уже на противоположном берегу реки наняли лошадей. На переправу через Гаронну, переговоры с владельцем лошадей и прочие хлопоты ушло столько времени, что в тот день они успели отъехать от города на восток всего миль на двадцать и заночевали на непритязательного вида постоялом дворе.

Жан Кадо настоял на том, чтобы они подождали снаружи, пока он выясняет, есть ли свободные кровати. По его словам, будет лучше, если он это сделает один. Через пару минут он вернулся и сообщил, что раздобыл комнату на всех четверых. Убедившись, что лошадей отвели в конюшню, они вошли в дом. Пора было и поужинать.

Внутри за длинным столом крестьяне поедали каштаны с черным хлебом и запивали дешевым вином и не обратили на вошедших особого внимания. Зато сидевший за тем же столом более состоятельный выпивоха понял, что прибыли англичане, и принялся с вызывающим видом подкидывать серебряную монету, которой собирался оплатить очередную бутыль вина. Он что-то прошипел на местном наречии — Чосер не разобрал, что именно. Однако по тону и смачному плевку на монету, прежде чем отдать ее хозяину постоялого двора, нетрудно было догадаться о его чувствах к иноземцам. Хозяин сделал вид, что не заметил выходки, однако украдкой вытер монету передником (в конце концов, серебро есть серебро, не важно, чьей чеканки) и только потом принес гостю бутылку. А тот, обняв бутыль, вернулся на свое место у камина в углу, где его дожидались двое приятелей.

Эта троица пила и переговаривалась между собой, вставляя крепкие словечки, и время от времени бросала быстрые взгляды в дальний конец зала, где пристроились Джеффри с Недом, Аланом и сопровождающим. Жан Кадо велел принести им ужин. Ждать пришло долго. Наконец, подали сальные тарелки с мясом неизвестного происхождения под горьким соусом. Еда не стоила и десятой доли потраченного на нее времени, и тем более денег. Пришлось потребовать вина, и еще вина, чтобы перебить вкус. За это время собутыльники у камина успели изрядно набраться и, пошатываясь и галдя, выбрались из-за стола и направились к выходу. Один из них громко произнес: «Cafet de Putan!» — «Viech d’ase» — откликнулся другой у самой двери.

Нед Кэтон аж подпрыгнул:

— Что это означает? Что это?

Вид взъерошенного и пьяного Неда можно было бы назвать препотешным, если бы не подлинная ярость, пылавшая в глазах. Чосер поднял руку успокаивающим жестом.

— Ничего особенного, — сказал Жан Кадо, — это переводится просто как «сын шлюхи».

— Шлюхи?! Никто не посмеет оскорбить мою мать! — взревел Нед.

— Это выражение здесь настолько обыденно, что его можно расценить чуть ли не как любезность. Потом, я уверен, что оно предназначалось мне, — попытался успокоить его Кадо. — Вам было адресовано другое, господин Кэтон.

— И что же оно означает?

— «Viech d’ase» Ослиное… гм, мужское достоинство!

Тут Нед Кэтон снова опустился на лавку, и его гнев растворился в смехе.

— Вы заслуживаете всяческих похвал! — сказал Джеффри, восхищенный тем, как Кадо благополучно разрешил острую ситуацию. Однако на всякий случай зарекся выходить вечером во двор и решил предупредить остальных, чтобы не покидали комнаты. Тем временем крестьяне, не обращая ни на кого внимания, продолжали жевать хлеб с каштанами и прихлебывать кислое вино.

Жан Кадо наклонился и тихим голосом сказал:

— Чем дальше вы будете продвигаться в глубь Аквитании, господа, тем враждебнее будет к вам отношение. Тут не любят англичан. А особенно принца. Его считают высокомерным сумасбродом.

— Бога ради, он же принц Уэльский! — не смог скрыть своего возмущения Алан Одли и для пущей убедительности стукнул по столу бутылкой.

— Принц пленил в Пуатье французского короля, старого короля, — сказал Нед Кэтон, — а мог бы и молодого!