Призвание - Борис Изюмский

— Мы в тот класс, Борис Петрович, решили послать для работы с пионерами Виктора Долгополова, у него задатки воспитателя, — солидным баском сообщил Богатырьков и посмотрел на директора спокойными внимательными глазами.

— Это уже ваше дело. Только не перегружайте поручениями одних и тех же. Комитет и учком вместе собирали?

— Нет еще…

— А пора бы! — посоветовал Волин и тихо покашлял. В покашливании этом слышался упрек: «Посамостоятельнее, друзья, надо быть. Не все же вам ждать указаний».

В кабинет опять вошел Вадим Николаевич. Волин рассказал ему о разговоре с Толей и его обещании.

— Сомневаюсь, очень сомневаюсь, — буркнул Корсунов, — завтра же все забудет.

— Нам надо, Вадим Николаевич, больше верить, — мягко возразил Волин, — это, знаете, ими оценивается и они не подведут….

— Да забудет же этот Плотников все, что обещал!

— А мы ему напомним, на то ему и двенадцать лет, чтобы забывать… А мы не поленимся — и раз, и два напомним, да вот и комсомольцы нам помогут, гляди, дойдет до сознания. Допускаете?

Корсунов покосился на Богатырькова и промолчал.

— Прошу вас, Вадим Николаевич, задержаться еще ненадолго, — попросил директор.

Богатырьков, деликатно попрощавшись, вышел.

Волин был сегодня на уроке у Корсунова и решил сейчас поговорить с учителем. Вадим Николаевич сел в кресло у стола.

После нескольких замечаний по уроку, Борис Петрович опросил:

— Я бы хотел знать, Вадим Николаевич, что вы предпринимаете, чтобы отстающие ученики успевали?

Корсунов поморщился:

— Правильно было бы спросить, что они предпринимают? Не успевают они, а не я! — резко ответил он.

— Нет, я спрашиваю именно о ваших действиях. Мы для того и существуем, чтобы учить, нерадивых заставлять работать, слабым помочь, узнавать: не мешает ли что-нибудь дома, есть ли учебники, так ли, как следует, они готовят уроки? Может быть, разумно вызвать неуспевающего на комсомольский комитет, или прикрепить к отстающему кого-либо из родителей, из комсомольцев? Во всяком случае, неверно зачислять всех неуспевающих в разряд лентяев, следует терпеливо доискаться истинных причин, а не думать, что спасение утопающих — дело самих утопающих.

— Но есть же такие, которые не хотят, чтобы их спасали!

— Явление очень редкое и тоже преодолимое, — убежденно сказал Борис Петрович.

— А если все же это лень?

— Ее надо перебороть. Оставляйте ленивых после уроков, действуйте на них через печать, ученические организации, заинтересуйте кружком, пришлите ко мне, вызовите родителей. Общими усилиями мы воспитаем чувство ответственности. Но только не оставайтесь, Вадим Николаевич, бесстрастным наблюдателем. Это не сделает вам чести.

— Все? — с оскорбительной небрежностью в голосе спросил Корсунов и встал.

— Нет, не все, — с трудом сдерживая себя, медленно ответил Волин, тоже вставая, — то, что я сейчас говорил, — мои категорические требования. Попрошу продумать их и принять к исполнению.

Серафима Михайловна имела обыкновение вечерами и в воскресные дни заходить домой к своим ученикам посмотреть, как они живут, поговорить с родителями, просто самой отдохнуть. Бокову везде принимали, как родного человека, советовались, жаловались, делились наблюдениями, не отпускали, не напоив чаем, огорчались, если приходила редко или ненадолго.

Бокова была и у Плотниковых — они жили в многоэтажном доме рабочего поселка, — знала, что отец Толи — сержант-артиллерист — погиб в уличных боях за Мелитополь в сорок третьем году, а мать работала обмотчицей на заводе.

В первый же приход Серафимы Михайловны Плотникова почувствовала в учительнице близкого человека и доверчиво стала поверять ей свои печали.

— Трудно мне приходится, — говорила она тихо.

Преждевременные морщины, словно иссеченная над губами кожа, придавали ее лицу особый отпечаток усталости и душевных тревог.

— Есть у меня еще и меньшенький, до работы отвожу его в детский сад. Как получила извещение о гибели мужа, Толя совсем от рук отбился, на улице пропадает, — она смотрела на Серафиму Михайловну с тоской в глубоких, темных глазах, и учительнице было мучительно жаль эту рано увядшую женщину. «Ей надо помогать больше, чем кому бы то ни было», — решила она.

— Ничего, Раиса Карповна, мы за ним в школе присмотрим. Он непоседа, а душа у него золотая. Но и вы за ним, по возможности, приглядывайте.

— Я и хочу, да не всегда время есть, при том же малограмотная…

— Пусть вас это не останавливает, — учительница положила свою руку на руку Плотниковой, — вы просматривайте его тетради. Есть кляксы, криво, грязно написано, — заставьте переписать. Потребуйте, чтобы вслух урок рассказал.

— Это я могу, — приободряясь, согласилась Плотникова.

В классе Толя первое время сторонился учительницы, не поддавался ее ласке. Его недоверчиво-насмешливый взгляд говорил: «Я сам по себе, вы меня не трогайте». Глядя на него, Серафима Михайловна невольно вспоминала одну из присказок Волина: «Колется, как еж, в горсть не сгребешь». И правда, так сразу не сгребешь.

О своем разговоре с Толей Борис Петрович рассказал Серафиме Михайловне в тот же вечер, когда они вместе были на семинаре пропагандистов в райкоме партии, и Бокова решила, что ей надо в ближайшие дни снова заглянуть к Плотниковым, поддержать Толин порыв.

Она зашла к Плотниковым в субботу, в час, когда Раиса Карповна была на работе.

Дверь открыл Толя, с ложкой в руке. Он, видимо, обедал и встретил учительницу настороженным взглядом.

— Мама дома? — делая вид, что не замечает настроения нерадушного хозяина, спросила Серафима Михайловна.

— Нету… на заводе, — недружелюбно ответил он, и учительница удивилась: куда только исчезли обычные для Плотникова ужимки, он был серьезен и замкнут.

— Я посижу минутку, отдышусь, да и пойду, — как ни в чем не бывало сказала учительница и села на табурет у стола, выскобленного добела.

Комната была небольшая, но чистая и старательно убранная. За ширмой стояла детская кровать, на которой опал Толин братишка. По стенам развешаны карта Советского Союза и вырезанные из какого-то журнала фотографии артиллеристов. «Хозяйничает здесь он», — подумала Бокова.

Толя устроился против нее, рукавом ситцевой рубахи стыдливо прикрыл тарелку.

— Что это у тебя? — поинтересовалась Серафима Михайловна.

— Каша, — неохотно объяснил Толя и убрал руку.

— Вкусная? — спросила учительница таким тоном, будто хотела узнать рецепт приготовления.

— Да! — скупо ответил мальчик и подозрительно насторожился.

— А кто ее приготовил? — не смущаясь его тоном, продолжала расспрашивать Серафима Михайловна.

Толя покраснел. С трудом подняв глаза, сказал:

— Я сам. — И с грубоватой решимостью предложил: — Дать вам?

Не дожидаясь ответа, отделил на своей тарелке половину красновато-желтой тыквенной каши и, достав еще одну ложку, предложил:

— Вот, попробуйте!

Это было диковинное кулинарное творение с избытком постного масла и кусками недоваренной тыквы, но учительница бесстрашно взяла в рот полную ложку каши и, не показывая вида, как трудно проглотить ее, воскликнула:

— Превосходная каша! Я давно хотела поесть такую и совсем не предполагала, что ты мастер, готовить.

И вдруг произошло удивительное превращение: Толя оживился, лицо его просияло и глаза стали приветливыми. Отделив учительнице еще каши, он хлебосольно предложил:

— Кушайте… Да вы кушайте… в другой раз, как придете, я не такую еще сварю!

Он стал доверчиво рассказывать: какие обеды готовит, как мама его бранит за то, что он тратит много масла, да разве можно жалеть? Для вкуса надо!

Потом, понизив голос, чтобы не разбудить брата, — стал рассказывать страстным полушепотом:

— В кино «Гигант» новая картина идет, ребята говорят — здорово интересная! А я еще не был. — Он вздохнул: — Денег мама не дает.

Серафима Михайловна обещала, что картину пойдут смотреть всем классом, поблагодарила за вкусный обед и, довольная своим посещением, отправилась домой. «Надо ребятам сказать, — думала она дорогой, — чтобы они почаще у Плотникова бывали, и с Сергеем Ивановичем посоветоваться, чем его комсомольцы могут помочь».

Шел урок географии. Серафима Михайловна показывала через эпидиоскоп картины.

— Вы понимаете, ребята, в какое время мы живем? — увлеченно говорила она, — мы покоряем Арктику, стремимся ввысь в стратосферу, подчиняем себе реки и ветры. Империалисты только и думают о новой войне. А мы с вами хотим мирной жизни, и вас уже ждет страна для великих дел.

Толя Плотников сидел, сложив кулаки у подбородка, устремив глаза на экран, жадно слушал рассказ учительницы.

То он видел перед собой дрейфующую льдину, и на льдине он — Плотников… То представлялось ему, что он изобретает машину, которая и по воде плавает, и по земле ходит, и по воздуху летает!