В тени горностаевой мантии - Анатолий Томилин-Бразоль

Мудрый шотландец считал, что смена партнеров во многом являлась поисками опоры, попытками заместить чувство страха и неуверенности близостью с сильным человеком, хорошо ориентирующимся в российской действительности, а уж потом и удовлетворением повышенной физиологической потребности в сексуальных контактах. Так было, во всяком случае, в первые годы ее правления.

Глава третья

Каждый год в начале мая Двор переезжал в Царское Село. Первое время Анна отправлялась туда заранее, чтобы проследить за приготовлениями к приему государыни. Но затем Екатерина пригласила ее в свою карету.

Отъезд императрицы из Санкт‑Петербурга обставлялся чрезвычайно торжественно. Народу сбегалось толпы. Шестиместная карета государыни с приближенными дамами, запряженная десятью прекрасными конями, возглавляла поезд из экипажей. Вперед отправлялись шесть курьеров. Двенадцать гусар и столько же лейб‑казаков ехали в охране, камер‑пажи и конюхи — верхами в сопровождении. Как только экипаж трогался — сто пушечных выстрелов с Петропавловской крепости возвещали об отъезде государыни.

За разговорами поездка по Царскосельской дороге не была утомительной. После Пулковской горы ждали Зверинца. А за ним скоро были уже видны и бирюзовые стены дворца с ритмическими аккордами белых колонн, поддерживаемых могучими атлантами. Ограждение — из изумительной по красоте узорной ограды с золочеными вставками. Кареты подъезжали со стороны луга и останавливались перед широким крыльцом. По двухъярусной, залитой ярким светом Парадной лестнице императрица поднималась на второй этаж, откуда открывалась анфилада парадных залов. Здесь ее величество не задерживалась. В сопровождении дежурных фрейлин она шла к своим покоям, убранным скромнее других помещений, но весьма изысканно. Так в ее любимом Синем кабинете или «Табакерке» стены и потолок были облицованы стеклянными плитками, изготовленными на Петербургском казенном фарфоровом заводе, и декорированы бронзовыми барельефами и орнаментами. Стены Большого кабинета и зала закрывали деревянные панно, покрытые китайским лаком. Налево дверь вела в опочивальню. Здесь в интерьере были использованы голубые с белым медальоны и плакетки английского мастера Веджвуда. Подле спальни находился малый кабинет в зеркалах. Дверь из него вела в колоннаду, представлявшую собой стеклянную галерею с мраморным полом. В небольшой нише стояли стол и диван, обитый зеленым сафьяном, — любимое место утренних занятий императрицы. Вид с террасы открывался восхитительный. Старые липы словно обрамляли благоухающий цветник, за которым шел новый английский сад, с прелестным озером посредине…

Роскошь дворца и многочисленных павильонов в саду, беззаботная жизнь и дух куртуазности делали лето в Царском Селе веселым и легкомысленным. При этом тон жизни задавала сама императрица. Здесь она почти всегда бывала в добром расположении духа, легко доступна, очень разговорчива, и охотно откликалась на всевозможные предложения и забавы.

Среди фрейлин в Царском Селе волнами ходили любовные интриги. Молодые мужчины и женщины, не занятые никаким делом и постоянно вращавшиеся в обстановке двусмысленных разговоров и флирта, считали летние влюбленности и связи делом естественным и вполне невинным. Через девять месяцев порою сказывались результаты. Но, как правило, они никого не отягощали. Появившихся младенцев отправляли в деревни или отдавали на воспитание «в хорошие руки», а юные (или не очень юные) дамы снова появлялись при дворе еще более расцветшими и горевали только о пропущенном сезоне. Но эти сожаления лишь усиливали их стремление наверстать все грядущим. Императрица смотрела на шалости придворных сквозь пальцы.

Анна сочувственно относилась к повествованиям фрейлин. Она была хорошей слушательницей, но сама никогда не вдавалась в подробности своих переживаний. За эту скрытность девицы за глаза порицали ее. Анна даже заслужила нелестное прозвище пустосвятки.[38] Особенно много разговоров вызвало появление в ее комнатах «племянницы», очаровательной двухлетней девочки. Государыня время от времени брала ребенка в свои покои, где вместе с графом Григорием Григорьевичем забавлялась с нею и смеялась над невинными шалостями ребенка. Вскоре кто‑то нашел, что дитя личиком очень похоже на… императрицу, а глазки ну точь‑в‑точь, как у Орловых… После такого открытия толки прекратились.

Первые два‑три лета Анна не принимала участия ни в каких любовных играх. Придворная служба и заботы о подкинутом ребенке поглощали все время. Она привязалась к девочке и, когда та простудилась осенью и заболела, была безутешна. Доктор Роджерсон, приветливый и молчаливый шотландец, пользовавший больную, сказал, что дворец и придворная обстановка не место для малышки, и девочку с мамками и няньками увезли в поместье Орлова… Анна скучала без нее. Пожалуй, тогда она впервые почувствовала какое‑то внутреннее неудовлетворение от жизни.

В немногие свободные часы она полюбила бродить одна по парку, сидела у тихой воды, отдаваясь неясным думам, дурно спала. Знакомые юношеские мечтания все чаще посещали ее воображение. Она пыталась справиться сама, как это делала раньше, но ничто не помогало. После обычных месячных очищений долго болела грудь, тянуло низ живота. Незаметно для себя она стала задерживаться на вечерах, разглядывать из‑под полуопущенных ресниц блестящих кавалеров, заполняющих залы Царскосельского дворца…

Нет, нет, она еще никого не искала, просто проявляла интерес. Воротясь к себе, вспоминала лица, фигуры, заново ощущала руки, касавшиеся ее в танцах, видела губы — яркие, сочные мужские губы, столь соблазнительно складывающиеся и готовые для поцелуя после любой французской фразы. Подчас возникало неукротимое желание физической близости. Симптомы были знакомыми, но Анна не хотела признаваться себе, что понимает их причину, и что не может справиться с бунтующей плотью.

Иногда посреди ночи она вставала и выходила в сад подышать, бродила по дорожкам, предаваясь мечтаниям и одновременно испытывая раздражение против всего на свете. В конце концов, ей стало трудно сдерживаться даже во время дежурств.

Императрица как‑то заметила:

— Вы устали, ma chérie. Может быть, желать получать небольшой отпуск?

— Спасибо, ваше величество. Я постараюсь быть более внимательной, чтобы не доставлять вам неприятных минут.

— Как желаете. Но вы всегда можете на меня рассчитывать.

Нет, отпуск ей был не нужен. О деревне она думала с отвращением.