240. Примерно двести сорок с чем-то рассказов. Часть 1 - А. Гасанов

гарем* – отряд (камера) для низшей касты осужденных (чушков, гомосексуалистов, растлителей и т.п.), обратной дороги оттуда нет.

откинулся* – освободился.

****

Бокс

…В детстве меня очень тяготило одно неожиданное открытие особенности своего характера. Я слишком добрый, оказывается. Нет, я понимаю, что каждый из нас по-своему добрый, и показатели доброты у нас разные. А моя доброта меня часто огорчала, и порой даже пугала. Доброта на грани болезненной жалостливости. Увижу в кино хромую собаку – месяц перед глазами стоит. А если на улице встречу, да ещё замёрзшую, трясущуюся от голода-холода, вообще караул!.. До слёз в горле. Мне, нормальному десятилетнему мужику, это откровенно не нравилось, и я тщетно пытался даже бороться с этим. Перед друзьями бахвалишься своей несокрушимой мужеской жестокостью, а у самого аж голос срывается – так жалко подбитого кем-то воробья, что физически чувствую, как больно и страшно ему сейчас.

…Классе во втором отец уже со мной не церемонился на этот счёт, а пытался сделать меня мужиком любым способом, что мало получалось. Ни за что меня никогда особо не наказывали, я никогда не жаловался, и о моих «поражениях» узнавали лишь случайно.

– А ну, иди дай ему как следует. Ты чего, как девочка?..

Как отец прознал, что этот пацан, старше меня года на четыре, отлупил меня ни за что, ни про что? Это и «отлупил-то» – не назовёшь. Налетел сзади, повалил, и, сидя на мне, мутузил минут десять, ждал, когда попрошу. А я не просил. Никогда не просил. Меня серьёзно лупили в детстве раз десять, и всякий раз я помню тот странный испуг на лицах обидчиков. Теперь-то я понимаю, в чём дело. Я не убегал, не плакал и не жаловался никогда. А самое, видимо, обескураживающее противника было то, что я всегда смотрел в упор, молча, ни за что не подчиняясь. У самого поджилки трясутся от осознания дальнейшего, а сам не шелохнусь. И даже после солидной трёпки с тыканием мордой в грязь – звука не произнесу и не побегу с рёвом ябедничать. Обескураживало многих ещё и то, что избиение не служило поводом тому, чтобы я «больше сюда не ходил». По природе своей я «псих-одиночка», как правило прогуливался один, и помню до сих пор открытые рты вице-обидчиков, поднятые их брови, когда те видят, что я «спокойненько» прохожу мимо, после того, что произошло, причём даже ни вчера произошло, а час назад! И не веду за собой никого! На окрик «тебе чё, ещё добавить?», я останавливаюсь и молча смотрю в упор. Ко мне подходили, даже замахивались часто. Но больше не били, как правило. И это удручало, как ни странно! Неожиданно для себя, я сформулировал в голове свою первую и совершенно ошибочную формулу: «Вот пусть только первым ударит, и тогда я ему покажу!» Это и есть трусость. Если вы слышите, как мужчина говорит: «Я первый не ударю, но если меня разозлят!…”, поверьте – это говорит трус. Самым интересным было то, что «показать» -то я мог! И ещё как мог. На уроках физкультуры учитель всякий раз особо отмечал моё физическое развитие, да и сам я замечал ни раз, что редко кто может побороть меня или выиграть «на руках». Разве что те, кто намного старше меня, да и то далеко ни каждый. Сила мне досталась от отца. Доброта, видимо, от мамы. Кумиров у меня не было. Покорностью тоже не блистал особо. Что неминуемо и вело меня к одиночеству.

…В секцию бокса меня притащил Славик Третьяков, мой одноклассник. Мне было лет десять, и я сдуру, чтобы хоть как-то, хоть временно реабилитироваться в глазах отца, ляпнул за ужином:

– Славик говорит – в понедельник на бокс пойдёт записываться. Я тоже пойду, наверное.

Отец, скупой на эмоции, заметно побледнел, и даже улыбнулся, погладил меня по голове:

– Молодец.

Через два дня запыхавшийся от бега отец разворачивал на столе газету:

– Сынок! Э-Гасанов! Смотри!!

Отец меня всё время называет весело «Э-Гасанов!».

Это для вас сейчас ни чего удивительного, а в то время за два дня «достать» настоящие кожаные шестиунцовые* боксёрские перчатки!… В Шевченко?!… В восьмидесятом году!.. Да вы смеётесь!.. Фантастика, да и только. Расскажу только одно; когда мы со Славиком пришли с получасовым опозданием в ДЮСШ «Маяк», мы узнали от хмурых пацанов у входа, что «набирали двадцать пять человек в группу», а в строю уже стоят человек сорок. Все переодетые и готовые к занятию. Каждый выше меня на голову. Улыбаются, заглядывая мрачному тренеру в глаза, а тот безбожно «отсеивает» налево, направо. Отсеивает, естественно, в первую очередь маленьких и щуплых. Таких, как я, короче. Так вот, единственным аргументом, благодаря которому меня каким-то сказочным образом оставили в зале, и явились мои новые перчатки, висящие на моём плече. Тренер пару секунд соображал, переводя взгляд с перчаток на мои очки, после чего тихо буркнул, покраснев:

– Ты оставайся тоже… Пока… Чёрт с тобой…

Но нас всё-равно было много, и начался «строгий отбор». Тренер построил нас-счастливчиков, закрыл двери зала, и «толкнул речь», ни чего хорошего не предвещавшую:

– За опоздание, за прогул, за непослушание – в первый раз физическое замечание. Потом – сразу укажу на дверь. Кому не ясно?

В тишине кто-то что-то сказал, несколько хихикнули…

– Сюда подойди, – тренер, не меняя интонации, словно ножом режет тишину спортзала, строгАя эхо на ломти, – Сюда подойди, говорю! Как фамилия?

Несчастный вышел перед строем.

– Так вот! Смотрим все сюда. За мелкое нарушение – сначала наказание. За крупное, а крупным нарушением я считаю любое повторное, указываю на дверь! Всем понятно? Угу…

Тренер поднял из-под лавочки у стены старинный кед 48-го размера, и подойдя к «умнику», продолжил:

– Такое вот у нас наказание за мелкий проступок, – и громко шлёпнул кедом того по ягодицам.

Наказанный «ойкнул», все заржали, понимая, что это не больно, только обидно и громко.

…И начались тренировки. Никуда я больше так не спешил, как на них. Уже через месяц нас осталось человек пятнадцать, и тренер хлопал меня по потной спине, перекрикивая шум спортзала:

– Молодец! Угу… Молодец, говорю! Локти выше.. Локти! Угу…

Бросив блокнот на лавочку, он прижимал подбородок к плечу, показывая правильную стойку:

– Понял? Молодец. Давай! Угу… Бей первым. Угу? Не жди!… Не бойся и бей!.. Отвечай!.. Молодец!..

…Через пару недель тренировок, уже набитый сто раз, с переболевшими мышцами, я наблюдал в себе приятные изменения. Ежедневно получая в спортзале по уху, ты входишь в желанный кураж поединка, азарт противостояния. На тренировку бежишь, как пёс за кошкой. На улице шпана стала вести себя тоже по другому. Да, те же окрики: «Э, сюда иди!», та же моя реакция, без убеганий, но, встретив изменившийся взгляд, этот чудик становится задумчив, и… молча отступает на пару шагов. Нет, я не становлюсь в стойку, не угрожаю «ща как…”, а просто у меня изменился взгляд. Потому что я их совсем не боюсь, а мгновенно (привычно!) планирую тактику возможного поединка, выбирая ходы, и выжидая время начала. Как на ринге.

…Спустя несколько лет нас (старичков) у тренера было человек пять. С нами занимались индивидуально, и у каждого из нас был «свой почерк». Володя Оплачко был высокий и длиннорукий силач. Булат – живучий и терпеливый работяга. Меня тренер то ругал, то хвалил за одно и тоже. Оказывается я неправильно делаю «хук правой»*. Не знаю зачем, но я делаю ложный выпад и, полностью открываясь, наношу мощный крюк той же рукой. Тренер призывал в свидетели Господа, крича:

– Да кто же так бьёт?! Алик! Ты что делаешь?.. Ведь «прямой» в челюсть пропустишь, дурак!.. Двоечкой!.. Двоечкой работай!..

Но скоро выяснилось, что именно этим своим неправильным «финтом» я и кладу на пол одного за другим своих соперников, в том числе и опытных «старичков». Даже здоровяк Володя уже побаивался меня, чем я весьма гордился в душе. И тренер отстал, но добился того, чтобы при ударе я неудобно прижимал челюсть к плечу. ” Черт с тобой!.. Хотя бы так!..»

…Я прошёл в республиканские соревнования, заняв два первых и одно второе место на отборочных спаррингах*, когда в соседней школе по вольной борьбе прямо на тренировке умер какой-то пацан… Разразился страшный скандал. Тренера чуть не отдали под суд. Оказалось, что у пацана был врождённый порок сердца, а тренер его «нагрузил», и тот помер прямо на тренировке, отжимаясь от пола. Нас экстренно погнали на строгую медкомиссию, где меня однозначно «списали» по зрению…

– Ты что, сдурел?, – зло ругалась врачиха, – Ни какого бокса!.. Ослепнуть хочешь!?.. Иди отсюдова, сказала!..

Тренер потом хмуро успокаивал меня:

– Просто приходи… Занимайся… Чего ты?..

А я не мог отвечать. Слёзы душили…

шестиунцовые – 6 унц, размер перчаток. Бывает 4, 6, 8, 12…

хук – удар сбоку, от англ. хук – крюк.