240. Примерно двести сорок с чем-то рассказов. Часть 1 - А. Гасанов

Мы прервали их разговор, и на нас смотрят с усмешкой, но вежливо.

– Вот это – Паша!, – не унимается Володя, чуть не падая на Виктора, и тот подставляет ему арматуру локтя, брезгливо отводя голову, – Ох! Извини, Виктор!.. Извини, братан!.., – Володя продирается дальше, не замечая, что на него смотрят с презрением, – А это Алик!.. Вот такой пацан!.. Тоже коммерцией занимается, братишка… За товаром едет!.. Я им объяснил, чё по чём!.. Бабло срубим и обратно…

И нас усаживают с краешку, и мы вежливо улыбаемся, и я вздыхаю про себя: «Ну б… Володя…»

Тут я замечаю, что под столом стоит ящик водки и ящик колбасы. На столе гранёные стаканы и огромный нож.

Паша вынимает бутылку, но видит, что та пустая, суёт её обратно и находит полную.

– Чё, пацаны, в Москву едете?

У Виктора голос мощный и хриплый. Ему б Высоцкого петь, ей-богу!.. Мы мямлим, мол, да, мол, попробовать можно…

– Да чё «пробовать»?.., – опять орёт Володя, наступая мне на ногу, – я ж говорю – надо сразу побольше брать!.. Чё ты на свои пятьсот баксов-то возьмёшь?.. Мелочёвки наберёшь только!.. Вот я, например…

И Володя опять весело тарахтит на весь вагон, не замечая как значительно переглянулись Серёга и Васёк.

– Москва, брат, она бабки любит, – Володя потрепал меня по плечу, – ну, наливай, братуха!..

И я начинаю понимать, что мы с Эдиком вляпались в дерьмо.

Коротко зыркнув на друга, я играю в непринуждённость. Сейчас по пийсят грамм накатим, поблагодарим за гостеприимство, и свалим от греха подальше…

Тут я увидел, как Паша, разлив всю бутылку по стаканам (до краёв!), достал и открыл ещё одну…

Виктор аккуратно и медленно выпил всё до капли, закинул в рот пару кусочков колбасы.

– Видал?!, – Володя восхищённо толкает меня локтем, – Видал?..

И, торжественно выдохнув, встал:

– Ну… Мужики… За удачу!..

И пьёт, козёл, полный стакан водки, мучительно вздрагивая и не сдаваясь, допивая всё до конца. Все подождали, когда он допьёт, и Паша снова заёрзал под столом, а я опять обалдел, впервые увидев целый ящик сервелата, и сервелат этот мужики откусывают, как бананы…

– Не-е…, – Эдик виновато улыбается, осторожно держа полный стакан, – я так, наверное, не смогу…

– Пей!.., – Володя хрипло и по доброму пихает Эдика, с трудом переводя дыхание, – Чё ты, как баба, в натуре!.., – и старается поймать взгляд Виктора, искоса наблюдающего за нами.

Эдик открыл было рот, но мрачный Паша скривил презрительно и угрожающе рожу, налегая голосом:

– Чё – обратно выливать, что ли?..

Тут в проходе стукнула дверь, и весёлый негромкий голос стал приближаться:

– Пиво-кириешки-чай!.. Чего хочешь выбирай!.. Чай-кофе-потанцуем-женщина?.. Пиво-кириешки…

Мужики заёрзали и, поймав момент, я буркнул Эдику вполголоса:

– Накатим и свалим. Скажи – болеешь…

Эдик геройски выдохнул и стал пить под зоркими взглядами. Почти допив, он поперхнулся, облившись, и закашлял, моментально раскрасневшись и пьянея на глазах. Я набрал носом воздуха и в четыре глотка выпил. Занюхав прокуренными ногтями, постукал Эдика по спине, протянул ему пластинку жвачки.

Паша удивлённо хмыкнул и уставился на меня.

Мы не взяли со стола без спроса, чего от и нас ждали. Я ведь знаю…

…Школы-школы мои… Кто-то проходит их заочно, кто-то экстерном…

Сколько раз уже я заваливал экзамены в таких вот школах. Пора бы уже и ума набраться-то…

Знаю я таких. Экзаменаторов…

По глазам вижу. От нас ждут ошибку. Одного неправильного слова. Или действия. И тут же зададут вопрос. И учинят спрос. И барахтаешься ты в сетях, плотнее наматывая на себя липкую вину, с каждым вопросом всё глубже и глубже заглатывая крюк.

…Кириешичник опередил.

Весело приближаясь по спящему вагону, шумит коробейник, шутки-прибаутки покрикивает.

Паша к проходу придвинулся, выглядывает, оценивает. Парень заглядывает по-свойски:

– Пиво берём мужики!..

– Чё у тебя там?, – Паша осматривает лоток, край сумки пальцем оттопырил к себе, – пожрать есть чё?..

– Всё есть, мужики!, – парень ставит сумку на пол, – и покушать, и выпить!..

– Прям-таки «всё»?.., – Паша, не глядя на парня, осматривает яркие упаковки.

– Всё!, – весело парирует продавец, расплываясь в улыбке.

Мужики замерли.

Паша кряхтит, спокойно в глаза смотрит, цедит негромко:

– Ну, раз «всё», тогда курочку бы нам… Жареную… Две?, – повернулся к Ваську, тот утвердительно кивнул.

– Вот курочки нету, – весело кричит парень, – кириешки, пиво, вобла, пожалуйста!.. Водочки можно организовать!.., – поднимает он глаза на встающего перед ним Пашу, – пирожки… остались. Штук пять…

Огромный, как слон, Паша кладёт парню на шею руку и рывком притягивает к своему лицу:

– Чё ж ты свистишь, что «всё» есть у тебя?..

И бьёт его лбом в нос…

Парень охает, роняя лоток, и закрывает лицо руками. Паша снизу кверху бьёт его огромными ладонями по голове, и тот стукается при каждом ударе о полки:

– Что ж… ты… ссыка… свистишь?.. А?..

Оглушённый парень, высоко задрав брови, размазывая кровь по лицу, пятится задом, наступая на сумки, и падает в проход на спину, и Паша, не сбавляя темпа, садится ему на грудь, и дубасит пудовыми кулаками, словно по столу, с каждым ударом пробивая и руки парня, и лицо, негромко цедя:

– Что же ты?.. А?.. Всё есть, говоришь?.. А?.. Всё, говоришь?..

Подняв глаза, я вижу, как Васёк с Серёгой спокойно допили водку, горько проглотив, аккуратно взяли со стола по кусочку колбасы, выдохнули тяжело и привычно, о чём-то негромко разговаривают.

Я вижу, как Володя, забыв убрать замершую улыбку с лица, не мигая смотрит, а Паша, ловко обшарив карманы притихшего продавца, вытряхнул из его бумажника пачку денег и снял с его руки часы. Оттерев их от крови об рукав парня, он небрежно кинул их Серёге, и тот поймал часы на лету, глазеет, слушает на ухо…

– Вали отсюда…, – Паша грузно встаёт, – Вали, говорю… Пока я нож не достал…

В проход выглянула женщина из тамбура, и тут же захлопнула дверь.

Растрёпанный парень, шатаясь и падая на колено, хватаясь руками за нижние полки, подвывая, побежал назад. Его ящик Паша поставил под стол, порылся в нём, вытащил пару бутылок и кулёк с пирожками. Серёга с Васьком, совершенно игнорируя только что происшедшее, о чём-то мирно шепчутся, налегая грудью на стол…

– Ну, чё, хлопцы… Давай, накатим.

На столе опять налитые до краёв стаканы…

– Так, чё?.. В Москву, говоришь?..

Виктор спрашивает не глядя. Спрашивает тихо и просто. Но все знают, что спрашивает он Володю. И Володя опять начинает тарахтеть. И опять давится водкой, допивая всё до капли, и у меня всё плывёт перед глазами, и становится жарко. Я понимаю, что не смогу уже встать. Такие дозы натощак мне не привычны. Я вижу, какой бледный Эдик сидит, еле-еле держит голову, чтобы не свалиться.

– Пошли, покурим?

Мой вопрос удивил всех. Так запросто спросить… Причём, обращаясь лично к одному Эдику.

Тот не успевает кивнуть, и я, помогая ему подняться, говорю мужикам:

– Покурим, мужики?

И не ожидая ответа, помогаю другу встать, придерживаю его, выводя в проход, посмеиваясь для вида:

– Во, накачали, мужики… Ох и накачали…

Улыбаюсь всем, за ранее показывая, что я понимаю, что меня услышали, и если хотят, пусть идут с нами. Ну, если хотят, конечно…

Краем глаза замечаю, как все посмотрели на Виктора, и тот чуть кивнул, разрешая нам выйти…

…В тамбуре, держась обеими руками за стенки, вумат пьяный Эдик шепчет мне жарко, тараща глаза:

– Валить надо отсюда!.. Алик… Валить надо!..

Тут же в тамбур заходит огромный Паша, за ним вваливается Володя, сигарета болтается на мокрой губе:

… – И, короче, говоря, как будешь у нас в Шевченко, Паш…

И Володя в пять минут объяснил Паше, что для нас – достать «ствол» или «плётку» – раз плюнуть!.. Тут же, вынув блокнот, он записывает Пашин телефон, и, вырвав листок, диктует свой, после чего подробно расспрашивает нас с Эдиком, записывая Паше наши адреса. А Паша терпит пока Володю. Он рассеянно кивает ему, не сводя с меня глаз…

…Какого чёрта я привлекаю к себе их внимание? С детства заметил, каждый возомнивший о себе хмырь сначала изо всех сил старается меня запугать, потом как-то впечатлить своей крутостью, а в заключении неминуемо считает, что я должен дорожить дружбой с ними. Так и этот ненормальный Паша какого-то чёрта ходит вокруг меня, приноравливаясь, и я трясусь от страха, что это пьяное чудище под сто пятьдесят килограммов весом, совершенно непредсказуемо вдруг может заподозрить меня в неуважении или (ещё хуже) в трусости. И вот Паша, начиная закипать от липкого присутствия Володи, приглядывается ко мне, словно выбирая место, откуда начать меня жрать.

– Вот-такие пацаны!.., – в который раз наступив на ногу, Володя дурашливо извиняется, виснет то на одном, то на другом, хватает за руки. Смотрит влюблённо, шатаясь в разные стороны, – А ты чё, братуха?..