Юмор императоров российских от Петра Великого до Николая Второго - Арсений Александрович Замостьянов

Храповицкий сказал вполголоса соседу: «Жаль, что матушка так неосторожно говорит».

Императрица расслышала эти слова и переменила разговор. После обеда, когда раздали чашки кофе. Государыня подошла к Храповицкому и вполголоса сказала:

— Ваше превосходительство, вы слишком дерзки, что осмеливаетесь давать мне советы, которых у вас не просят.

Гнев залил ее лицо, она поставила дрожащей рукою чашку на поднос, раскланялась и вышла. Храповицкий считал себя погибшим, он едва поплелся домой, но на лестнице догнал его камердинер с приказанием, чтобы шел к Императрице. Все-таки это было лучше, чем оставаться в неизвестности. Императрица ходила по комнате и, остановившись против него, с гневом опять сказала:

— Ваше превосходительство, как вы смели при собрании явно укорить меня, тогда как вы не должны сметь в присутствии моем говорить иначе, как отвечая на мои вопросы?

Храповицкий упал в ноги и просил только прощения и милости. Но императрица вдруг переменила тон и с лаской, приказав ему встать, сказала:

— Знаю, знаю, что вы это сделали из любви, ко мне, благодарю вас. — Взяв со стола табакерку с бриллиантами, она продолжала: — Вот, возьмите на память, я женщина, и притом пылкая, часто увлекаюсь, прошу вас, если заметите мою неосторожность, не выражайте явно своего неудовольствия и не высказывайте замечания, но раскройте эту табакерку и нюхайте: я тотчас пойму и удержусь оттого, что вам не нравится.

В шутах Екатерина не нуждалась. Отпала необходимость в карликах и горбунах, которые потешали цариц в прежние годы. Всё это отныне считалось дурным тоном, пережитками дикой старины. Императрица и её собеседники сами себя развлекали и смешили — по возможности, без чванства.

Для Екатерины образцом было гармонические сочетание государственных забот с забавами и даже — с любовными играми. Шутили между делом, а дела вершили играючи. Частенько — за ломберным столом. Не будучи рабыней азарта, Екатерина любила проводить часы за карточным столом. Ведь это — лучший способ продегустировать остроумие своего ближнего круга. Играть она предпочитала в макао «на камушки» — то есть, на алмазы. Игра не коммерческая, без мудрёной стратегии: в макао всё зависит от везения. В отличие от других самодержиц, в часы потех она никогда не давала волю гневу. И, даже, если кто-то в порыве картёжного азарта позволял себе непристойное выражение в её адрес — закрывала на это глаза, чтобы не испортить потеху. И они играли. «Занимались делом». «Дней минувших анекдоты», которые так любили Пушкин и Вяземский, для них были обыденной реальностью.

С уважением она относилась и к другим потехам. Статс-секретарь Григорий Васильевич Козицкий, как-то раз докладывая императрице бумаги, был прерван шумом, раздавшимся в соседней комнате, где придворные вздумали играть в волан и своим криком и смехом заглушали слова докладчика.

— Не прикажете ли прекратить шум? — спросил Козицкий Государыню.

— Нет, — отвечала она, — мы судим здесь о делах, а там забавляются, зачем нарушать их удовольствие. Читайте только громче, я буду слышать.

Комический любовник

Кто научил её не только изъясняться и хитрить, но и шутить по-русски? Первым педагогом был Григорий Орлов, умевший колобродить с размахом. А довершил образование другой Григорий — Потёмкин с его образной, а иногда и обаятельно вульгарной речью. Их и сблизил, в первую очередь, юмор. Будущий князь Таврический славился даром пародиста. Изображал всех — вплоть до самой императрицы. А его словесные репризы открыли Екатерине гибкость и выразительность русской речи. Она, как оказалось, пригодна не только для приказов и воинственных кличей, но и для юмора.

Ее переписка с Потемкиным — это и постоянно действовавшее политическое совещание, и любовная игра. Но без юмора не обходилось ни одна их записка. Это то изящный, то грубоватый, то аллегорический, то простодушный юмор XVIII века. Их письма можно цитировать бесконечно: «Куда как нам с тобою бы весело было вместе сидеть и разговаривать… Пожалуй, напиши, смеялся ли ты, читав мое письмо, ибо я так и покатилась со смеху, как по написании прочла. Какой вздор намарала, самая горячка с бредом, да пусть поедет; авось либо и ты позабавишься». Обратите внимание: главная эмоция здесь — смех. В нём императрица нуждалась более всего. Наслаждалась, выдумывая своему возлюбленному шутовские клички: «Гяур, Москов, козак яицкий, Пугачев, индейский петух, кот заморский, павлин, фазан золотой, тигр, лев на тростнике». И он, как никто другой, понимал её шутки.

Ироническое, лёгкое отношение к жизни помогло им — натурам неуёмным — надолго сохранить близкие отношения. Они оставались любовниками (а, может, и супругами) всего лишь два — три года. Потом Потёмкина потянуло в Новороссию, а Екатерину — к другим кавалерам. Но он остался вторым человеком в государстве и незаменимым эпистолярным собеседником «матушки». Она по-прежнему нуждалась в его шутках. По-видимому, они тайно венчались, но узы юмора оказались сильнее брачных.

Граф Сегюр — французский посланник, ставший своим человеком при дворе Екатерины — как-то заметил, что «ум Екатерины, обширный в политике, не выдерживал утомительного труда прилаживать рифмы и стихи». Думается, он просто плохо понимал по-русски. А она однажды, будучи в Крыму, написала Потёмкину такое поэтическое послание, что сам Барков не отказался бы от таких виршей: