Книжные контрабандисты. Как поэты-партизаны спасали от нацистов сокровища еврейской культуры - Давид Фишман
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В середине XIX века молитвы в клойзе сделали общедоступными. В 1866 году он был отремонтирован и расширен.
Актовая книга («пинкас» на иврите) — это толстый том, снаружи очень похожий на том Талмуда. Она содержит сделанные от руки записи, охватывающие период с 1768 по 1824 год. Язык ее — раввинистический иврит, почерк изысканный и местами очень мелкий, бо́льшая часть заметок носят административный характер. Зафиксированы денежные и иные пожертвования на содержание клойза, проведенный в нем ремонт, назначение новых служителей, продажа мест, завещание мест отцами сыновьям, дарение религиозных книг и тому подобное.
Пинкас находился в синагоге до самого 1941 года, его так и не продали и не передали ни Библиотеке Страшуна, ни ИВО. Служители держали его под замком, точно величайшую ценность и лишь дважды позволили современным исследователям с ним ознакомиться: в самом начале ХХ века и в 1930-е годы. Свободный доступ к актовой книге был получен только после Второй мировой войны.
Из пинкаса видно, что в первые сто лет своего существования клойз Гаона не был полностью независимым. Подобно другим виленским синагогам, он находился в подчинении у кагала — официального правления еврейской общины. Первая запись в книге, датируемая 1768 годом, — это решение виленского общинного правления позволить клойзу проводить службы в будние дни, по Субботам и праздникам. Разрешение давалось при условии, что Гаон будет и далее жить там и заниматься учением. В случае его отъезда синагога подлежала роспуску[87].
Поскольку образы рабби Элияху и его учеников окутаны облаком народного вымысла, легенд и преувеличений, ранние записи в актовой книге, относящиеся к периоду жизни Гаона, содержат информацию, крайне ценную для историков. Перед нами достойный доверия рассказ очевидцев, которые каждый день молились рядом с рабби Элияху и общались с ним. Кроме того, из пинкаса явствует, что после смерти Гаона случился спор между его детьми и учениками касательно того, кому принадлежит здание и кто должен им управлять. Дело было передано в высший раввинистический суд города, тот принял компромиссное решение, дававшее определенные полномочия обеим сторонам.
Рабби Элияху был ярым противником хасидизма, который стремительно крепнул и распространялся в годы его жизни. Он был автором нескольких постановлений об отлучении хасидов от религиозной общины: постановления были выпущены в Вильне в 1772, 1781 и 1796 годах. Его возражения носили теологический, религиозный характер: хасидскую доктрину о присутствии божественности в мирских предметах он считал ересью, а кроме того, клеймил хасидов за их молитвенный экстаз и недостойный подход к изучению Талмуда. «Будь это в моих силах, я совершил бы с ними то же, что Илия-пророк совершил с пророками Ваала» (а именно — предал бы их смерти). После смерти Гаона служители клойза выпустили указ (это внесено в актовую книгу), что сторонников хасидизма навечно запрещено включать в число прихожан, получателей стипендий или служителей. При жизни Гаона такого указа попросту не требовалось. Ни одному хасиду и в голову бы не пришло переступить порог клойза[88].
Кроме того, пинкас содержит ценные сведения относительно деятельности клойза в начале ХХ века, когда он отчасти утратил свой блеск: служители оказывали поддержку двадцати-тридцати прушим, по большей части это были облеченные официальным саном раввины. В полдень прушим произносили друг перед другом речи талмудического содержания, тем самым по очереди выступая в качестве наставников. Почти все средства, имевшиеся у клойза, поступали от сдачи квартир, которые были переданы ему во владение благотворителями[89].
В июне 1916 года, уже после начала Первой мировой войны, клойз впервые за всю историю своего существования вынужден был обратиться к общественности с просьбой о пожертвованиях. Текст, который развесили по стенам двора синагоги, был старательно переписан в пинкас. В городе свирепствовали голод и болезни, клойзу почти не удавалось собирать плату с арендаторов. Квартиры получше стояли пустыми, поскольку жильцы покинули город еще в 1915-м с отступающей российской армией, а съемщики более скромных жилищ так обнищали, что платить не могли. На призыв откликнулась группа из девяти предпринимателей, общая сумма пожертвования составила триста немецких марок — более чем скромно, однако в условиях войны и голода большего ждать не приходилось[90].
Одна из последних записей в актовой книге, за 1922 год, сообщает потомкам о том, что усыпальница Виленского Гаона на старом еврейском кладбище была перестроена и расширена благодаря щедрому дару одного из потомков рабби Элияху. Усыпальница стояла в руинах с апреля 1919 года — польские легионеры разрушили и осквернили ее в ходе ими же устроенного погрома[91].
Сегодня эта актовая книга находится в витрине у входа в ИВО — Института еврейских исследований на Манхэттене.
Глава шестая
Пособники или спасители?
В холодный зимний день 11 февраля 1942 года у ворот гетто появились трое немецких офицеров из Оперативного штаба рейхсляйтера Розенберга (ОШР) и потребовали, чтобы дежурившие там полицейские-евреи проводили их в библиотеку гетто на улице Страшуна. Неожиданное появление немцев в гетто вызвало сильное смятение среди узников: они боялись, что речь идет об очередной акции. Сотрудники ОШР — старшим среди них был доктор Ганс Мюллер, а сопровождали его доктор Герхард Вольф и доктор Александр Гимпель — вошли в читальный зал библиотеки и потребовали Германа Крука. Он вышел им навстречу из своего кабинета. «Вели они себя воспитанно и обходительно», — записал он в своем дневнике. Немцы задавали ему вопросы по поводу его работы, старинных книг, потом попросили представить их главам Библиотеки Страшуна и ИВО. Крук позвал Хайкла Лунского и Зелига Калмановича. После короткой беседы немцы заявили, что хотели бы через несколько дней пригласить всех троих на встречу. И удалились.
Обитатели гетто
