Книжные контрабандисты. Как поэты-партизаны спасали от нацистов сокровища еврейской культуры - Давид Фишман

Шмерке и Суцкевер оказались единственными поэтами в бригаде ОШР. Остальные представляли собой выборку уцелевшей еврейской интеллигенции: Израиль Любоцкий, преподаватель иврита в светской еврейской школе «Тарбут»; доктор Даниэль Файнштейн, антрополог и социолог (это он говорил, что чтение — оазис в пустыне жизни в гетто); доктор Яков Гордон, специалист по современной западной философии от Спинозы до Бергсона; доктор Дина (Надежда) Яффе, изучавшая историю еврейского радикализма; доктор Леон Бернштейн, математик, обучавшийся в немецких университетах; Ума Олькеницкая, художник-график, бывший директор Музея театра при ИВО; преподаватели Рахела Пупко-Крыньская, Давид Маркелес, Илья Цунзер, Цемах Завельсон и Надя Мац; а также Акива Гершатер, фотограф и лучший в Вильне знаток эсперанто[114].

В «бригаду интеллигентов» также входило несколько талантливых молодых людей, которым война не позволила поступить в университет или окончить его: Ружка Корчак и Михал Ковнер, активисты социал-сионистской организации «Юный страж» («Ха-шомер ха-цаир»); Авром Железников, молодой бундист, протеже Крука; и Нойме Маркелес, бундист, ставший коммунистом (Нойме работал в бригаде вместе со своим отцом, педагогом Давидом Маркелесом).

Бригадиром, отвечавшим за все организационные вопросы, связанные как с «бригадой интеллигентов», так и с «трудовой бригадой», был Цемах Завельсон[115].

Единственной близкой подругой Шмерке и Суцкевера в этой компании была тридцатидвухлетняя Рахела Пупко-Крыньская. До войны она принадлежала к широкому кругу друзей Шмерке и запоем читала стихи и прозу участников «Юнг Вилне». Работала она учительницей истории в Еврейской реальной гимназии.

Круку в его «бригаде интеллигентов» был совершенно необходим человек с навыками, которыми обладала Рахела. Она окончила Виленский университет Стефана Батория и написала диссертацию по истории польско-литовских дипломатических отношений в начале XVIII века. Без труда могла читать документы на латыни, немецком, русском и польском и горячо любила литературу на идише.

Рахела с ее обворожительной улыбкой и глубоко посаженными карими глазами была на редкость хороша собой, и в молодости вокруг нее увивалось множество молодых людей. Однако она не проявляла интереса ни к одному из них. Дело в том, что на протяжении двух лет у нее продолжался роман с женатым человеком, состоятельным молодым бизнесменом Иосифом Крыньским. В итоге Крыньский развелся с женой и женился на Рахеле — эта скандальная история потрясла многих ее знакомых. Иосиф был «салонным коммунистом» — богатым человеком, который поддерживал действовавшую в подполье коммунистическую партию и жертвовал деньги в ИВО и на другие культурные начинания.

Годы между замужеством Рахелы в 1936 году и немецким вторжением в 1941-м оказались счастливыми: она преподавала в лучшей еврейской школе города, пользовалась любовью учеников, родителей и коллег. Жила в богатстве и комфорте, могла позволить себе дорогую одежду и сделанную на заказ мебель. В ноябре 1939 года у нее родилась дочь Сара. Поскольку муж поддерживал коммунистическую партию в тяжелые для нее времена, он избежал ареста, когда после начала войны в Вильну вошла советская армия.

Прежняя жизнь Рахелы стремительно разрушилась в 1941 году, на протяжении всего двух месяцев. 12 июля литовский «спецотряд», действовавший по указке немцев, схватил ее мужа прямо в собственном доме в ходе одной из самых первых облав. Ему велели взять с собой только мыло и полотенце и увезли в Лукишкскую тюрьму. Несколько дней спустя он был расстрелян в Понарах. В конце августа в дом Рахелы вошли гестаповцы и выгнали ее на улицу. Она ушла с Сарой и единственным чемоданом, перебралась к родственникам. А 6 сентября ее, как и всех евреев Вильны, загнали в гетто.

Рахела и няня ее дочери Виктория (Викся) Родзиевич поспешно приняли решение: маленькая Сара — ей еще не исполнилось и двух лет — должна остаться с Виксей в арийской части города. Так для нее лучше и безопаснее. Викся перебралась на другой конец Вильны и сказала всем, что с ней ее маленькая дочь. Девочку теперь звали Иреной, каждое воскресенье она ходила в церковь. Рахела отправилась в гетто одна[116].

Овдовев и лишившись дочери, Рахела пыталась обрести опору и утешение в дружбе со Шмерке, Суцкевером и уцелевшими коллегами по реальной гимназии. За ней по-отечески присматривал Крук.

Все было готово: новая группа сотрудников ОШР во главе с Полем и Мюллером и увеличенная «бригада интеллигентов» — подневольных работников, возглавляемых Круком и Калмановичем. Вопрос заключался в том, станут ли еврейские интеллигенты пособниками немцев в их планах или спасителями сокровищ своей культуры, которые в противном случае могут и не уцелеть.

Глава восьмая

Понары для книг

Как только в здании ИВО началась работа, между Германом Круком и Зелигом Калмановичем возникли разногласия по поводу дальнейших действий. Крук считал, что книги необходимо выносить. Его заместитель Калманович был против.

Круку было проще других. У него был «железный пропуск», позволявший входить в гетто без обыска, а также связи в администрации гетто, облегчавшие процесс книжной контрабанды. Юденрат поставил контрабанду продуктов питания на широкую ногу: их ввозили в гетто на машинах, попадавших на территорию с разрешения немцев, — на них доставляли скудные официальные запасы еды и дров, вывозили мусор и снег. Крук решил вписать в операцию по контрабанде продуктов еще и книги.

Он придумал хитроумную схему. Однажды немцы дали ему разрешение перевезти на грузовике из здания ИВО в библиотеку гетто лишнюю мебель: столы, книжные шкафы и пр. Внутрь он набил книги: учебники, которые потом передал в школы гетто, редкие издания, рукописи и картины, которые поместил в свой тайник. Когда сокровища выгрузили, большую часть мебели он передал не в библиотеку, а в администрацию гетто для распределения по ее усмотрению. В библиотеке необходимая мебель уже имелась. Вся эта затея преследовала одну цель — ввезти в гетто книги[117].

Зелиг Калманович прибегать к таким схемам не мог, да и по натуре своей был осторожнее. При всей ярой ненависти к немцам он считал, что Ганс Мюллер и Иоганнес Поль правы в одном: сокровищам культуры