Книжные контрабандисты. Как поэты-партизаны спасали от нацистов сокровища еврейской культуры - Давид Фишман
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В обед члены «бумажной бригады» часто собирались в одном из помещений и слушали выступления Суцкевера и Шмерке. Суцкевер декламировал стихи любимых поэтов, писавших на идише: Х. Лейвика, Арона Гланц-Лейлеса, Иегоаша, Якоба Глатштейна. Шмерке рассказывал истории и анекдоты, читал свои новые стихи — зачастую стоя на столе, вокруг которого собирались остальные. Он оставался душой компании. Крыньская слушала и вязала свитер. Впоследствии вспоминала: «Стихи подарили нам много часов забвения и утешения». В спокойные моменты Шмерке и Суцкевер писали в здании ИВО свои «стихи гетто», хотя, строго говоря, здание находилось за пределами гетто.
Были и другие дела. Доктор Даниэль Файнштейн, популярный лектор, делал заметки для выступлений; Ума Олькеницкая, художница, рисовала иллюстрации, в том числе — эскизы декораций для театра гетто; Илья Цунзер, занимавшийся разбором музыкальной коллекции ИВО, читал ноты с листа: он утверждал, что «слышит» их так же, как если бы находился на концерте.
Рахеле работа в ИВО под немецкой оккупацией впоследствии представлялась своего рода потерянным раем — то был единственный период за всю войну, от которого у нее остались воспоминания о радости, гуманности и достоинстве. Это единственное место, откуда видно было небо и деревья и где благодаря стихам можно было вспомнить, что в мире осталась красота[146].
А еще в обеденные часы, в отсутствие надзирателей, члены бригады принимали посетителей — друзей-христиан, которые приносили пищу и обеспечивали нравственную поддержку, делились новостями из внешнего мира. Среди них была и Виктория Гжмилевская, жена польского офицера, который раньше помогал Шмерке и десяткам других евреев скрываться за пределами гетто; Она Шимайте, библиотекарша из Виленского университета, которая не раз проникала в гетто под вымышленными предлогами — якобы забрать вовремя не сданные книги, а на деле — чтобы оказать друзьям помощь и поддержку; молодой друг Шмерке, литовец Юлиан Янкаускас, у которого несколько недель скрывалась жена Шмерке Барбара после того скандала в лесу.
Раз или два к Рахеле Крыньской приходила совершенно особая гостья: маленькая дочка Сара. Когда евреев начали в сентябре 1941 года сгонять в гетто, Рахела решила оставить дочь — той был год и десять месяцев — за пределами, на руках у няни-польки Викси Родзиевич. Через год с лишним Викся привела малышку на десятиминутное свидание во двор ИВО; Рахела, страшно боявшаяся, что вот-вот вернутся немцы, сказала девочке, которую теперь звали Иреной, несколько слов, а та и не знала, что с ней разговаривает ее мама. Рахела протянула девочке цветок, а та повернулась к няне Виксе и сказала: «Мамочка, эта тетя хорошая, я ее не боюсь». На этом они расстались.
Викся иногда гуляла с Сарой по улице Вивульского, чтобы Рахела могла хотя бы издалека посмотреть на дочь[147].
Посетители-неевреи рисковали, уповая на то, что немцы вернутся нескоро, — и один раз все едва не закончилось катастрофой. Раздосадованная старуха, которая до войны работала в ИВО уборщицей, решила их проучить и во время обеда заперла ворота, выходившие на улицу, — все посетители остались внутри. «Ключ отдам немцам, когда вернутся», — посулила она. Посетители, особенно Викся Родзиевич, которую однажды уже арестовывало гестапо, сильно встревожились. Выручил их Шмерке. Бывший уличный мальчишка, он умел работать кулаками. Подошел к старухе, схватил ее за руку и заорал на своем корявом польском: «Еще до того, как немцы вернутся, я тебя так отделаю, что ни один врач не поможет. А ну, давай ключ!» Он так вывернул ей руку, что она поняла: дело нешуточное. Старуха освободила перепуганных пленников и убралась в свою лачугу[148].
Поскольку перед зданием ИВО находился просторный двор и многие окна именно туда и выходили, члены «бумажной бригады» могли заранее заметить, что немцы возвращаются, и возобновить работу. Во время долгого обеденного перерыва невольники назначали дежурного — он следил за обстановкой и, завидев немцев, выкрикивал условленное слово: «яблоко».
По протоколу, разработанному Шпоркетом, евреи-невольники обязаны были вставать, когда в комнату входил сотрудник ОШР. Суцкевер придумал при приближении немца произносить слово «яблоко», после чего все работали стоя, чтобы уже не вставать. Это был акт молчаливого сопротивления, помогавший сохранять человеческое достоинство и не унижаться[149].
Со временем между членами «бумажной бригады» сложились тесные дружеские отношения, на которые не влияли ни политические разногласия, ни характеры. Гебраист и сионист Израиль Любоцкий стал близким другом социалиста и противника сионизма Даниэля Файнштейна. Зелиг Калманович по-отечески привязался к Уме Олькеницкой, художнице, несмотря на то что не разговаривал с ее мужем Моше Лерером. Лерер, бывший сотрудник ИВО и фанатичный коммунист, снял Калмановича с поста исполняющего обязанности директора ИВО, когда в июне 1940 года институт перешел в руки советских властей. Пятеро преподавателей из бригады тоже держались вместе, делились едой и словами поддержки. А члены «Юного стража» — социал-сионистской организации — составляли тесно сбитый и крепко хранящий свои секреты клан.
Между Шмерке и Рахелой Крыньской вспыхнули нежные чувства. Оба недавно овдовели — причиной тому стала безжалостная немецкая машина уничтожения. Мужа Рахелы арестовали прямо на дому и отправили на расстрел в Понары в июле 1941 года, еще до создания гетто. Жена Шмерке Барбара скрывалась в городе под видом польки, но в апреле 1943 года ее разоблачили и расстреляли.
Их сближению способствовали не только одиночество и работа бок о бок. Рахела полюбила Шмерке за его искренность, чувство юмора и оптимизм, ее восхищали его уличные замашки[150]. Сердце Шмерке тронула ее любовь к поэзии и спокойное достоинство, с которым она переживала личные трагедии. Его впечатлили ее энциклопедическое образование и эрудиция. У Рахелы был диплом Виленского университета, Шмерке же даже не окончил школу.
Отношения Шмерке и Рахелы не афишировались вне круга друзей и коллег. Они не съехались, окружающие не принимали их за пару. Однако их связывала искренняя взаимная привязанность, достаточно сильная, чтобы после войны он предложил ей
