Не измени себе - Алексей Першин

— Почему же… На Урале на охоту ходили с приятелем. Лягавую брали с собой. Собака была что надо!

— Во-во! Как раз рыскать по следу лягавые и приучены. — Она бесцеремонно осмотрела Бориса. — Ишь ты, на охоту… с лягавой. Ты барон?

— А разве это не заметно с первого взгляда?

— Интересно!.. И тройка имеется?

— Нет, пара. Вот она. — И он показал свои крепкие ладони-лопаты.

Руки Бориса произвели впечатление.

— Лихой парень! Кто ж ты все-таки?

— А рабочий на заводе — ниже вашего барона?

Лицо у Жени вытянулось. Огромные глаза ее стали еще больше. Выражение их быстро менялось. Да и вообще настроение у нее то взмывало до истерического хохота, то вдруг резко падало, и она становилась подозрительной. Ясно было, что девушка доведена до крайней степени нервного напряжения.

«Несладко же тебе живется!» — с болью отозвалось в душе Бориса. И, пожалуй, только сейчас он вдруг увидел ее всю: ее наигранная развязность выдавала почти полную беспомощность, она до сих пор сжимала в ладони найденные в кармане монетки — на них-то, видимо, и хотела чего-то поесть. Платьице не очень свежее, было то самое, что видел Борис в первый свой день в Москве. Но даже за этот срок она заметно выросла из него, особенно тесно было хорошо развитой груди. Перехватив взгляд Бориса, Женя неловко ссутулилась. Движение было непроизвольным, застенчиво-девичьим. Щеки ее вспыхнули, когда она по глазам Бориса угадала, что ее движение не сталось незамеченным.

Борис тоже покраснел и с трудом отвел взгляд от ее лица…

Они молчали, не зная, как восстановить прежнюю непринужденность. Пересилив себя, Борис с трудом выдавил:

— Вы все обо мне… А вы-то кто?..

— Я?.. — Женю будто стегнули плетью — так она вздрогнула от вопроса Дроздова. И вдруг, вскинув голову, сверкнула глазами: — Уличная девка я, вот кто! Вас это устраивает, барон?

Словно удавкой перехватило горло Бориса. Он облизнул внезапно пересохшие губы и сказал с болью, глухим, прерывающимся голосом:

— Зачем же вы так о себе?

— А если это правда? Я и в самом деле живу на улице.

Жалость, нежность, боль за нее заставили Бориса сделать непроизвольное движение. Широкой своей ладонью он накрыл кулачок Жени, в котором она сжимала монетки.

Изумленными глазами Женя посмотрела на руку Бориса, потом подняла взгляд на него самого. Губы ее зашевелились, но звука не последовало. И вдруг из глаз Жени хлынули слезы. Она не рыдала, плакала молча, горько. С истязающей душу откровенностью…

У Бориса подкатил комок к горлу. Не давая себе отчета, он сжимал кулачок Жени, будто пытаясь распрямить ее узкую ладонь, и не сознавал, сколько сил в это вкладывает. Кулачок девушки наконец разжался, и о стол тихо дзинькнули монетки. Этот звук неожиданно привел Женю в чувство. Она испуганно оглянулась, заметила девушку в белом переднике, которая направлялась к ним, и попыталась подняться. Но Борис крепко удерживал ее за столом…

Уже потом, рассказывая об этом ужине в столовой, Дроздов не мог вспомнить, что они ели. Сознание его, отчетливо все регистрирующее, включилось лишь в тот момент, когда кто-то рванул его сзади за шиворот, стоило им выйти на улицу, и он, движимый инстинктом, «врезал» хук правой, обладавшей, по свидетельству тренера, большой силой.

Казалось, что все произошло в одну секунду. Парень, которому «врезал» Борис, лежал на тротуаре. Женя резко и как-то мстительно расхохоталась.

— Съел? Так тебе и надо, собака!

Упавшего пружиной подбросило от ее слов, и Борис почувствовал резкую боль в животе; у него потемнело в глазах, на мгновенье он согнулся и от сильного удара в подбородок едва не опрокинулся навзничь, но Женя удержала его.

Это и спасло Бориса: он успел перехватить руку с ножом. С неистовой силой Борис выкрутил ее нападавшему за спину и свалил его лицом в лужу. Парень взвыл.

Отбросив нож, Борис чуть ли не узлом скрутил руки бандиту. Тот злобно выругался, но вдруг как-то сразу обмяк и смолк.

— Кто это? — хрипло выдавил из себя Борис.

— Мой сводный братец. Последняя сволочь… Его убить и того будет мало.

— Бра-ат?! — Борис отшатнулся, по, опомнившись, опять придавил ботинком заломленные руки бандита.

Рассказ Головастова как-то уже позабылся — уж слишком неожиданно произошло нападение.

— За что же он с ножом на меня бросился? Или это на тебя? Я так и не разобрал…

— А он на всех бросается, как бешеная собака!..

Омерзение и ненависть были в словах Жени. Роман Пухов, распростертый на тротуаре, очнулся и опять злобно взвыл, но вырваться уже не мог.

— Что же с ним делать?

— Дай ему по шее. И пусть катится.

— Он же тебя если не убьет, то изувечит.

— Да я его, гада ползучего, прирежу своими руками, если он…

— Большакам продалась, с-сука?! — взвизгнул Роман и, вдруг изловчившись, ударил сестру ногой.

Женя охнула и плашмя опрокинулась на спину. Падая, она головой ударилась о ступеньку.

Удар ребром ладони по шее заставил бандита обмякнуть и затихнуть. Борис бросился к Жене.

Разметав руки, девушка лежала на тротуаре. Испытывая ужас, Борис стал озираться. На улице ни души. Что делать? Он приподнял голову Жени, стараясь привести ее в чувство. Все напрасно. Бориса учили борьбе, но он не знал, как помочь человеку, которому угрожает смерть.

Подхватив Женю на руки, Борис устремился в столовую, где его появление вызвало переполох. Все попытки привести Женю в чувство не помогли. Вызвали «скорую», вместе с которой уехал и он сам. О Романе Пухове, так жестоко расправившемся с сестрой, Борис вспомнил лишь в больнице, когда Женя уже пришла в себя.

На вопрос врача, что с ней произошло, он на всякий случай ответил осторожно:

— Поскользнулась и упала.

Надо было срочно связаться с Головастовым: вдруг своей дракой с Романом Пуховым он нарушил какие-то их планы?

Женя ненадолго пришла в себя, на Бориса смотрела с недоумением, явно не узнавая его. Попросила пить. Пришлось приподнять ей голову, чтобы влить в рот глоток воды. Женя вдруг слабо вскрикнула, едва не захлебнулась водой, и опять сознание ее угасло.

Врач определил у пострадавшей сотрясение мозга. Жизнь ее была в опасности.

Рассказывая о происшедшем, Борис казнил себя за ротозейство. А Головастов нашел его действия вполне естественными, любой бы на его месте поступил так же. Высокую оценку Виктор Семенович дал и приему, который помог быстро разоружить бандита. Финку отыскали в тот же вечер, сразу же после звонка Бориса из больницы. Но сам Пухов исчез. Скрылась и вся шайка.

— Очень прошу тебя, Дроздов… Прояви бдительность, — с беспокойством говорил Виктор Семенович.

Борис же с усмешкой отмахивался: не так страшен черт, как его малюют.

— Неужели я ошибся в тебе, Дроздов? Ты, оказывается, можешь быть и легкомысленным? Убьют же тебя. Удар в живот и подбородок ты пропустил…

На этот раз слова Виктора Семеновича произвели должное впечатление. Борис дал слово, что никакой отсебятины не допустит. Много значило и то обстоятельство, что Пухов хорошо запомнил Бориса в лицо, наверняка наблюдал за ним в окно столовой. А Борис Пухова, в сущности, не видел — улица освещалась лишь окнами домов. Разница существенная.

«Не надо прекращать занятий по самообороне», — решил для себя Борис.

И все же главной его заботой стала Женя. К счастью, больница, куда ее отвезла «скорая помощь», оказалась рядом с заводом, лишь перебежать дорогу. Многоопытная няня, которую все, от главврача до посетителей, называли тетей Пашей, втолковывала ему, что кормить больную пока что нужно исключительно куриным бульоном. К тому времени Борис уже переселился в общежитие (помог, как и обещал, начальник цеха Тарасов), и хотя он не любил готовить для себя, пришлось все-таки изменить своей привычке: сходил на рынок, купил курицу и стал варить крепкий и жирный, точь-в-точь как велела тетя Паша, бульон.

Женя признала Бориса только на пятый день. Вспомнила она и о драке на улице, заволновалась, заметалась на постели. Но к радости Бориса, а также сестры и врача, явившихся по звонку, сознание больше не теряла.

— И все-таки ты лягавый, — были ее первые слова, обращенные к Борису.

Борис ответил как можно мягче:

— Будет тебе выдумывать небылицы. Я же тебе сказал: слесарь я. На заводе работаю.

— А бумага у тебя есть? — строгим голосом осведомилась Женя.

— Какая еще бумага?! Что я, корреспондент какой-нибудь… Пропуск на завод имеется. Вот он.

Борис поднес к глазам Жени заводской пропуск с плохонькой фотографией.

— Тут одни уши видны. — Женя слабо улыбнулась.

— Почему это одни уши?

Борис был задет за живое. Он взглянул на фото и теперь тоже заметил, что уши действительно были самой заметной деталью, только они и получились четко, а все остальное размытое и блеклое. Неужто и в самом деле у него так вот торчат уши? Борис незаметно потрогал их и, не удержавшись, рассмеялся.