Дочь самурая - Доминик Сильвен

— И ему нравятся полненькие, — констатировала Лола. — Говорила я тебе, Ингрид, что секс движет толпами.

— Что это доказывает, Лола? Что Паризи-старший любит радости жизни. Подумаешь!

— Ничего это не доказывает, но по крайней мере теперь Папаша Динамит не устроит Диего свистопляску, — заключила Лола философским тоном.

— Раз уж речь зашла о плясках, мне нужно снять напряжение! Я иду в сальса-клуб. И ты со мной, Ингрид.

Об этом и речи быть не могло. Лола находила, что идальго то очень привлекателен, то излишне самоуверен.

— Ни в коем случае. Ингрид и я приглашены в гости. Hasta luego, hombre![23]

— Habla usted espanol, Lola?[24]

— Совсем не говорю, мой мальчик. Но твое приглашение может подождать. Я тоже обожаю танцевать сальсу.

14

Совместными усилиями Ингрид, Лола и просроченное полицейское удостоверение убедили вышколенного мажордома распахнуть перед ними двери просторной квартиры на проспекте Вильсона. Мирей Кост выступала перед школьниками в роли Мадонны английского периода. Если бы Лола не знала о даре перевоплощения молодой женщины, она была бы сбита с толку. В килте и сетчатых чулках с красивым узором, та крутилась как заведенная. Мальчишки, сбившись в первом ряду, восторженно поддерживали ее. Один из них просил у лже-Мадонны туфлю, чтобы выпить из нее шампанского.

— Какое отсутствие воображения, — фыркнула Лола.

Мальчишки, крича, повторяли припев. Какой-то верзила орал:

— К черту микрофон, пой вживую, Мадонна!!!

Ингрид и Лола укрылись на балконе, выходящем на площадь Трокадеро и освещенную Эйфелеву башню. По ним скользнул лазерный луч. Они улыбнулись друг другу.

— Я рада, что ты, наконец, готова ввязаться в драку, Лола.

— Да брось, пока мы только плутаем.

«Everybody comes to Hollywood / They wanna make it in the neighborhood…»[25]

— Держи, я прихватила для тебя бокал шампанского.

— Как мило, но сама ты не пьешь!

— Не до того.

«They like the smell of it in Hollywood / How could it hurt when it looks so good…»[26]

— Я тогда немного преувеличила насчет Диего. Ты не ветреная, я знаю. А в общем-то жаль.

— Кого жаль? Меня?

— Конечно.

Тем временем Эйфелева башня снова задела их золотым лучом.

— Я так люблю этот город, Лола.

— Я тоже. По временам. Тебе сегодня надо в «Калипсо»?

— У меня еще целый час.

— Будь осторожной на обратном пути. Обещаешь?

— Заметано!

«There's something in the air in Hollywood / I've lost my reputation bad and good.»[27]

— Ладно, скоро она перестанет дергаться как ужаленная! Допрашивать ее будем вдвоем. Одна я не такая добрая.

— Знаешь, Лола, по-моему, Алис похожа на бабочек, которые бьются о стекла, пока не погибнут. Ведь ей стоило только взмахнуть крыльями и лететь в правильном направлении, к южным морям или еще куда-нибудь, чтобы начать новую жизнь. Или найти подругу, которая дала бы ей добрый совет.

На них снова упал луч от Эйфелевой башни, и Лола обернулась к Ингрид. Как она хороша со своими большими наивными глазами! И совсем не похожа на Уму, Бриджит или Камерон. Она ни на кого не похожа.

— Да, может, она и была стервой, но такого конца не заслуживала. И потом, я могу ее понять. Я ведь тоже стерва.

— Все мы стервы, Лола. Мир нас не стоит.

Они молча дождались конца песни.

— Я полагаю, что это антракт. Ингрид, ты идешь?

Под белокурым париком у Мирей оказались короткие каштановые кудри. Она пила минералку из горлышка, а по ее сильному телу катились капельки пота. Как молодой боксер, она растерлась махровым полотенцем.

— Публика у вас сегодня не из легких! — бросила Лола, решив проверить, нельзя ли принять Мирей в клуб симпатичных стерв.

— Карин Лебуте меня предупредила. Вы Лола Жост, полицейский, и вам нужны сведения об Алис.

Ай-ай, такой тон не предвещал ничего хорошего.

— Ладно, не будем терять время. Что ты можешь нам о ней рассказать?

— Она была круглая дура, и только.

— Так коротко о человеке не расскажешь. Когда ты не изображаешь Мадонну, ты же кем-то являешься. Так что нечего злорадствовать. Погибла девушка, на ее месте вполне могла оказаться и ты.

— Нет.

— Почему же нет?

— У меня есть серьезный друг, я честно делаю свое дело, не ввязываюсь в темные истории. Больше мне нечего сказать.

Молча она закончила вытираться.

Лола повысила голос.

— Или отвечай, или мы тебя задержим. О каких темных делах ты говоришь?

Лола была удивлена, заметив в ее глазах отблеск сострадания. Однако его тут же сменил гнев, вытеснив все прочие оттенки чувств.

— Она влюбилась в медбрата, он ее бросил, вот она и пошла чудить. Пила, якшалась с кем ни попади. Я говорила ей, что она должна опомниться, что с ее талантом она может получить роль. Но Алис только и умела, что жалеть себя. Я выслушивала ее часами. Потом мне это осточертело. Я высказала ей все, что думаю. Она обозвала меня бессердечной дрянью. Я решила работать в одиночку.

— Ты так и не объяснила, что это за темные истории.

— Мне бы не хотелось.

— Я не шучу, ты же знаешь.

Мирей опустила голову и заговорила, не глядя на Лолу.

— «Праздник, который всегда с тобой» — это работа от случая к случаю. Я артистка, а Алис была только танцовщицей. Приходилось выкручиваться.

— То есть?

— Ей случалось спать с разными типами за деньги.

Она с вызовом уставилась на Лолу. Казалось, она говорила: мне противно доносить.

— Назови нам имена. Сделай это ради нее, да и ради себя, Мирей.

— Если бы знала, назвала. Но Алис нечем было гордиться. Она предпочитала обходиться без подробностей.

— Карин Лебуте все знала.

— Вы думаете?

— А ты как считаешь?

— Наверняка нет. Мадам Лебуте очень строга. Она ни за что не позволит портить репутацию своей фирмы.

— А Ролан Монтобер?

— Это совсем не в его стиле.

— Он знает весь Париж, это отменный разъездной представитель фирмы. По словам его свояка.

— Для таких дел Ролан — человек слишком высокого класса.

Допрос завел их в тупик, из которого несло как из помойки. До сих пор Лоле казалось, что Алис заслуживает почетного места в клубе обаятельных стерв, которые носят свою гордость как герб. Она воображала, как Алис в стране папуасов, смеясь, высаживается на поросшей травой летной полосе и ищет в звездном небе ответ. Выходит, она ошиблась?

— Прежде чем она влюбилась в Диего Карли, прежде чем обзавелась… клиентами, чтобы сводить концы с концами, у нее, наверное, был приятель?

Лола размышляла вслух. И удивилась, получив ответ.

— Был Марсьяль Гарнье. Чудной парень. Полное ничтожество.

— Что ты имеешь в виду?

— Низкопробный торговец наркотиками.

— А ее он снабжал?

— Может, и так.

— Да или нет?

— Не знаю. Перед работой Алис всегда была в ударе, но потом иногда выдыхалась.

— Где бы мне найти этого Гарнье?

— Я слышала, он живет где-то возле Музея романтической жизни. С таким типом все возможно. Он нашел себе работу постановщика. Но где, не знаю.

— Идем туда! — решительно заявила Ингрид. — Музей рядом с моей работой. К тому же я опаздываю.

— А Карин мне сказала, что вы из полиции Лос-Анджелеса.

— У нас есть отделение в этом квартале.

— Может, вы мне скажете, кто вы на самом деле?

Лола подняла глаза и пробормотала ругательство. Ингрид выглядела сконфуженной.

— Мы подруги отца Алис, — вздохнула Лола. — Он считает, что полиция слишком скупа на информацию.

— Вот в это я готова поверить. На полицейских вы совсем не похожи.

— По правде сказать, мы пытаемся построить защиту Алис, — сказала Ингрид. — Точнее, ее репутации. Как в песне Мадонны. Конечно, может быть, это пошлость, но мы считаем, что есть вещи, ради которых стоит и попотеть. Хотя ты подпортила наше представление о ней. Верно, Лола?

Бывший комиссар в ответ что-то буркнула и заявила, что им пора. Им еще надо разыскать ничтожество и умиротворить целую шайку любителей любоваться на голых баб.

— О чем это вы? — поинтересовалась Мирей.

— Мы тебе расскажем, когда разберемся с делом Бонен, — ответила Лола. — Лейтенант Дизель, вперед, к романтической жизни!

15

— Ты чуть все не испортила! Кто тебя за язык тянул!

Ингрид не отвечала. Она была слишком рада тому, что снова может бродить с Лолой по ночному Парижу. И вовремя доберется до «Калипсо». Тимоти Харлен с этим не шутил, как и со всем прочим. Такси доставило их на улицу Шапталь. Лола по мобильнику позвонила в справочную, чтобы выяснить, не проживает ли в округе некто Марсьяль Гарнье; ей ответили, что не проживает. Музей романтической жизни, разумеется, был уже закрыт, а в соседних зданиях не проживал никакой Гарнье, если верить фамилиям, указанным на дверях.