Почему распался СССР. Вспоминают руководители союзных республик - Аркадий Дубнов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В результате Кажегельдин оказался фигурантом уголовного дела и был заочно приговорен к 10 годам заключения. Уже 18 лет он живет в эмиграции на Западе – с тех пор мы с ним и знакомы. За эти годы я много раз брал у него интервью, но никогда не слышал таких подробных и откровенных рассказов о событиях четвертьвековой давности.
* * *
– Вы когда-нибудь задумывались, что Советский Союз может перестать существовать и что Казахстан станет независимым?
– Мне приходила мысль, что с Советским Союзом произойдет нечто очень неординарное и, возможно, Коммунистическая партия перестанет быть правящей. Но что Союз перестанет существовать как государство, а Казахстан перестанет быть союзной республикой и будет самостоятельным, я не мог представить даже в самые острые моменты кризиса СССР.
– Вплоть до декабря 1991-го?
– Тогда впервые появилось тревожное ожидание. Не буду говорить, что я с фанфарами встречал август 1991 года. Все это время я внимательно изучал опыт Китая. Мне повезло встретиться с Аркадием Ивановичем Вольским (с 1985-го возглавлял комитет машиностроения ЦК КПСС; основатель Российского союза промышленников и предпринимателей. – Прим. ред.) – его уже нет, добрая ему память, – и за два года до распада СССР мы с ним ездили с большой делегацией промышленников в Пекин, а оттуда в несколько так называемых специальных экономических зон. Мы видели, как Китай начинает проводить свои реформы, и надеялись, что, возможно, КПСС тоже возьмется за это. Плюс ко всему все мы жили в преддверии второго Союзного договора, во время так называемого новоогаревского процесса.
– Получается, вы ездили в Китай спустя несколько месяцев после трагических событий на площади Тяньаньмэнь (серия студенческих протестов в Пекине, которые подавили с применением танков. – Прим. ред.)?
– Совершенно верно. Если помните, во всей неофициальной прессе тогда очень много говорилось о китайских реформах. Общественность, интеллигенция, мыслящие люди прекрасно понимали, что Союз в том виде, в каком он есть, сохранить невозможно. Уже произошли события в Прибалтике. Уже был виден тренд происходящего в Закавказье. Но у моего поколения ожидание было позитивное – а вдруг и вправду начнутся реформы. Тогда активно заговорили о том, что КПСС должна самореформироваться и взять процесс в свои руки.
– То есть никто в Казахстане не стремился поставить под сомнение роль Коммунистической партии?
– До августа 1991-го – нет. Только единицы понимали процесс, зародившийся в России. Хорошо помню, как я зашел в Семипалатинский обком Компартии Казахстана в середине лета 1991 года и сказал своим бывшим коллегам: «Отрежьте мне правую руку – есть такая казахская пословица, – если через шесть месяцев эта партия не протянет ноги». Оказалось, даже меньше шести месяцев. А мне ответили: «Как ты можешь говорить об этом?» Но я уже это чувствовал.
– А отмена шестой статьи Конституции – разве это не поколебало отношение к доминирующей роли Компартии в Казахстане?
– Когда после событий августа 1991-го КПСС перестала существовать, Назарбаев просто выступил и сказал: все! Больше партии не будет. И только под огромным давлением бывших партийных соратников он согласился: пусть будет социал-демократическая партия. Такое вот соглашение – если не СССР, то СНГ. Никто не сожалел, что КПСС не стало, понимаете? Это был мягкий транзит. Все первые секретари обкомов и ЦК пересели в другие кабинеты. Все стали возглавлять советы народных депутатов, а первый секретарь ЦК стал президентом. Это устраивало людей.
– У казахов среди этой правящей номенклатуры были идейные коммунисты, для которых развал Союза стал трагедией?
– Конечно. Один из них – Абдильдин Серикболсын Абдильдаевич (первый секретарь Компартии Казахстана с 1991 по 2010 год. – Прим. ред.), до сих пор жив, и дай бог ему прожить еще много лет. Хотя сейчас он называет себя больше социал-демократом. У меня были долгие споры с моим отцом, который вступил в Коммунистическую партию в 1943 году на фронте, когда не все вступали. Для него это был серьезный вызов. Он понимал, что со временем все пошло наперекосяк. ЦК стал скукоживаться. Отраслевые отделы поотменяли, осталось всего два-три. Министерства, ведомства перестали слушать команды ЦК, а он перестал быть центром генерации идей, организующей силой. Казалось, это было начало конца.
– Наверное, правильно будет отсчитывать этот момент с «Желтоксана» (народные восстания против коммунистической власти в Алма-Ате 16 декабря 1986 года; по официальной версии, связаны с тем, что по указанию Москвы с поста первого секретаря ЦК Казахстана сняли Динмухамеда Кунаева, а вместо него назначили посланца из Ульяновска Геннадия Колбина. – Прим. ред.)?
– Конечно. Это было абсолютным свидетельством того, что Политбюро ЦК благодаря Михаилу Сергеевичу, к большому сожалению, потеряло контакт с реальностью. Они почему-то считали, что указание сверху все тут же проглотят и примут. Протестные настроения тогда не имели отношения ни к Союзу, ни к нахождению Казахстана внутри Союза. Люди просто негодовали: почему не казаха назначают первым в республике? Даже если Колбин был вторым секретарем ЦК Компартии Грузии, кто он такой? Нам его подали как интернационалиста, гибкого, креативного человека, который уже почти говорит на грузинском. И одно из первых заявлений, которое сделал Колбин в Казахстане: «Я скоро научусь говорить на казахском, даю слово». Он начал ходить с авоськой по гастрономам. Вроде как покупать хлеб, кефир в обычном магазине. Кстати, волею судьбы я потом проживал на даче, на которой до меня поселили Колбина. Он там завел козу – пытался показать, что можно жить на полном самообеспечении. Такой забавный коммунистический лидер был. Но попытка объяснить, почему сняли Кунаева, была абсолютно неудачной. Его обвиняли в возможной коррупции и кумовстве. А жизнь показала, что человек, кроме квартиры, ничего не имел и ушел неимущим. Нам бы сейчас таких руководителей, каким был Кунаев. Его до сих пор очень уважают: почти весь индустриальный ландшафт Казахстана появился в годы его руководства.
– А тогда, в декабре, на площадь Брежнева в Алма-Ате люди вышли с лозунгами «Нет диктатуре Москвы!», «Каждому народу свои вожди!», «Да здравствуют ленинские идеи!». То есть все это было в русле возвращения к «социализму с человеческим лицом» и к «ленинским нормам»?
– Да. Ведь в 1986-м году по неосторожности Михаил Сергеевич заявил о перестройке. Помните, как [Андрей] Громыко (в 1957–1985 годах – министр иностранных дел СССР; в 1985–1988 годах – председатель Президиума Верховного совета СССР. – Прим. ред.), человек, который считался мудрым, потому что мало говорил, выступая в поддержку Горбачева, сказал: «Михаил Сергеевич – это лидер, который видит не только черное и белое, но еще и полутона». Вот такой
