Газета Завтра 926 (33 2011) - Газета Завтра Газета
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
..Возьми… утешь… спаси меня…
Да поздно мне… да стар я… да что будет с горящими сосками грудями очами, лоном, лядвеями атласными живосеребряными живомедовыми ея, если я позову её?.. если возьму её и дитя её…
Да поздно ли?..
Да разве стареет душа?..
Да разве вечная душа не выше не слаще сладкотленной плоти?..
О Боже…
Я стою рядом с ней и слышу дыханье своё… и её… и два дыханья станут одно?..
И она глядит на меня и улыбается мне, как некогда мне улыбалась моя мать...
Все матери на земле похожи и все вечны, и райские сады — это сады вечных матерей…
В раю не вечноцветущие дерева стоят, а там матери с распахнутыми млечножемчужными объятьями улыбчиво стоят и обнимают вечно нас…
О Боже… Помоги…
Я гляжу на неё… рядом всё… жгуче рядом… перезрело рядом… твоё уже… уже? уже?..
Только тронь как напоённый колос в жатном золотом поле… только тронь колос — и он рассыплется златыми семенами…
Только тронь… задень… протяни блаженную спелую дрожащую руку…
Только тронь…
Ах, все врата её открыты, а я медлю… а я маюсь…
Мне тронуть её?.. Уйти с ней?..
Я ведь пришёл на Кипр встретить смерть, а встретил любовь…
Оставить семью, жену, детей, старых друзей, опостылевшее скучное семейное гнездо, Россию, которую умыкнули оседлали бесы душегубы казнокрады жизнекрады короеды упыри необъятные и сосут кровь покорную православную Её…
Вот в человеке бьётся пять литров крови, но бесы высосали четыре литра и увели в Европу и Америку — и что человек с одним литром крови?..
Это Русь нынешняя…
Бесы оборотни взяли угнали русское золото, лес, нефть, газ, красивых дев, талантливых мужей — и увели за рубежи русские…
И Русь смиренно умирает, а мы безмолвствуем, а "молчаньем предаётся Бог"…
И Русь стала, как усыхающий Арал со скелетами рыб, кораблей и городов в донном необъятном песке, ибо от него отвели реки питающие…
И древнее море стало горящей пустыней…
И Русь нынешняя со скелетами брошенных заводов, городов, полей, домов, изб — стала вопиющей пустыней…
Река денег русских течёт на Запад, а нам остаётся жалкий ручеёк и мы вязнем, бьёмся, страждем в нём, и от голода, нищеты убиваем, ненавидим друг друга…
И доколе?.. Господь мой, доколе?
До гроба что ли?.. До Царствия Небесного что ли?..
И русские люди после смерти все идут в рай, в аду они уже были на земле нашей…
И тут утешенье русское наше?..
И тут загробное упованье наше?..
Да что-то я не утешаюсь и не уповаю…
О Боже…
И я устал, измучился, иссох от бесконечных рыдалистых бед, смут, несчастий Родины моей, душа моя переполнилась страданиями и разрушает плоть мою, как река в половодье рушит берега и прибрежные домы…
И я пришел на Кипр, где мечтаю упокоиться в древних монастырях, где течёт древлее блаженное виноградное воскресшее Православие вдали от тысячелетней утомительной кровавой русской Голгофы… да…
Всякий русский человек нынче устал претомился наклонился сгорбился от двухтысячелетней Голгофы…
И я устал и пришел на лазоревый Кипр умирать…
Древние китайцы после пятидесяти лет уходили из семьи, из родного города в далёкие новые города и там брали новое имя, и творили новую семью, и новых друзей, и новую судьбу…
Иль я буду, как Лев Толстой — этот Лаокоон душной змеиной семьи — ждать 80 лет и, наконец, бежать от семьи в смерть… от смерти медленной в смерть мгновенную…
Воистину говорит Спаситель: "Враги человеку домашние его"…
О Боже!..
Но я гляжу на золотистую трепетливую, как крылья стрекозы, мою…
Мне тронуть, задеть её?..
Руку протянуть к золотистому спелоплодовому апельсиновому мандариновому обнаженному купальнику её?..
Ах, все врата её еще открыты…
Но я опускаю голову словно колос богато обильно перемлелый без косаря клонюсь обреченно к земле…
Тогда она бездонно улыбается мне и трогает коляску, и тихо чародейно чудотворно плывёт мимо… шелест крыл стрекозы плывёт мимо… навек…
А я встаю на цыпочки и не дышу, чтобы не разбудить жемчужномлечного агнца, который мог стать моим сыном, а она женою…
…О Боже! помоги мне… да Чашу эту младую распахнутую готовую напоить да усладить — да пронеси да мимо мимо мимо…
И она проплывает небесно улыбаясь и навек уходит из жизни моей в золотистом купальнике своём… шелест крыл стрекозы уходит…
Ах, на голове у неё мужская соломенная шляпа, а из под шляпы обильно вьются падают свергаются колышатся серебряно ликуют лучатся белосоломенные выгоревшие до живых жемчугов власы власы колосья тучные русские её, выгоревшие льны ржи пшеницы, которых не осталось в русском сгоревшем поле поле полях, где один бушует победный острый желчный бурьян сорняк…
Но её колосья богато маются плещутся по её лицу, сокрывая его, а в колосьях её дивных влас живут влажные синь-васильки фригийские русские глаза невинно покорно на меня глядят молят ждут… текут плачут что ли они…
…Ах, возьми… кликни… пожалей… приюти… окрыли… утешь меня… мя…
Ах, прощай… прощай… прощай…
Ах, далеко залетели вы русские живые васильки полевые далеко забежали бежали от Расеюшки родины своей…
Ах живые васильки — вселенские сиротки мои…
И я не смею поднять глаза вослед, а только кротко вижу несметно полукруглые неистово тугие плывущие навек уходящие ядра ягодицы полнолунья луны луны полулуны златистые златистые златистые Её…
Тугие… гладкие… живые… неслыханно нечеловечески округлые… как двухфунтовые русские зимние яблоки антоновки, которые медово доспевают в соломе зимой, а эти доспели налились под кипрским солнцем…
Её яблоки на миг отвлекают усмиряют меня… мя…
О Боже…
Тогда от жары и от страха, что она уходит, ушла навек из бедной погоревшей жизни моей, я кричу иль мне чудится от жары, что я кричу:
— Ай! Эй! Ах!... Ты уходишь… а не сказала мне даже имени твоего…
Как имя твоё?.. Хоть его на прощанье мне скажи… шепни… прокричи…
Хоть имя твоё останется со мной…
Тогда она поворачивается ко мне, и в глазах у неё слёзы, и она шепчет, улыбаясь увядая уже умирая для меня, смиряясь:
— У меня редкое имя… Меня звать… Россия… Расеюшка… В детстве меня звали Роса… Так меня назвали мать и отец мои…
Они были сельские учителя, но когда школу закрыли, они остались без работы, стали пить… и сгорели от палёной водки, как тысячи русских беззащитных людей…
Но в моей коляске — сынок… Я назвала его Ваня… Иван… Иван Грозный…
Он будущий Пророк Руси… Он изгонит бесов из Руси… как Минин и Пожарский…
Он отомстит за всех убиенных и обиженных… за весь народ Русский безвинный…
И она улыбается ускользающей таинственной уже нездешней завораживающей райской улыбкой средневековых мадонн…
Мне чудится, что так улыбалась и улыбается Всевечная Богоматерь… Покровительница Руси… Её Хозяйка…
И она уходит… уплывает…
Но имя её навек остаётся со мной…
О Боже… какое дивнотрепетное пшеничнозолотое кроткое святое имя… Россия… Роса… Расеюшка…
О Боже…
Чашу Золотистую колосистую да пронеси… да мимо… мимо… мимо…
Я же приехал упокоиться умереть неслышно в кипрском виноградном блаженном монастыре, а здесь плывёт царская земная урожайная колосистая золотистая неупиваемая непригубленная непогубленная непочатая Чаша Жизни сия…
Помоги, Господь…
И что ж Ты воздвигаешь Чашу эту на пути к Тебе…
О, вот бы с Ней обнявшись неразлучно уйти в сладчайшую смерть…
Но что я?..
Спаси Господи душу мою и тело грешное…
И спас…
И Чаша прошла…
И все врата её закрылись навека…
Но может быть будет вечная встреча Там?.. Там?.. Там…
О Боже…
…Но этой лунной ночью на Камнях, на песчаном брегу, где выходила и выходит из волн вечных вечная Афродита-Киприда пенная лунная вечнонагая…
