Газета Завтра 926 (33 2011) - Газета Завтра Газета

М.Г. Я этого тоже не могу понять. Наверное, считают, что публика настолько глупа, что не может переживать страсти давно минувших дней, как свои собственные. И не сможет сообразить, что случай из классической оперы может произойти и в наши дни. Эти постановки, не побоюсь слова, дурацкие, они все-таки сделали свое дело.

"ЗАВТРА". Есть ли предел, после которого вы на сцену не выйдете?

М.Г. Ну, если дурь, вульгарность постановки полная, то я в ней не участвую. В Мюнхене в оперном театре ставили "Манон Леско", так там вообще черт знает что должно было быть, даже пересказывать неприлично. Самое трагичное, что кроме вульгарности и дури, в постановке ничего не было общего с идеей либретто, и опера совсем шла в разрез с музыкой. Опера в четыре акта должна была идти без антрактов! Сценография такая: черная лестница заполняла все пространства сцены от оркестровой ямы до самых дальних кулис и над ней огромная люстра. И всё! И никаких смен декораций. Я сказала: "Или я уеду, или будет так, как должно быть!" "Ну, как же мы будем менять?!" — говорили мне. Ничего! За два дня действие оперы поменяли, дурь убрали. Конечно, идиотизм сценографии сменить было невозможно. Но шло уже нормальное действие, без сцен группового секса. Там такая музыка! игривая, кокетливая! Журналисты потом написали — хорошо, что приехала Гулегина, всё поставила с головы на ноги.

"ЗАВТРА". В эпоху Беллини голос примадонны ценился выше дара композитора. В середине прошлого века голос стал паспортом аристократа. "Я — королева! — сказала Монсеррат Кабалье, — была до меня некоронованная королева Каллас, а теперь я". Как ценится голос сегодня?

М.Г. Голос — это единственный инструмент сегодня, который нельзя ни купить, ни продать. Но его просто шельмуют. А как ценится сегодня? По-разному. Многое зависит от человека, от директора театра. Но очень странная вещь. Звукозаписывающие фирмы, о которых, кстати, говорится в книге Нормана Лебрехта "Кто убил классическую музыку", убили и голос. Они внушили людям, что большой голос у того, кто кричит. Но это неправильно. Большой голос, как большой бриллиант, требует огромной кропотливой работы, огранки в течение многих-многих лет — для того, чтобы в голосе был не просто вопль, а было и страдание, и ненависть, и ревность, чтобы голос выражал именно те чувства, которые в данный момент испытывают герой или героиня. Например, в "Аттиле" первый выход Одабеллы — это ненависть, истерика и, соответственно, петь его школьно нельзя. А вот вторая её ария — классическая, и там нужно тончайшее звуковедение, прозрачность.

"ЗАВТРА". Кто занимался вашим голосом?

М.Г. Жизнь свела меня в консерватории с гениальным человеком, с Евгением Николаевичем Ивановым, которого я считаю своим учителем, и которому я благодарна по гроб жизни. Низкий поклон и светлая память ему, 7 апреля 1991 года Евгения Николаевича не стало… Когда я начинала оперную карьеру, мне предлагали посетить мастер-классы оперных звезд. Но я считала это предательством Евгения Николаевича. Я не посещала ни одного мастер-класса. И только в 2006 году я позволила себе заниматься с другим человеком, я встретила в Метрополитен Крейга Рутенберга.

"ЗАВТРА". Вы человек верный?

М.Г. Да. Иногда по-глупому. Но… (долгая пауза) Настолько во мне сильно это — не предавать своих — что я и педагога, которая для меня была всем, с которой я учила в консерватории романсы Чайковского, не променяла потом на знаменитого Питера Донахью, лауреата конкурса имени Чайковского. Агент не смог меня переубедить, и я отказалась от записи с Донахью, но не предала. Сегодня я понимаю, что это глупость, потому что все поют и записывают с тем музыкантом, кто выбран звукозаписывающей фирмой.

"ЗАВТРА". Это ваша позиция — не петь современный репертуар? Мне рассказывали, что лишь две певицы, Каллас и Шварцкопф, не исполняли в ХХ веке современную оперу.

М.Г. Вы знаете, я тоже никогда не пела современную музыку. Но вот сейчас (речь шла о предстоящем выступлении в Концертном зале имени Чайковского) чуть-чуть впервые приблизилась к совершенно новой для меня музыке: я пою Варвару из оперы "Не только любовь" Щедрина и "Свадебные песни" Юрия Буцко.

"ЗАВТРА". Но это вы говорите о концертном выступлении. А опера?

М.Г. Никогда.

"ЗАВТРА". Ваши предпочтения — это Беллини, Верди?

М.Г. Беллини, Верди, Пуччини, Джордано, Леонкавалло, Россини, Доницетти, конечно же, обожаю Чайковского и Рахманинова, но почти ничего не пою кроме "Пиковой дамы", и есть запись "Алеко" и "Франчески да Римини".

"ЗАВТРА". Кто из перечисленных композиторов вам ближе?

М.Г. Вы знаете, если бы мне сказали петь только одну оперу всю жизнь, то я выбрала бы "Норму". Если не оперную музыку — "Реквием" Верди.

"ЗАВТРА". Мария, вы выступали с Паваротти, с Доминго, вы знали легендарную Ренату Тебальди. Поделитесь воспоминаньями.

М.Г. Рената Тебальди — это потрясающе… Во-первых, Рената Тебальди — это леди. В ней настолько переплетены были и благородство, и сдержанность, и царственность, но не надменность. А вот какая-то величественная простота. Когда я пела постановки в Ла Скала с маэстро Мути, то она всегда приходила в кулисы поздравить, иногда сидела и на репетициях. Очень ответственно было петь перед ней. Я даже спрашивала её мнение, что можно лучше спеть, но она никогда ничего не находила, говорила только комплименты, и мне хочется верить что, в какой то мере я их заслуживала. А тут так получилось, что буквально за три недели до премьеры я родила сына. Она пришла, говорит мне: поздравляю, это такое счастье. И спрашивает, где я живу. На следующий день в резиденцию, в которой я жила, мне приходит коробка изумительных детских вещей ручной работы. Я хотела тоже отблагодарить за такое внимание. Мы искали по всему Милану цветы и нашли такие черно-красные розы высотой с мою ногу. На следующий день Рената Тебальди звонит мне и говорит: "Большое спасибо тебе, Мария. Мне передали, что цветы пришли, но я сейчас не в Милане, а в Сан-Марино. И жалко, если цветы погибнут. Можно, я пошлю их в церковь к ногам Мадонны? Как в "Тоске". А я, кстати, в этот момент, должны была петь "Тоску". И я просто заплакала… и сегодня, вспоминая Ренату Тебальди, у меня ком в горле. Она познала в жизни такие триумфы, у нее было море, океаны цветов, ну что ей, казалось бы, мой букет?

"ЗАВТРА". Чувствовалось знаменитое соперничество между Тебальди и Каллас?

М.Г. Мы с ней никогда не говорили об этом. Вы знаете, для меня она всегда была эталоном правильного, красивого, такого настоящего здорового, такого, как чистый ручей, голоса. Это соперничество было не что иное, как пиар-ход Менегини — гениального менеджера и мужа великой Каллас. А Тебальди была, есть и будет недосягаемой и ни с кем не сравнимой. Певицы, как и Каллас, на века!

"ЗАВТРА". Паваротти?

М.Г. Паваротти был мой самый первый партнер-тенор в Ла Скала и вообще первый партнер за рубежом. Когда я впервые увидела его в Скала, во время репетиции: он вышел на сцену, и я вот так развернулась к нему лицом, и начала петь в кулису. Он развернул меня к залу и говорит: "Петь надо туда, в зал". С большим теплом я вспоминаю и Лео Нуччи. Он мне жизнь спас в Венской опере на "Набукко" (улыбается), вытянул за ноги из-под железного занавеса.

"ЗАВТРА". Из дирижеров кто вам наиболее памятен?

М.Г. Ну, конечно, мой самый первый дирижер, которого я обожаю, которому я благодарна абсолютно всем — это Ярослав Антонович Вощак. Я работала с ним здесь, в Минске. Конечно, маэстро Мути, с которым я спела семь постановок. Маэстро Гавадзени, с которым я дебютировала в Ла Скала. Караян, который после прослушивания дал мне свою высочайшую рекомендацию в Цюрихскую оперу, куда я улетела спасать премьеру "Бал-маскарада". Конечно, маэстро Ливайн, Зубин Мета. Счастлива петь с Валерием Гергиевым. Петь с ним — праздник и огромная ответственность, потому что он полностью доверяет мне, и у нас не бывает рутины.

"ЗАВТРА". Ваша самая дорогая награда?

М.Г. Дочь и сын — самые большие награды от Бога.

"ЗАВТРА". Мария, вы поддерживаете Параолимпийский комитет, это не случайно?

М.Г. Да, да, потому что сама еле-еле на ноги встала.

"ЗАВТРА". Вы верите в чудо?

М.Г. Конечно. Мое появление на свет — уже было чудом, моей маме было тогда за сорок. В то время это было редким случаем. И после родов маме советовали оставить меня в роддоме, я была "некондиционным товаром". Меня даже хотели подменить на здоровенькую девочку, из жалости и уважения к моей маме. Мама заведовала лабораторией особо опасных инфекций в Одессе, её все знали. Но мама не признала эту девочку и вернула меня. Потом приложила все усилия, чтобы я встала на ножки, мне было уже два года, а в четыре я сменила ортопедические ботиночки на нормальные и стала заниматься хореографией. Разве это не чудо?