«Кино» с самого начала - Алексей Рыбин

– Леша, а у тебя есть кто-нибудь, кто квартирниками занимается? – спросил меня Витька.

– Надо подумать. Знаешь, лучше тебе на этот счет с Борькой поговорить, с Гребенщиковым, – он тебя любит. Я думаю, он сможет в этом деле помочь. А ты случайно не знаешь, у «Аквариума»-то есть свой аппарат?

– Да вроде бы нет, – ответил он. – Если они делают электричество, то работают на чужом. Но Гребенщиков – это же фигура, я думаю, у него нет проблем с аппаратом. Нас-то никто не знает. Надо создавать имидж, делать программу – надо подойти по-западному. Был бы материал хороший, а аппарат – дело наживное.

Да, с аппаратом в те годы дело обстояло туго. Девяносто девять процентов того, что использовали ленинградские рок-группы на концертах, было самодельным – у советской фабричной аппаратуры, на которую могло хватить денег у рокеров, не хватало мощности для рокерских нужд, а та, у которой хватало, была чрезмерно дорога и практически недостижима для бойцов рок-н-ролла. И вырастали на сценах клубов и клубиков огромные самодельные гробы-колонки, дымились в глубине сцен самопальные усилители, ревели самопальные гитары с самопальными «примочками»… Такая аппаратура требовала постоянного ремонта – сработанные из ДСП колонки ломались при транспортировке, а сработанные из фанеры порой падали на музыкантов и ломали их. Усилители аккуратно перегорали на каждом концерте – все настолько свыклись с этим, что не обращали даже внимания, когда прямо на сцене, во время выступления внезапно переставал звучать один или несколько инструментов. Поскольку операторских пультов тоже у большинства групп не было, то звук в залах, как правило, был просто ужасен. Басовые динамики хрипели и дребезжали, голосов, за редким исключением, было практически не слышно, барабаны звучали где-то вдали – часто на их подзвучку не хватало микрофонов и усилителей.

Некоторые группы, из тех, кто побогаче и пошустрей, имели, правда, некоторое количество фирменной аппаратуры, которую замешивали на сцене с самопальной, и получалось, в общем, сносно. Поставщиками фирменных гитар, усилителей и клавиш были в основном рок-группы из братского социалистического лагеря – «Пудис», «Электра», «Скальды», «Сентябрь», «Ю» и другие рокеры-побратимы. Они изредка подкидывали в нашу Богом забытую страну кое-что из аппаратуры. Музыканты эти сами, как я сейчас понимаю, были не особенными богатеями и частенько продавали жаждущим советским рокерам гитары и все остальное. Во что они потом вкладывали полученные рубли, я не знаю, но наши рокеры вкладывали в эти рубли годы упорного труда и экономили на обедах и ужинах. Годы нищеты ушли на то, чтобы получить возможность купить эти красивые штучки.

«Самопальщикам» тоже приходилось несладко. У некоторых из них строительство аппаратуры постепенно вышло на первое место в жизни и заслонило даже музыкальные занятия – музыка отошла на второй план, и они при встрече хвастались друг другу частотными характеристиками вновь собранных усилителей и общей площадью диффузоров динамиков 2А-9, которые пользовались страшной популярностью и являлись обязательным атрибутом любой хард-роковой команды.

– В рок-клуб надо вступить, – развивал Витька программу действий, – тексты залитовать…

Тексты залитовать. Это было необходимое и достаточное условие для вступления в рок-клуб. Отпечатанные аккуратно на машинке тексты песен рокеры приносили в один из кабинетов Дома народного творчества, где базировался рок-клуб, и, дрожа телом и трепеща душой, отдавали их на рассмотрение неким рок-цензорам. Трудно, даже невозможно определить сейчас, пользуясь какой логикой данный текст могли залитовать или не залитовать, то есть разрешить автору петь его или не разрешить. Исполнение неразрешенных, незалитованных произведений грозило исключением из рок-клуба, что создавало ряд трудностей в дальнейшем существовании группы и вызывало еще более пристальное внимание КГБ. Песню Майка «Гость», например, не залитовали из-за строчек «Ты скажешь, что жизнь – это великая вещь, и выдашь семерку за туз…». Оказывается, нельзя было упоминать в песнях карточные игры. Я не смеюсь, хотите – спросите у Майка. Еще одну его песню забраковали за то, что ее герой, придя домой после вечеринки, обнаруживает, что «нечего есть». Нельзя было упоминать алкогольные напитки, наркотики, экономические проблемы (см. «нечего есть») и еще кучу всего, но я не могу сказать точно – логика в этих запретах полностью отсутствовала. Иногда вдруг идеологический пыл цензоров внезапно и непредсказуемо менялся, и начинались предъявляться претензии чисто художественного толка. А учитывая то, что поэзией в истинном смысле этого слова являлись в те времена только, на мой взгляд, произведения Б. Г., Майка и еще двух-трех молодых людей, то процесс редактирования такого рода в общей массе становился просто фантастичным. Бывали, конечно, отдельные поэтические удачи и у других групп, но в основном их продукция в чисто литературном аспекте была близка к нулю. Ничего страшного в этом нет. «Россияне», например, были шикарной группой в своем стиле, и они абсолютно ничего не теряли на сцене из-за того, что их тексты, будучи написанными на бумаге, не воспринимались как стихи, были наивны и корявы. Жора Ордановский выдавал на сцене сочный и мощный хард-рок и вроде бы не собирался издавать поэтические сборники. Однако строгие цензоры спокойно пропускали двадцать совершенно безграмотных текстов, а на двадцать первом на них вдруг снисходило вдохновение – они воображали себя знатоками русского языка и литературы, напускали на себя умный вид, устало прикрывали глаза и начинали давать совсем уже очумевшим рокерам полезные советы – как можно заменить одну нелепую рифму другой, еще более нелепой.

– Вот слышишь? Ведь так лучше будет! Ты же все-таки стихи пишешь. Вот это замени на это и можешь петь.

Тексты должны были быть принесены в двух экземплярах, и в случае благоприятного исхода один экземпляр оставался в архиве цензоров, а на второй ставилась размашистая подпись утвердившего к исполнению лица и иногда круглая печать Дома народного творчества. Этот экземпляр вручался автору, и его всегда желательно было иметь при себе во время концертов. На этом путь самодеятельных артистов к заветной рок-клубовской сцене не заканчивался – они выходили на второй тур – прослушивание.

Процедура прослушивания очень напоминала историю с текстами. Члены комиссии, оценивающей музыку молодых групп, сами были от музыки достаточно далеки, и их оценки, соответственно, были достаточно парадоксальны. Ну и, конечно же, решающую роль при зачислении в клуб играло личное знакомство музыкантов с членами правления. Да, на начальном этапе существования рок-клуб был весьма странным заведением. Но тем не менее клуб все-таки регулярно устраивал концерты, хоть и бесплатные для музыкантов, на больших площадках, и рокеры получили возможность обкатывать свои программы на публике. Да и члены комиссий не все были ретроградами – Гена Зайцев, например, готов был принимать в клуб всех подряд, за что и боролся с новоиспеченной бюрократией. Гена принимал рокеров в клуб по принципу «Беглость пальцев – дело наживное, был бы человек хороший». И это далеко не самый плохой подход к делу. Гена, по крайней мере, знал, чего хотел, – чтобы человек был хороший. Остальные же члены рок-жюри вообще, кажется, не понимали, что им было нужно, а что нет. На Гену у меня и была вся надежда – мы были знакомы с ним уже несколько лет, и он слышал кое-что из моей музыки и, по крайней мере, не высказывал относительно нее явного неудовольствия. И я сказал Витьке:

– Зайцев нам поможет, я думаю.

– Хорошо бы, – ответил Цой, – а то там остальные любители «Россиян» нас и слушать не станут.

– А что ты имеешь против «Россиян»? – спросил Олег. Это была одна из любимых им ленинградских команд.

– Я? Ничего. Я не против них, а против россияноманов кое-что имею – тупые они.

Против «Россиян» действительно ни Витька, ни я ничего не имели против, более того – мы регулярно веселились с Сашкой Жаровым, оператором этой группы, и непосредственно с Жорой Ордановским. Это были классные ребята, да и остальные «Россияне» – тоже. Мы дико хохотали над сверхъестественными шутками Алика Азарова, внимали мудрым сентименциям Сэма, часто ходили на их концерты, потом вместе оттягивались то там, то сям. В отличие от всяких «умных» «Зеркал» и «Джонатанов Ливингстонов», «Россияне» были абсолютными раздолбаями в самом хорошем значении этого слова. Разве в какой-нибудь другой ленинградской группе того времени возможна была такая история – однажды, когда «Россияне» проснулись у кого-то в гостях, один из них взял бидончик и как был, в домашних тапочках, пошел за пивом. Вернулся он через три недели, загорелый, посвежевший, все в тех же тапочках и с бидоном, полным свежего пива.

– Где ты так долго пропадал? – спросили его «Россияне», которые совершенно случайно оказались в том же месте и в той же ситуации.