Записки психопата - Венедикт Ерофеев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— В конце концов, тебе уже ясно, что именно-то в этой печи — вся цель твоей жизни. И тебе совершенно безразлично, вдохновляют ли тебя высшие цели или ты работаешь бесцельно. Тебе все равно, в каком государстве ты работаешь и какими идеями руководствуются твои властители. Тебе совершенно все равно.
— Когда-то я много читал, теперь ничем не интересуюсь. Просто я знаю, что ни одна книга и ни одна музыка не выразит моего чувства. Мне нужно произведение, которое выражало бы самые сложные чувства — и одновременно не выражало бы ничего. Да вообще-то мне и ничего не надо.
— А казалось бы, чего мне жаловаться! Я работаю в адских условиях — но зато: полторы тысячи!! Я могу всегда быть сытым и хорошо одеваться — да, но сердце, легкие… Еще лет пять — и я уже не жилец.
— Иногда забудешься у печи… Вспомнишь, что работаешь и для детей… Бессознательно задаешь себе вопросы: какие дети? зачем дети? — грузить кирпич?? Тогда зачем он, этот кирпич? Берешь один; как сумасшедший, бросаешь его об пол, разбиваешь; потом второй, третий, четвертый… Потом одумаешься — ну, разбил ты один кирпич, второй, но ведь впереди еще семьсот, а там еще… Останавливаешься, переводишь дух, начинаешь все сначала…
— Все это хорошо: люди издавна так работали, но ведь у нас все это, вместе взятое, без зазрения совести называется счастьем! Единственное, что у тебя остается, — водка, а ты пьешь ее осторожно, крадучись, исподтишка… Любая неосторожность — и тебя оштрафуют на 50 рублей!
— И все это — ради высших целей!
19 мая
Все в той же малиновой кофточке… страшно…
20 мая
— Ну куда я сейчас пойду?.. У меня… ннет… ничего нет! Что, ты думаешь — я так и пойду? Чтобы все смеялись надо мной — пусть… Да?! Ты что же тты… человека понимаешь?
Тупо посмотрел на меня. Я отвернулся: попытался придать своему лицу безразличие.
— По-твоему… я должен на кирпичах спать… Так, что ли?.. Рубля жалеешь… своему другу… рубля жалеешь… В рррот я всех ебу в таком случае… Мне нужно… понимаешь?.. напиться нужно…
Я пробовал убедить его, что он и без того пьян «слишком достаточно»: я не дам ему ни глотка из своей четвертинки; что же касается денег, то их у меня нет совершенно…
— Ты же еще мне… сыннок!.. Ты еще… под стол ходил пешком… а я уже дддесять рраз человеком был… Ммалых ребят видел… И больших видел… тоже… А теперь — что? — умирать, что ли мне хочется? Обязан я что ли — умирать?..
Расстегнул телогрейку, обнажил мохнатое туловище.
— Видишь!.. Везде горит… огнем горит… А на что мне рубашка? Взял — и пропил… Пиджак тоже — как будто задаром… пропил… Как у русского народа… что выпито и проебено… то в дело произведено! Хе-хе-хе… Все за мозоли покупаем… а продаем — даром… В носках теперь идти… Ттак?
Нагнулся, придерживаясь за мою куртку, стал снимать грязные носки. Встретив мою улыбку, тоже улыбнулся.
— Малый! Мы… с тобой пили… а ты хороший малый! Тебя… девки целуют… Так всегда и надо делать!.. А мне… босиком теперь… дойду до кольца… буду все покупать… все, что лежит, все буду покупать… а телогрейку продам… Голый пойду… Прическу себе сделаю…
Снял носки: босой, опустился на землю.
— Купишь, а?.. В ней же цена не за то… что дорогая… Мне она нужна… Никому не продам… Голый пойду… От самой Москвы в ней прошел… А жены у меня нет… Теперь уже все равно — рубашку продал, ботинки продал… А телогрейку — нниккому не дам! Это своя, русская… Купишь, а?
Заерзал под ногами, схватился за мою руку.
— За один глоток, а? Носки отдам… Это они грязные, потому что темно… А были… хорошие, полоски везде… А?.. Не хочешь, значит?.. И телогрейки не хочешь… Душу-то нельзя продавать, душа у меня… как русский герой… а продавать нельзя… Телогрейку — можно…
Вероятно, вспомнив, что у меня в кармане четвертинка, неуклюже поднялся, стал на колени, обеими руками ухватился за карман.
— Сыннок… Я же не пожалею ничего… Отдам… Телогрейку отдам… Что еще у меня… нничего больше… Вечное тебе спасение будет… По-божески все будет… Ты же такой хороший… сынок… По-божески…
Пришлось вынуть четвертинку и заложить за спину.
— Ммилый, я же не хочу… Мне… можно не прятать… Один раз… я же понимаю… человеческие чувства… Ведь я… Я же не требую… Мне как другу… А никакой водки мне не надо… я и так… Водка везде есть… а чтобы душа горела… выпить надо… А телогрейку… тоже надо… ее одеколоном немного… помочить… и будет как… в хороших людях. Я — что? Я — не хороший? Тогда плюй мне в рожу!.. Ну? Я — что? Не человек?!. Тогда бей… Бей, и все… Ебать всех в ррот в таком случае… Бей… жалеть не надо… Я все, что надо… А сто грамм — за советскую рродину, за службу…
Стало жутко. Всплыли на поверхность скверные желания… Помутился рассудок…
Ровно в час ночи я выбросил ему четвертинку.
21 мая
Помню, как в тумане… Было жарко и хорошо… И когда вспоминаю, снова становится жарко…
А она даже и не заметила.
22 мая
— Зачем бьешь?! Это беззаконие!
— Никто и не бьет! Слепой, что ли?
— Э-э-эх, надрызгалась, старая ведьма, ее и сапогом не разбудишь!.. До чего же все-таки доходят…
— Добро бы мужик какой-нибудь, а то ведь женщина! старая! И откуда только такие берутся?!
— А ведь сидела еще, денег просила… Какие только дураки ей давали?!
— И не стыдно ей, суке старой…
— Детей-то, наверно, нет… А то б постыдилась… этак-то…
— Да что ты ее, сынок, подымаешь-то — как? За голову… да сапогом!.. Руками бы уж, что ли?
— Возьме-о-ошь такую руками! поды-ымешь! Заблеванная вся…
— Как ведь скотина какая-нибудь… Да скотина-то чище… Люди-то хуже скотов стали!
— И не говори…
— Ляжет такая в сестиваль[3], так все дело и испортит… Позор да и только!
— Ну, уж в фестиваль — так долго чикаться не будут… Это-то еще ничего, видишь, как он ее удобно, — сапожком за живот и перевертывает…
— И чего пьют, спрашивается?.. Чего пьют?
— Какой ччорт там — «переживает»! Какого это ей хрена «переживать»? А если переживаешь, так переживай, как все культурные люди…
— Чем это она недовольна, интересно?! Надрызгалась — вот и все.
25 мая
Ерофеев! Вы плохо кончите! Вам, наверное, и во сне снится, что вам стреляют в затылок!
Ерофеев! Вы некультурный человек! Посмотрите на нашу молодежь! Разве кто-нибудь, кроме вас, в общежитии ходит в дырявых тапках?
Ерофеев! А вы, оказывается, хорошо стряпаете стихи! Вы о чем пишете — о природе или о девушках?
Ерофеев! За что вы ненавидите женщин? Женщин надо любить! На то у них и пизда!
Венедикт! Почему тебе все — смешно?
Венедикт! Ты хоть свою родную мать не называй сволочью!
Ерофеев! Вы рассуждаете обо всем, как трехлетний ребенок! У всех людей в голове мозг, а у вас…
У вас — «олимпическое спокойствие», Венедикт!
27 мая
Я люблю совершать благородные поступки, это моя слабость. Благодарение Богу, мне еще не представлялось подходящего случая. Иначе мне пришлось бы хвастаться перед ними, что я совершал их.
А я вот представил себе, что сегодня утром я был благороден… А представить гораздо труднее, чем совершить в действительности.
Может, я и в действительности совершал то, что мне представлялось, — ну, да ведь над благородством не смеются.
А над моими действиями-таки смеялись, хоть, может быть, мне это просто казалось.
А казалось бы — над чем смеяться?
Это даже своего рода долг — одернуть заблудшую женщину. Я лично ничего не имею против того, чтобы женщина являлась в общество с расстегнутой ширинкой, это, напротив, представляется мне явлением благоуханным…
Но если эта же женщина пытается убедить собравшихся в том, что обозначенное явлением благоуханным — плод общественно-разгулявшегося воображения, здесь уж поневоле приходится прибегать к крайним мерам.
В этот миг я походил на Демосфена, я выражал сквозь зубы интересы большинства. Я это чувствовал, — толпа с удовольствием скандировала лейтмотив моей речи: «По зубам ее, стерву… По зубам…»
Но бить ее не решались — разве же можно без опасения даже приблизиться к балтийскому матросу. Значит, я ошибался, принимая его за столетнюю женщину. Мне просто казалось… По утрам меня интересует только кажущееся… Мы раскланялись…
Он отрекомендовался мне «апологетом» человеческого бесстыдства, он не фантазирует по утрам… С недавнего времени он всеми признанный порт пяти морей и крупнейший железнодорожный узел… Он падает на землю и дергается… Ну конечно, он сумасшедший, это все понимают…
Если он в бреду даже речь мою называет неблагородной, то какие же могут быть сомнения… Он сам это хорошо понимает, он видит, что по утрам все смеются над ним… Бедный помешанный… Он оскорблял меня…
