Тайна древнего саркофага - Елена Басманова

Как можно спать после обеда? Она, Мура, совсем не хотела погружаться в сон, тем более что от послеобеденного сна вечером всегда почему-то плохое настроение.

– Барышня, барышня, – послышался из окна приглушенный голос горничной, – я посмотрела под рогожей – там нет Псалтыри.

– Куда же она девалась? – спросила похолодевшая Мура.

– Исчезла.

Глава 9

К вечеру зарядил дождь – сразу же похолодало и пришлось прикрыть окна на веранде и в комнатах. Небо заволокло серой пеленой, и никто не мог сказать, как долго будет литься певучая вода, стремящаяся напоить то, что укоренилось в бедной северной почве: травы и цветы, кустарники и деревья. В воздухе, пронизанном потоками влаги, в тысячу раз явственнее ощущалось молодое зеленое дыхание окружающего мира. Кроны сосен и чешуйчатое золото их стволов, заросли вереска и цветущей черники – все благоухало прохладной острой свежестью.

Необычно тревожащий запах источала и потемневшая земля. По дорожкам дачного участка змеились мутные ручейки; розовые булыжники, составляющие бордюр клумб, веерообразно рассеивали падающие потоки. С крыши веранды свисала прозрачная бахрома.

Летний дождливый вечер на даче грустен, как старинная народная песня. Именно ее после обеда и пыталась наигрывать на фортепьяно Брунгильда: «...не шей ты мне, матушка, красный сарафан, не входи, родимая, попусту в изъян...» – слова песни звучали в сознании всех, кто сидел на веранде и прислушивался к шуму дождя в паузах между музыкальными пассажами. Делать было решительно нечего – даже книгу не взять в руки – ведь все они, пересыпанные отравой, лежали под рогожей в углу, возле профессорского чулана. Никому не приходило в голову послушать граммофон.

Вялый разговор то вспыхивал, то угасал сам собой – узники дождя незаметно для себя погружались в раздумья: случайные, разрозненные мысли и воспоминания вспыхивали и гасли, как угольки в печи.

– Папочка, – неожиданно вспомнила Мура, – как я не догадалась сказать Глаше, чтобы наш утренний мышемор отсыпал отравы для твоей экспертизы. А вдруг действительно средство никакое не чудодейственное? Вдруг обычная мошенническая подделка?

Николай Николаевич, оторвавший взгляд от шахматной доски, за которой он сидел вместе с Климом Кирилловичем уже битый час, казался немного смущенным.

– Я тоже подумал об этом с опозданием, – ответил он, – впрочем, немного порошка я стряхнул с твоего Грегоровиуса. И один из его шариков нашел в своем чуланчике. Поеду в Петербург – проверю.

– Ты вынимал книги из-под рогожи? – спросила Мура. Отец вновь погрузился в изучение возможных шахматных комбинаций и ответил не сразу. Клим Кириллович, однако, вмиг понял скрытый смысл вопроса.

– Нет, не вынимал, – после паузы ответил профессор. – А что?

– Я думаю, не хватит ли им там лежать? Читать нечего, скучно.

– Вообще-то, реклама волшебных мазей, порошков и смесей не всегда соответствует их качеству, – сказала Елизавета Викентьевна. – Вот купили мы весной средство от комаров – никакого толку.

– А я привезла с собой мазь, – поддержала тему Полина Тихоновна, – пахнет она достаточно неприятно. Причем неприятный запах усиливается на коже, не знаю, смогу ли ею пользоваться. Недаром все время предупреждают в рекламах, чтобы опасались подделок. Но как от них уберечься? Даже хлеб подделывают. Подмешивают в тесто медный купорос, чтобы придать ему белизну и рыхлость. А медный купорос в высшей степени ядовитая примесь. К счастью, ее можно обнаружить. Нужно развести купоросное масло в воде, один к шести, добавить хлебный мякиш, замешать жидкое тесто и поместить в него лезвие ножа на один-два дня: если на ноже появится красный слой, значит, в хлеб примешана медь.

– Тетушка, но пока пройдет день-два, хлеб уже будет съеден, – оторвался на минуту от шахмат Клим Кириллович.

– Но зато станет понятно, что у этого булочника хлеб брать нельзя.

– Ничего святого у фальсификаторов нет, – вздохнула грустно Елизавета Викентьевна. – А все стремление к наживе и отсутствие нравственных принципов.

– "Борьба за существование", как говорит в таких случаях профессор Эрисман, – хмыкнул Николай Николаевич, забирая пешку доктора. – Да, с удивительной энергией и находчивостью работает ум изобретательного человека. Скоро все станут химиками.

Мура подошла к окну и посмотрела сквозь разводы тюля на льющуюся воду. Что-то должно случиться – она чувствовала. Но что? И самое главное – кто взял Псалтырь? И зачем? Если отец – то почему он не признается? Если доктор, чтобы уничтожить, – почему он так удивился, что она исчезла? Полина Тихоновна и Брунгильда – вообще не знали о ее существовании, если только Глаша не проболталась. Но Глаша утверждала, что она никому о Псалтыри не говорила. Только студенту Пете Родосскому. Мог ли Петя проникнуть в дом и взять Псалтырь? И действительно, почему он подружился с нашим семейством? Только ли потому, что здесь есть симпатичные барышни? Или по другой причине? Может, он имеет отношение к Псалтыри с таинственной записью? Может, он знает невесту князя Салтыкова? А она связана с революционерами-террористами? Отец когда-то говорил, что в террористических движениях участвуют даже вполне милые барышни. Тогда понятно, почему Псалтырь дешевенькая: средств у террористов, наверное, немного. Вдруг запись означает – Тайный Склад Динамита? На что намекал Прынцаев? И при чем здесь саркофаг Гомера? Где может находиться этот самый саркофаг?

Подозрение Муры вызывало и то обстоятельство, что Петя появился сегодня на даче в их отсутствие. Правда, она издали видела его беседующим с тетушкой Клима Кирилловича, но это не означает, что он предварительно не зашел в дом. И к тому же – почему сейчас, когда все здесь, Пети нет? Испугался дождя?

Глаша клянется, что студент в дом не заходил, но она могла и не заметить этого, бегая по хозяйству. Важнее другое: именно Глаша сообщила о том, что Петя интересовался Псалтырью, и именно она, не заподозрив ничего плохого, сказала ему, где книжечка лежит. Петя еще раньше дал ей такой правильный совет: стереть басурманское имя Гомера на книге!

Мура повернулась и посмотрела на доктора: он излучал обычные спокойствие и благодушие. Кажется, он радовался, что Псалтырь исчезла и теперь в доме нет ничего, что заставляло бы его вспоминать неприятную встречу с неизвестным попиком.

Брунгильда закончила свои музыкальные занятия и вышла на веранду. Она подошла к Муре и поверх плеча сестры в сером однотонном сумраке летнего дождя заметила, что возле дома остановился автомобиль графа Сантамери. Через мгновение до них долетели резкие звуки клаксона. Рене явно стремился определить, дома ли хозяева?

Сестры взволнованно обменялись взглядами.

– Граф Сантамери приехал! Кажется, он хочет зайти к нам. – Порозовевшая Брунгильда старалась сохранять равнодушный вид.

Елизавета Викентьевна смущенно посмотрела на Полину Тихоновну – та улыбалась.

– Николай Николаевич, Клим Кириллович, к нам гость, – объявила жена профессора.

Мужчины пожали плечами, не вникая в смысл сказанного. Партия переходила в эндшпиль.

Девушки открыли окно – граф увидел их и жестами показал, что насквозь промок Ему необходимо поставить автомобиль во двор и переодеться.

Мура и Брунгильда с трудом сдерживали радость – как-никак, а развлечение в летний дождливый вечер. Они, стараясь сохранять невозмутимость, все же успели сбегать к зеркалу и убедиться в своей привлекательности. Конечно, Брунгильде пришлось слегка поправить пышные русые волосы, а Мура своей темной косой осталась вполне довольна, лишь припудрила веснушки. Полина Тихоновна с Елизаветой Викентьевной тоже не пренебрегли возможностью прихорошиться.

Доктор и профессор заметили небольшую суету и, поглядев друг на друга, многозначительно усмехнулись. Женщины никогда не устают вносить дополнительные штрихи в свой и без того совершенный облик.

Примерно через полчаса на дорожке, ведущей к дому, показался граф Сантамери. Он глядел под ноги и старался переступать разлившиеся лужи и ручейки воды. В одной руке он держал большой черный зонт, другой прижимал к груди три бутылки шампанского.

Глаша пошла открыть дверь. Оказавшийся уже на крыльце под навесом гость, тщательно вытирая ноги о коврик, приговаривал немного виновато:

– Не хочется вас беспокоить, но, право, мне не с кем разделить свою радость.

Граф был одет в темный костюм, сочное серебро шелкового жилета наполовину закрывало белую сорочку со стоячим воротником, уголки которого были загнуты вниз. Изящный галстук довершал наряд француза.

– Рад вас приветствовать, дорогие соседи! – Черные глаза возбужденно блестели. – Простите, что нарушил ваш покой.

Он вручил Глаше три бутылки шампанского, и она прижала их к груди, еще не решив, что с ними делать. Руки графа освободились, и он подошел к поднявшимся из-за шахматного столика мужчинам, чтобы обменяться с ними рукопожатием. Затем поцеловал ручки дамам.