Я - Спартак (СИ) - Рыжебородый Эрик

– Нум тоже говорит верно. У претора легионеры. Это не милиция. Биться с ними сейчас равносильно самоубийству. Потому сделаем так. Ты, Крикс, с галлами немедленно выступаешь навстречу Фурию. Идти налегке. Вам надо успеть напасть до того, как римляне разобьют и укрепят лагерь. На марше они не столь опасны. Пленных и добычу не брать! После сразу направляетесь в сторону Коссиния. Я с Помпилием сейчас же выдвигаюсь к Салинам. Мы осадим лагерь и будем ждать вас, не атакуя врага. Если всё пойдёт как надо, то Публий Вариний окажется в одиночестве, хотя даже потеряв помощников, сил у него останется всё же больше, чем у нас.

«Вот как разложил, – в очередной раз восхитился Сурков, – всем угодил и в то же время сделал по-своему!»

***

– Держи его! – неслось со всех сторон. – Хватай!

«Врёшь! Не уйдёшь! – гулко стучало в висках Суркова, старавшегося изо всех сил гнать лошадь как можно быстрее и в то же время пытавшегося ненароком не свалиться под копыта других коней, скакавших рядом, а это оказалось весьма непросто с учётом отсутствовавших стремян и седла. – Удивительно, как римляне, создав лучшую армию в мире на многие века, не додумались до элементарного усовершенствования кавалерии!»

Разведчики Публипора застали ничего не подозревавшего Коссиния на загородной вилле одного патриция неподалёку от лагеря, разбитого милиционерами. Знатный римлянин допустил довольно грубую ошибку, расположив штаб вдалеке от армии, чем незамедлительно воспользовались противники. Коссиний спокойно принимал ванну и вкушал яства, когда самниты снесли ворота, внезапно ворвавшись во двор. Надо отдать должное охране, не испугавшейся неожиданного вторжения супостатов, а мигом организовавшей сопротивление, позволившее начальнику бежать верхом на лошади.

Восставшие бросились в погоню. Впереди мелькало обнажённое тело Коссиния хорошо заметное на фоне чёрной лошади претора. Римлянин так спешил, что не успел одеться и как плескался голышом в ванне, так и сиганул на коня. В воротах виллы он снёс преградившего путь разведчика, довольно ловко уклонился от брошенных дротиков и смачно лягнув лошадь по бокам ещё мокрыми пятками, устремился прочь.

Пастухи привыкли ездить верхом, являясь по меркам того времени неплохими всадниками. Коссиний держался на лошади заметно хуже, но под ним безудержно летел вперёд гораздо более сильный конь, тренированный скакать не только красиво во время парадных выездов своего хозяина, но и быстро, когда прикажут, в отличие от лошадей мятежников, большую часть жизни выступавших исключительно в роли тягловых или вьючных животных. Это уравнивало шансы, одного сбежать, других –догнать. Расстояние между ними заметно сокращалось с каждым ударом копыт, но всё же недостаточно стремительно, как хотелось преследователям, и намного медленнее, чем путь от виллы до укреплённого лагеря милиции Коссиния.

Трудно представить, что подумали римляне, когда в распахнутые ворота влетел их совершенно голый начальник на взмыленной лошади. Удивились? Посмеялись? Возможно. Однако эта сиюминутная реакция сразу испарилась, поскольку вид мчавшихся во весь опор за Коссинием самнитов, очевидным образом повернул размышления легионеров совсем в другое русло, сделав шутовское появление командира второстепенным событием по сравнению с приближающимся кровожадным врагом.

Вскоре к лагерю подтянулись основные силы восставших во главе со Спартаком, окружившие римлян со всех сторон. Мятежники не спешили. С одной стороны, они не могли держать Коссиния долго в осаде, дожидаясь, когда у того закончится продовольствие, так как Публий Вариний подошёл бы намного быстрее, и римляне, ударив одновременно с фронта и тыла, несомненно, одержали бы победу. С другой стороны, немедленный бросок на частокол с башнями не имея значительного численного перевеса, тоже мог обойтись очень дорого. Спартак терпеливо ждал Крикса.

В то же время галлы высыпали из леса на колонну милиционеров Фурия, как горошины из разорванного неловким движением стручка на землю: неудержимой волной и все сразу. Застигнутые врасплох римляне не смогли оказать практически никакого сопротивления, столкновение вместо битвы с ходу перешло в резню. Немногочисленные всадники вместе с командиром смогли скрыться, а участь остальных оказалась печальной – дорвавшиеся до них галлы учинили кровавый пир. Если бы Сурков находился среди нападавших, то, несомненно, посчитал произошедшее с ним ранее в лагере Гая Клавдия Глабра лишь досадным недоразумением, житейской мелочью, по сравнению с творимым озверевшими мятежниками здесь и сейчас. И, напротив, UCU528, принявший решение перед битвой у Везувия активно участвовать в событиях, был бы как рыба в воде, круша противников без пощады.

Доспехи, которые впопыхах милиционеры даже не успели одеть, как и оружие римлян стали добычей восставших. Крикс посчитал: приказ Спартака не распространяется на воинское снаряжение, снова не хватавшего после прихода множества добровольцев. Галл предпочёл немного задержаться и двигаться медленней, но прибыть к лагерю Коссиния во всеоружии.

Спускалась ночь, римляне жгли костры и пылающими факелами непрерывно освещали пространство за частоколом. Коссиний, давший слабину и отправившийся днём на виллу старинного друга отца с визитом вежливости, в остальном поступил абсолютно верно и предельно осмотрительно в отличие от самонадеянного и недалёкого Гая Клавдия Глабра, расположив лагерь в открытом поле, возведя все положенные укрепления и выставив бдительных дозорных. Подкрасться и зарезать его солдат мирно спящими в палатках не представлялось возможным. К тому же и сам Коссиний – человек неробкого десятка, бежавший с виллы исключительно, дабы не оставить бойцов без надлежащего руководства, полагая, что глупо командиру погибать раньше подчинённых, которых некому будет повести в бой.

Раздался вскрик. «Попал, что ли?» – удивился Сурков. Когда восставшие с прибытием галлов пошли на штурм, римляне побросали факелы вниз, зажгя заранее сложенную вокруг лагеря солому, тем самым осветив выскакивающих из темноты гладиаторов, а сами при этом оставались наверху за частоколом невидимыми во мраке ночи. Игорь метнул дротик наугад, чуть выше того места, где штурмовая лестница упёрлась об ограждение лагеря. Психологически ему снова легко, ведь противника не видно. Делай как все!

Римляне отчаянно отбивались, сбрасывали лестницы, метко кидали копья, кололи мечами залезавших на стены. Мятежники упорно наседали. У основания частокола с обеих сторон множились горы из убитых и умирающих. Через несколько часов кровопролитного сражения неизбежно сказался численный перевес восставших и то там, то здесь отдельные группы гладиаторов стали свободно перемахивать через забор, поскольку у римлян не хватало людей оборонять весь периметр. Видя, дальше удерживать стены не представляется возможным, Коссиний отвёл уцелевших, выстроив их в подобие каре вокруг своей палатки. Многие милиционеры были ранены. Некоторые не могли сражаться, а потому стоя на одном колене или даже лёжа, лишь удерживали щиты, прикрывая своих товарищей. Коссиний расположился в первом ряду между двумя ликторами. В этот раз он хоть и утратил шлем с гребнем, соответствующим званию, но в остальном оказался одет должным образом. Анатомический доспех выдержал множество ударов и в свете факелов на нём чётко выделялись глубокие вмятины от мечей. Свой щит он, видимо, потерял или повредил в бою, а потому крепко держал обычный солдатский скутум.

В этот раз Спартак смог оказаться в нужном месте и успеть предложить римлянам капитулировать, обещая отпустить по домам, а раненым оказать необходимую помощь.

– Послушай, раб! Заткни поганую пасть! Ни один настоящий римлянин не сдаться такому презренному негодяю. Мы не покроем свой род несмываемым позором, ради сохранения жизни. Пасть в бою за Родину – это высшая честь, которой может быть удостоен гражданин. – гордо и с вызывающим презрением заявил вождю восставших Коссиний.

– Как пожелаешь, солдат, – произнёс с изрядной долей горечи Спартак. Ему и ранее попадались среди врагов достойные люди, но сейчас банально не хватало времени, дабы доказывать свою правоту. Где-то, вероятно, подгонял легионеров Публий Вариний, ускоренным маршем спешащий на выручку подчинённого и дальнейшее промедление могло закономерно привести к разгрому самих мятежников.