…Ваш маньяк, Томас Квик - Ханнес Ростам

Два из трех норвежских убийств Томаса Квика внезапно испарились, однако расследование третьего велось с удвоенной энергией. И после двух лет следствия и двадцати одного допроса о Терезе Йоханнесен, во время которых Квик менял свой рассказ бесчисленное количество раз, его знания об убийстве были сочтены столь исключительными, что суд Хедемуры признал его виновным.

С моими познаниями в психологии свидетельских показаний и после открытия вклада журналиста Свейна Арне Хаавика как источника информации я осознал, что свидетельства Квика недорого стоят. Между тем оставались другие доказательства: указание на место в лесу Эрьескуген, обломки костей…

Настало время совершить поездку в Драммен, так что я позвонил следователю Хокону Грёттланду и напросился в гости.

— Ждем, — заверил он.

Следственный эксперимент в Эрьескугене

В сентябре 2008 года мы с оператором Ларсом Гранстрандом пересекли границу в том самом месте, что и следователи по делу Квика по пути в Норвегию двенадцатью годами раньше.

В полицейском участке Драммена мы встретились с Хоконом Грёттландом, который участвовал во всех следственных экспериментах с Квиком в Норвегии.

— Он не такой, как мы, — он не рационален и не логичен, — сказал Грёттланд.

Далее он пояснил, с какими трудностями сталкивались следователи в работе с Томасом Квиком.

— Квик говорит «да» и одновременно мотает головой. Он говорит «слева», а подразумевает «справа». Не самая легкая задача — интерпретировать слова Томаса Квика.

Сам он совсем его не понимал, пожаловался Грёттланд. А вот Сеппо Пенттинен и Биргитта Столе понимали, что имеет в виду Квик.

Хокон Грёттланд участвовал в следствии по делу об исчезновении Терезы Йоханнесен с самого начала, с июля 1988 года. Затем он входил в норвежскую группу полицейских, занимавшихся Томасом Квиком. Грёттланд был уверен, что тот убил Терезу Йоханнесен.

— Что тебя так в этом убедило? — поинтересовался я.

— Представь себе, что Квик сидит в закрытой больнице в Швеции и рассказывает подробности про Терезу, Фьель и Эрьескуген. А потом мы выезжаем туда и проверяем — все сходится!

Я согласился, что это трудно объяснить иным способом, нежели признанием вины Квика.

Грёттланд отвез нас во Фьель, где проживала со своей мамой Тереза. Мы проехали мимо торгового центра и того видеомагазина, куда Тереза отправилась в тот день, чтобы купить сладостей на 16 крон и 50 эре, лежавших у нее в кармане. Грёттланд припарковал машину и указал нам на большой газон, за которым высился длинный многоэтажный дом — Лауриц Хервигсвей, 74. Грёттланд указал на окна на шестом этаже.

— Вон там она жила. А вот здесь стоял Квик, когда Тереза возвращалась, — сказал Грёттланд и махнул рукой на склон, спускающийся вниз к дороге, по которой мы только что приехали. — Здесь он схватил ее.

Я посмотрел на дом и насчитал восемь этажей. Тридцать пять больших окон на каждом.

Стало быть, Томас Квик украл Терезу под обзором 280 окон и на глазах у матери, которая сообщила, что стояла на балконе и высматривала ее.

— Боже мой, это все равно что украсть ребенка на футбольном поле на виду у полных трибун, — шепнул мне на ухо фотограф.

Никто никогда не наблюдал Томаса Квика на месте преступления или рядом с жертвами тех тридцати убийств, в которых он признался. Он ни разу не оставлял следов. Из этого я мог заключить, что он соблюдал предельную осторожность.

Как уже было сказано выше, во время следствия по делу об исчезновении Терезы полиция допросила 1721 человека, однако ни один из них не видел ничего такого, что указывало бы на Квика. Ни одно из 4645 добровольных обращений в полицию не соответствовало образу Томаса Квика. Я посмотрел на балкон Терезы и констатировал, что все происходило при открытом занавесе.

— Затем он ударил ее головой о камень на склоне, сходил за машиной и погрузил девочку в багажник, — пояснил Грёттланд.

— Но ведь это было невероятно рискованно! — воскликнул я.

— Да, ясное дело, — ответил комиссар.

На следующий день я встретился с коллегой Грёттланда, Оле Томасом Бьеркнесом, который также участвовал в следствии по делу Квика. Он показал мне церковь в Хэрланде, где Квик якобы убил Терезу. Затем мы отправились в лес Эрьескуген и проехали несколько километров по тряским лесным дорогам, прежде чем прибыли в то место, где Квик отделался от тела девочки.

Бьеркнес преподавал в Норвежской полицейской академии. В тот день он как раз читал лекцию о следствии по делу Квика, и у него случайно оказались с собой три видеокассеты из норвежских следственных экспериментов с Томасом Квиком. Тщательно стараясь скрыть свой интерес, я спросил, можно ли посмотреть эти записи.

К моему большому удивлению, Бьеркнес протянул мне кассеты. Я взял вожделенные коробки с надписью VHS и поклялся, что он получит их назад до моего отъезда из Норвегии.

В тот же вечер я разыскал в Драммене телепродюсерскую компанию и с величайшим трудом уговорил ее сотрудников одолжить мне на одну ночь оборудование для копирования видео. В восемь вечера, сидя в номере отеля, я взялся за дело. На трех кассетах содержалось около десяти часов материала, и мне приходилось каждый час менять кассету на том аппарате, при помощи которого я копировал записи.

Самые интересные записи были сделаны камерой, направленной на лицо Квика в салоне машины, в то время как другая камера снимала через лобовое стекло. На экране можно было видеть Квика и частично Сеппо Пенттинена, сидящего справа от него, тогда как дорога показывалась в маленьком вставном окошке слева.

Глаза Квика неконтролируемо вращаются, то сходясь у переносицы, то глядя в одну точку безумным взглядом. Зрелище, поражающее воображение и исключительно неприятное. Томас Квик, которого я видел в этих записях, казался совсем другим человеком, чем тот, с кем я общался в Сэтерской больнице всего неделей раньше. Меня заинтересовал вопрос, что же могло вызвать такое изменение личности. Его манера говорить тоже была совершенно иная.

Чтобы не заснуть, я заставил себя просмотреть весь фильм во время копирования. Местами там ничего не происходило, и смотреть на экран было убийственно скучно. Поездки на машине, где за полчаса никто не проронил ни слова, или такие фрагменты, когда оператор отложил камеру, не выключая, и она продолжала снимать автомобильное сиденье. Однако поскольку я копировал, то не мог перемотать вперед и вынужден был отсмотреть каждую минуту.

Стрелки часов на стене моего номера перешли далеко за полночь, и я вставил в аппарат очередную кассету.

На этот раз снимает ручная камера в машине, едущей позади автомобиля Квика. Квик велит машинам остановиться, но камера продолжает снимать. В записи слышно, как один из санитаров заглядывает в автомобиль Квика и предлагает ему лекарство.

Санитар: Можешь проглотить ксанор?

ТК: Угу.

Санитар: Сможешь принять его без воды?

ТК: У меня… Кока-кола…

В записи Томас Квик говорит медленно и тягуче, словно ему сложно выговаривать слова.

Санитар: Вот, положи в рот. Одной достаточно? Может, сразу примешь еще одну?

ТК: Да, можно…

Ответ Томаса Квика — нечто среднее между речью и плачем, звук, издаваемый человеком, которому очень-очень плохо.

Я слышу, как Томас Квик принимает еще одну таблетку, и поездка продолжается.

Препарат ксанор — успокаивающее средство из класса бензодиазепинов, отнесенное к разряду наркотических препаратов, печально известное тем, что вызывает мощную зависимость и дает множество серьезных побочных эффектов.

То, что я сейчас увидел, окончательно убедило меня: Томас Квик не просто выглядит пьяным, а действительно находится в состоянии сильного наркотического опьянения. Тут я вспомнил слова Йорана Чельберга. Может быть, именно это он имел в виду — Квику давали столь сильнодействующие лекарства, что есть основания сомневаться в достоверности его признаний? Я стал смотреть дальше с неослабевающим интересом. Усталость как рукой сняло.

И вновь я поменял кассету. Теперь Томас Квик сидит в первой машине кортежа, состоящего из четырех-пяти автомобилей, направляющегося в Эрьескуген. Он ведет за собой длинную процессию, состоящую из прокурора, следователя, адвоката, психотерапевта, мнемоэксперта, нескольких водителей и санитаров, а также большого количества шведских и норвежских полицейских. Квик заранее сообщил, что покажет карьер, где захоронено тело Терезы. Карьер расположен в Эрьескугене — он знает дорогу.

Кортеж едет на восток по трассе Е18 в сторону Швеции, и Квик жалуется, что вдоль дороги постоянно появляются дома. Он говорит, что это очень раздражало его в тот раз, когда он убил Терезу. В конце концов ситуация становится критической. Указатели предупреждают о приближении шведской границы, а Квик четко указал, что тело зарыто в Норвегии.