Вонгозеро - Яна Вагнер

— За пустую? — ахнул папа, подавшись к моему окну и придавив меня плечом. — Да это грабеж!

Охранник повернулся к нам и прищурился:

— Грабеж, дядя, — тут он перестал улыбаться, — это если бы мы тебя сейчас вывели в поле да стрельнули, и машинку твою блестящую забрали. Ты поищи давай заправку работающую в округе — хоть одну найдешь? Так нужны вам канистры или нет?

— Нормально, Андреич, не спорь, — сказал Леня поспешно, — нужны, нужны канистры, я подойду сейчас.

Господи, подумала я, главное, чтобы он не достал «котлету» и не принялся отсчитывать купюры у всех на глазах, тогда нам точно живыми отсюда не уехать — последняя фраза, произнесенная человеком в кепке, показавшегося поначалу таким дружелюбным, напомнила мне о том, что вокруг — никого, ночь, на площадке перед заправкой — минимум четверо людей с автоматами и неизвестно еще, сколько их внутри микроавтобуса. Леня, однако, не стал трясти деньгами у всех на виду, а вместо этого свернул становившийся неприятным разговор, высунувшись из окошка еще глубже, и бодрым, жизнерадостным голосом, словно все мы ехали на шашлыки и ему не терпелось уже продолжить путь, крикнул:

— Проезжай к колонке, Серега, не будем задерживать человека, — как будто за нами стояла очередь.

В дополнение к пустым канистрам, которые были у нас с собой, мы наполнили еще шесть — четыре дизелем и две — бензином, больше в микроавтобусе не было. После завершенной бизнес-операции охранники были настроены благодушно и потому позволили нам задержаться на освещенной пустой площадке, чтобы найти для канистр место в наших и без того перегруженных машинах. Для этого всем нам пришлось выйти. Марина освободила девочку из плена детского сиденья, отнесла ее к краю площадки и, сев рядом с ней на корточки, принялась расстегивать на ней комбинезон. Один из автоматчиков подошел к Лене, выгружавшему вместе с Сережей из Лендкрузера какие-то тюки и коробки, и протянул ему что-то на открытой ладони в черной вязаной перчатке:

— Мужик, вот ключ, возьми — у нас там справа кабинка туалетная, вообще-то не положено, конечно, да ладно — пусть сходят девчонки ваши с детишками, не в поле же, холодно.

Марина тут же подхватила девочку на руки и быстро скрылась в синей пластиковой кабинке, действительно оказавшейся неподалеку; Ира идти отказалась — она застыла на самом краю площадки, одной рукой плотно прижимая к лицу маску, а второй — крепко вцепившись в плечо мальчика. Человек, принесший ключ, направился было к ней и начал что-то говорить, но она отшатнулась и быстро замотала головой, не произнося ни слова, и он отошел, пожав плечами.

Мне снова смертельно захотелось курить — почему-то это желание всегда становится особенно острым именно на заправках — с незажженной сигаретой в руке я пошла к обочине, где все еще стоял первый автоматчик. Когда я приблизилась, он чиркнул спичкой и протянул ее мне, прикрывая от ветра в ладонях, — маску пришлось сдвинуть под подбородок, и я очень надеялась, что Ира этого не увидит; какое-то время мы молча курили, глядя на безлюдное шоссе, а затем он спросил:

— Ну, что там Москва? Карантин ведь не сняли еще? — И я тут же поняла, что сейчас совру этому человеку, который еще ничего не знает о гибели города, разбежавшихся кордонах и не представляет себе, во что неизбежно превратится эта тихая дорога в ближайшие дни, — совру, потому что за спиной у меня — три наших распахнутых, беззащитных машины, потому что Марина в своем белом швейцарском лыжном костюме унесла девочку в кабинку за углом, а эти вооруженные люди только что, возможно, обменяли свой последний шанс на спасение на кучку бесполезных бумажек, которые им, вероятно, уже не пригодятся. Волна, подумала я и пожала плечами — как можно более равнодушно:

— Да нет, вроде не сняли. Мы из Звенигорода едем.

Головы он не повернул и, продолжая смотреть на дорогу, задал еще один вопрос:

— А куда едете, если не секрет? Таким караваном…

— Аня! — громко крикнул Сережа. — Ну где ты там, поехали, пора уже! — И я с облегчением бросила недокуренную сигарету себе под ноги, после чего, не говоря больше ни слова и не оглядываясь на оставшегося на обочине человека, торопливо зашагала к машине, потому что ответа на этот его вопрос у меня не было.

В салоне Витары стало существенно теснее — часть вещей из багажника перекочевала на заднее сиденье, зажав Мишку в угол, но настроение было бодрое — с облегчением освободившись от зеленой маски, папа Боря радостно заявил мне:

— Теперь на полдороги как минимум топлива хватит, если не больше, ох, как удачно мы заехали — хотя Леню разгрузили изрядно, ты бы знала, почем они нам бензин продали, кризисные цены, мать твою растак! Давай, Анюта, ребята уже двинулись, пристраивайся в хвост, доедем до Твери, а там я тебя сменю — кому-то из нас надо поспать.

Остальные машины действительно уже выезжали на шоссе, в зеркальце заднего вида я увидела, как один из охранников, оставшихся возле микроавтобуса, поднял руку и помахал нам вслед. Стоявший возле обочины человек посторонился, пропуская нас, поймал мой взгляд и слегка улыбнулся мне. Поравнявшись с ним, я на секунду притормозила, опустила стекло, посмотрела прямо в его улыбку и сказала быстро:

— Нет больше Москвы. Не ждите завтрашнего дня — забирайте все, что осталось, и уезжайте отсюда подальше, слышишь? — Улыбка с его лица еще не исчезла, но в глазах появилось какое-то новое выражение, и тогда я нажала на газ и, уже вырулив на дорогу, обернулась и повторила еще раз, надеясь, что слова мои не снесет ветром:

— Подальше! Слышишь?

Тридцать километров до Клина мы ехали молча — вероятно, мой способ попрощаться с охранником на заправке испортил всем настроение. Тишину нарушало только легкое потрескивание рации — в эфире по-прежнему не было ни звука, и если бы не освещенные деревни, рассыпанные по обеим сторонам шоссе, можно было бы подумать, что мы — последние, кто едет по этой дороге, что никого больше не осталось. Ощущение это рассеялось, когда впереди появился Клин — это был первый город, который нам нужно было проехать насквозь, с перекрестками и светофорами, которые могут замедлить наше движение, разделить нас или заставить остановиться. Я невольно выпрямилась и покрепче обхватила руль руками.

Как это обычно бывает в маленьких городах, дома на окраинах выглядели еще совсем по-деревенски — одноэтажные, с двускатными крышами и деревянными заборами. Городские кварталы начались чуть позже — но и здесь дома были уютно невысокие, со всех сторон обсаженные деревьями, — оранжевые автобусные остановки, трогательные провинциальные вывески, рекламные плакаты на обочине; не успели мы проехать и километра, как Мишка встрепенулся:

— Мам, вон люди, смотри!

Действительно, улицы были не пусты — людей было немного, но они были, и я невольно принялась считать их — два, нет — три человека с одной стороны улицы, еще двое — с другой, они спокойно шли по каким-то мирным, безмятежным делам, и на их лицах не было масок; пока я считала пешеходов, с боковой улицы на дорогу выехал грузовик с надписью «ХЛЕБ» вдоль грязно-голубого металлического борта и какое-то время ехал за нами, пока снова не свернул куда-то во дворы. Мы проехали мимо маленькой красной церкви, неподалеку приветливо светилась желтая эмблема «Макдоналдса», увидев которую Мишка сказал мечтательно:

— Эх, сейчас бы булку… Заедем, может?

Несмотря на то что «Макдонадлс», конечно, был закрыт — парковка перед ним была пуста, а внутри, за стеклянными стенами, было непривычно темно — так же, как закрыты были и заправки, щедро рассаженные то тут, то там, — этот город явно был жив; волна, от которой мы бежали, еще не добралась до него, еще не заставила спрятаться прохожих, не перекрыла улицы — а это означало, что мы успеваем, что мы, похоже, еще не опоздали.

Мы добрались до перекрестка с мигающими желтым светофорами, повернули, и немедленно сухой асфальт покрылся яркой праздничной разметкой, а над нашими головами проплыл синий указатель с надписями ТВЕРЬ, НОВГОРОД, САНКТ-ПЕТЕРБУРГ.

— Ну вот, — сказал папа удовлетворенно, — Ленинградка.

Город не закончился сразу — какое-то время по обеим сторонам шоссе еще попадались дома, съезды были обозначены названиями улиц, но деревьев становилось все больше и больше, пока наконец весь он не остался позади, — и как только трасса привычно потемнела, этот полный событиями день и вчерашняя бессонная ночь одновременно навалились на меня, и я вдруг поняла, что красные Ленины габариты расплываются у меня перед глазами, потому что я устала — смертельно, и не могу больше проехать ни километра.

— Папа, — сказала я вполголоса, — смените меня ненадолго. Боюсь, до Твери я уже не дотяну, — и, не дожидаясь его ответа, нажала на тормоз, начала отстегивать ремень безопасности, не обращая внимания на сразу же заговорившую встревоженным Сережиным голосом рацию, и провалилась в сон немедленно, как только мы поменялись местами, не успела Витара еще тронуться с места — по-моему, я даже не слышала, как папа хлопнул водительской дверью.