Вонгозеро - Яна Вагнер

Еще через час или полтора снегопад утих — внезапно, резко, и темнота вокруг опять сделалась прозрачной, а светлые пятна расположенных вдоль трассы деревень снова стали видны издалека; названия у них уже были совсем незнакомые, да и внешне они совсем не походили на гладкие подмосковные поселки — маленькие, в два окошка, вросшие в землю домики, завалившиеся вовнутрь заборы, — то ли оттого, что была уже глубокая ночь, то ли по какой-то другой причине окна обращенных к шоссе домов были темными, словно закрытые глаза, а многие и вовсе спрятаны за ставнями; дорога в этом месте была такой узкой и невзрачной, что я готова была бы поверить в то, что мы сбились с пути, если бы не Сережино уверенное движение вперед. Может быть, потому, что вести машину стало легче, а может, потому что подаренная снежной завесой безмятежность ушла вместе со снегопадом, мы стали двигаться быстрее — даже Марине удалось разогнать Лендкрузер почти до сотни километров в час.

Это случилось сразу за Вышним Волочком — сонным, безлюдным, беззащитным, с единственным мигающим светофором — мы проскочили его без остановки, а за ним один или два небольших и таких же пустынных поселка со слепыми окнами и скупо расставленными вдоль трассы уличными фонарями; когда впереди показался следующий, слабо освещенный участок шоссе, прямо перед табличкой, надпись на которой я не успела разобрать, я увидела припаркованную под прямым углом к дороге бело-синюю машину ДПС с выключенными фарами, а возле нее, чуть впереди, человеческую фигуру в ядовито-желтом жилете со светящимися поперечными полосками. До стоящей на обочине машины оставалось еще метров триста, когда человек в жилете, увидев нас, поднял руку с жезлом и сделал шаг по направлению к дороге, и в ту же секунду Лендкрузер сбросил скорость, дал правый поворотник и начал медленно съезжать к обочине. Что она делает, идиотка, подумала я с отчаянием, ну какие здесь могут быть гаишники — сейчас, в это время, в этом месте, я громко сказала: «Марина!», словно она могла меня услышать, и тут же папа, спавший на пассажирском сиденье, рывком поднял голову, а через какую-то долю секунды он уже, навалившись на мое плечо, несколько раз резко нажал на гудок; неприятный, пронзительный Витарин вопль сразу же заставил меня очнуться, и я включила дальний свет, яркий холодный голубоватый сноп которого выхватил из темноты неподвижную машину ДПС, и стало видно, что боковое стекло у нее выбито, а обращенный к нам белый борт с продольной синей полосой вмят вовнутрь вместе с передней стойкой. Стоявший возле нее человек на свету тоже выглядел как-то неправильно — оказалось, что светящийся в темноте форменный жилет натянут сверху на спортивную, забрызганную грязью куртку, не имевшую с формой ДПС ничего общего, а слева от машины, в кустах, стоят и другие человеческие фигуры, уже безо всяких жилетов. Я сейчас обгоню ее и оставлю здесь, безнадежно подумала я, и мы больше ничего не сможем для нее сделать, не может быть, чтобы Сережа тоже затормозил, я не успею даже взять рацию и предупредить его, он же видит, не может не видеть, что это никакая не ДПС. Я ударила ногой педаль газа, и, продолжая сигналить, Витара рванула было на встречную полосу — мне очень нужно было увидеть, что делает Сережа, но в этот момент, так и не успев остановиться, Лендкрузер тоже резко вильнул влево, обратно на дорогу, и, ускоряясь, мы все пролетели мимо раскуроченной патрульной машины и людей, притаившихся за ней; в зеркало заднего вида было видно, что человек в жилете опустил жезл и стоит уже посреди дороги, смотря нам вслед, а те, кто стоял позади него, тоже выступили из тени — прятаться им было уже не нужно.

— Стрельнуть бы в них, — произнес папа Боря сквозь сжатые зубы и снял наконец руку с гудка, — стервятники, — и, повернувшись всем телом, насколько позволял ремень безопасности, еще раз взглянул назад, а я смотрела на габариты едущего впереди Лендкрузера, который теперь слегка болтало из стороны в сторону, и думала — я готова была ее бросить, объехать по встречной и удрать, не оглядываясь, у меня не было времени подумать, не было никакого плана, я просто увидела опасность и дала газу, и теперь мы обе — и она, и я, знаем это и никогда не забудем — если произойдет что-то еще, что-то такое же страшное, я не стану рисковать, не остановлюсь и не попытаюсь помочь; и еще я думала — об этом невозможно было не думать — а если бы не было никакого Лендкрузера, если бы на этой темной пустой дороге передо мной была только Сережина машина, что бы я сделала тогда?

Папа наконец перестал смотреть назад и взял в руку микрофон:

— Надо бы остановиться, Сереж, — сказал он, — ты посмотри, как ее болтает, Леньке пора возвращаться за руль.

— Я понял, — раздался Сережин голос, — только надо подыскать место подальше отсюда.

Всем нам было ясно, что имело бы смысл проехать еще хотя бы километров двадцать-тридцать, прежде чем останавливаться, но одного взгляда на нервные броски Лендкрузера по дороге было достаточно для того, чтобы понять — этого времени у нас нет и Марина сейчас либо зацепит кого-то из нас, либо просто вылетит в кювет. Почти сразу после того, как тусклый свет уличных фонарей пропал из вида, Сережа сбавил скорость, а еще через несколько минут произнес:

— Все, здесь давайте, не помню точно, сколько тут до следующей деревни, но их вокруг полно, дальше до самого Валдая подходящего места уже можем и не найти. Выходим, фары погасите только, — и съехал на обочину.

Мы остановились; папа завозился, выуживая из-за спинки сиденья лежавший там карабин. Поймав мой взгляд, он сказал:

— Возьму-ка я его с собой, на случай, если тут остались еще какие-нибудь добрые люди, которым придет в голову с нами пообщаться. Вылезай, Анюта, поменяемся, похоже, я выспался.

Выходить из машины мне не хотелось — я с удовольствием осталась бы за рулем и подождала бы, пока Марину не пересадят на пассажирское сиденье, только бы ее сейчас не видеть, не встречаться с ней глазами, но выхода не было — я отстегнула ремень и шагнула на дорогу. Водительская дверь Лендкрузера тут же распахнулась, Марина выскочила из машины — даже при выключенных фарах ее белый комбинезон словно бы светился в темноте — и побежала ко мне, всхлипывая; я втянула голову в плечи, у меня не было времени подумать, хотелось крикнуть мне, я испугалась, у меня же Мишка тут, в машине, я не могла остановиться, и тут она подбежала ко мне совсем близко и схватила меня за руки.

— Простите меня, — сказала она, и я увидела, что она плачет, — я такая дура, просто я устала, такая жуткая была дорога, я не сообразила, увидела эту чертову форму и чуть не остановилась, а потом ты засигналила и включила дальний, и Леня проснулся, если бы не ты, Аня, если бы не ты… — Она обняла меня и все продолжала что-то быстро говорить мне в ухо, а я стояла и не могла себя заставить к ней прикоснуться, и думала только — я готова была тебя бросить, ты даже не заметила, но я бы точно тебя там бросила.

Подошедший Леня взял ее за руку и увел в машину; вернувшись, он сказал:

— У меня треть бака осталась. Скоро Валдай, до Чудова километров двести, я бы здесь дозаправился — пока не выскочим на мурманскую трассу, другой возможности может и не быть.

Пока доливали топливо — папа стоял с карабином в руках, Леня с Сережей суетились с канистрами, — я отошла в сторону и закурила. Напряженная сосредоточенность, крепко державшая меня с того самого момента, как мы выехали из дома, не дававшая мне заснуть и заставлявшая крепко держаться за руль, слетела одним махом — как будто ее и не было, с облегчением я почувствовала, что мне даже не нужно смотреть на дорогу, не покажется ли чужой, потому что с этого момента все — и маршрут, которым мы будем двигаться дальше, и количество бензина в Витарином баке, и наша безопасность — больше не моя забота; я сяду сейчас в машину, откину спинку назад, закрою глаза, и все это перестанет существовать, а когда я открою их в следующий раз, вокруг уже будет только тайга, озера и редкие деревни с чужими северными именами, а весь этот бурлящий, угрожающий муравейник останется так далеко, словно его и нет вовсе.

С дозаправкой было покончено, и пора было двигаться дальше; я подошла к Сереже и тронула его за рукав:

— Я — спать, — сказала я, — папа поведет; давай Витару вперед, Иру за руль, тебе нужно отдохнуть.

— Только не сейчас, — ответил он тут же, как будто даже слегка раздраженно, словно уже ждал этой моей фразы и знал заранее, что я стану с ним спорить, — ты пойми, Аня, сейчас самый трудный участок дороги, Валдай, Новгород, вот объедем Питер — тогда и поменяемся, после Киришей будет поспокойнее, не могу я ее сейчас за руль.

— И правда, — сказала я, — пусть отдохнет еще, бедная девочка, она, наверное, так устала лежать на заднем сиденье со вчерашнего дня, — и пожалела о сказанном сразу, не успев закончить предложение, потому что он был прав и нам обоим сейчас было ясно, что я тоже это знаю и просто хочу задеть его — потому что он уехал тогда, ночью, и не попрощался; потому что, не будь ее, это он, а не папа спал бы четыре часа на пассажирском сиденье рядом со мной, и мне не нужно было бы бояться за него; потому что она, стоя в моей прихожей, медленно сняла капюшон с головы, распустила волосы и назвала меня «малыш». Потому что она мне не нравится. Потому что я уже никогда не смогу избавиться от нее. И несмотря на то, что мне стыдно даже в эту самую минуту, пока я обо всем этом думаю, я точно уже не сумею относиться к ней иначе.