Колодцы знойных долин - Сатимжан Санбаев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Пытаясь успокоиться, темник отвернулся в сторону гор и неожиданно встретился с немигающим взглядом зеленых глаз. В следующее мгновение к старику, в напряженной позе застывшему у скальной стены, бросил коня бритоголовый воин. Длинный меч острием коснулся плеча старика.
— Кто ты?
— Баксы, — быстро ответил старик.
Он был высок, с черным узким лицом. Коричневый длинный камзол из верблюжьего сукна еще больше подчеркивал худобу старческого тела.
— Имя?
— Бекет! — Зеленые рысьи глаза баксы не отрывались от темника.
— Что здесь делаешь? — воин повысил голос. — Отвечай!
— Подойди сюда, Бекет, — произнес темник.
Голос его был холодным, не сулящим добра, но старик, все так же не спуская с него глаз, приблизился широкими шагами.
— Ты еще жив?
— Ждал тебя, Ербосын.
— А город? — Темник мрачно кивнул в сторону моря, и в зеленых глазах баксы замерцали огоньки. — А Самрад, который не прислал мне воинов? Тоже ждут?
— Срой этот город! — закричал вдруг старик, высоко вскинув руки. — Города привлекают врагов! Срой Сарытас, если не хочешь, чтобы сюда пришли хорезмийцы, которых ты не смог одолеть! Ты видишь дворец? — Баксы забежал вперед. — Твой брат Шакпак построил его. Шакпак, который завоевал славу, расписав скалы рисунками о жизни наших предков. Подобно адаю Самраду, он предал степь!
Прославленный военачальник печально смотрел на родной город.
Пятнадцать лет назад султан Мухаммед поставил его командовать правым крылом могучего сельджукского войска. Несуществующим правым крылом. Из ста тысяч воинов в строю стояло десять тысяч, остальные обязаны были по первому же кличу султана снять юрты и собраться под черное знамя. Так было в течение ста лет, со дня образования великой сельджукской империи, простирающейся от Индии до Византии. Но времена славы прошли, государство стали разрушать междоусобицы. Неохотно шли на войну иктадоры со своими дружинами. Разбогатели на земельных наделах, полученных от султанов за военную службу, разучились спать под открытым небом и держать в руках обоюдоострые мечи. Научились другому — чувствовать себя маленькими царьками и плести сети заговоров. И так стало на всех землях империи. Далеко на западе смуты охватили Персию, Иран, Курдистан и Сирию, а здесь заволновались Бухара и Хорезм. В мир спасения ушел султан Мухаммед. Так говорили в городах, когда он умер. На престол взошел его сын Санджар, который в надежде на способности и твердую руку Ербосына перенес столицу из Исфахани в древний Мерв, где некогда родилась идея сельджукского государства. Вспомнил султан свое племя кнык, но мало степного, видимо, осталось в нем: не поддержали его сородичи. А на востоке страны появились племена каракитаев, и первая битва с ними в Джетысу была проиграна, непобедимое когда-то войско сельджуков отступило с огромными потерями. И, словно дожидаясь этого часа, снова восстали Бухара и Хорезм. И тогда по приказу султана прошелся Ербосын с огнем и мечом по междуречью Джейхуна и Сейхуна, по владениям огузов и селениям иктадоров. Не одну тысячу непокорных обезглавил он со своим войском, спалил сотни городищ и селений, вытоптал пашни, вырубил сады. Редело его войско, обескровленное недавно каракитаями. И однажды увидел темник Ербосып, что под его знаменем остались лишь лихие воины-кочевники. С удивлением оглянулся он вокруг, открывая для себя нечто новое и страшное: не было единого войска — воины дрались между собой, разделившись на кочевников и приверженцев оседлой жизни. С пятьюстами верных джигитов двинулся он тогда через бунтующие земли на родину. Дошел с сорока четырьмя…
Темник усмехнулся. Уничтожить город… Как объяснить этому старику, что хорезмийцы победили только потому, что осели на землях? Каждый клочок возделанной земли сражался, как маленькое государство. И стоял насмерть. Есть, видно, разница между тем, чем пропитана твоя земля: потом или кровью. Разве не знает старый баксы легенду о Каратау? Когда на полуостров пришли огузы, они в течение четырех лет не могли взять горы, где все селения и городища превратились в укрепления, каждое ущелье — в крепость. Мангыстау — Вечным оплотом — назвали тогда Каратау, а потом так стал именоваться и весь полуостров. Нет, старик, твоя любовь к степи слишком горяча, чтобы быть не слепой… И не сроет он город, а будет защищать его. Защитит и этот дворец Шакпака, маленькое подобие своей простой и суровой земли. Неужели ты не способен окинуть взглядом то, что происходит за пределами твоей страны?.. Долгие годы пытался он, Ербосын, заставить чужие народы говорить на одном языке. Шел на стрелы, в безрассудные атаки, умерщвляя достойных противников… Ради богатства и славы? Нет. Так было поведено ему. С тех пор, как научился ходить по земле, кто-то повелевал им, а он — другими. Не ты ли, баксы, провел коня восемнадцатилетнего воина через священные костры, когда он уходил воевать с племенами, которых никогда и в глаза не видел? Он согнал их с исконных пастбищ, рассеял в других племенах. Добился своего и вернулся. Где же твое торжество, баксы? Где радость?..
Бывалый воин точно видел сейчас себя молодым. Вождь адаевцев Самрад, баксы Бекет и родной брат Шакпак провожали его в тот день с отрядом. Провожали лучшего наездника и садакчи[14] на службу к султану Мухаммеду. И один обещал присылать джигитов, где бы он ни воевал во славу сельджуков, другой повесил ему на шею тумар[15] от стрел, третий молча кивнул на прощанье, и глаза его были печальны. Все трое встречали его сегодня…
Караулы, должно быть, успели сообщить о нем: на площади перед дворцом выстраивалось войско. Все было точно так, как пятнадцать лет назад. Конница и пешие воины в считанные минуты разобрались по рядам и застыли. Разряженная свита во главе с Самрадом снова появилась у дворцовых ворот. Темник отмечал все это подсознательно, он все смотрел на дворец и видел лишь печальные глаза брата…
Он тронул коня. За ним двинулись верные воины. Знаменосец развернул знамя, и черный тяжелый шелк заколыхался над шлемами.
А баксы прыгал на площадке и кричал:
— Срой город! Проклятье!.. Степь всегда побеждала своей необъятностью!.. Вы сами накличете беду!.. Убей Самрада.
Обезумевший старик извивался худым телом, потрясал кулаками. Потом он стал швырять вслед воинам камни.
Отряд удалялся, никто из-всадников не обернулся, не поинтересовался стариком. А баксы, устав от бесплодных криков, снова отошел к стене и уставился горящим взглядом на ненавистный ему Сарытас. Беззвучно шевелились его тонкие губы, рождая проклятия.
Всадники между
