Эрбат. Пленники дорог - Веда Корнилова

За прутьями решетки слышались злые голоса стражников. Однако чей-то властный голос в корне пресекал их любые попытки проявления недовольства. А ведь я уже раньше слышала этот голос… Заскрипела открываемая дверь… Кеир, помощник главы тайной стражи. А, так вот чей это был голос… Кстати, как здесь оказался Кеир? Или… Неужели он все это время находился где-то неподалеку, и смерть соседа была им заранее подготовлена? Похоже на то… Тогда почему они так страшно поступили с этим молодым парнем? Зачем? С какой целью? Если только для того, чтоб прояснить свои подозрения — эрбат я, или нет… Ну, для уточнения этого вопроса достаточно было еще там, в допросной, посмотреть мои виски, а не устраивать бойню на глазах десятков людей! Неужели все это преследовало только одну цель: посмотреть на то, как я поведу себя при виде погибающего эрбата? Нет, этого не может быть! Люди не так жестоки! Или им нужен был громкий скандал? Для чего? Какие-то дворцовые интриги? Не понимаю… Мне постоянно вспоминались слова Вояра о том, что вся ответственность за мое молчание ляжет на мою же совесть…

Между тем Кеир, ступая по усыпанному щепками полу, подошел ко мне, присел, и сильными пальцами повернул мою голову набок. Взъерошил мои короткие волосы… Если бы могла, то я бы застонала… Там же шестиугольный шрам, несмываемое клеймо эрбата… Кеир тем временем повернул мою голову в другую сторону, и снова провел пальцами по волосам… Сейчас он не улыбался своей доброй улыбкой. Это, скорее, взгляд человека, получившего ответ на вопрос, который ему был известен и без подтверждения. Встал, не оглядываясь вышел из камеры… Я услышала, как в замке снова поворачивается ключ.

Снова раздался властный голос Кеира, отдававший какие-то распоряжения. Глухое недовольное ворчание уходящих стражников… Так, судя по всему меня, кажется, никто сию секунду убивать не собирается. Ну, спасибо и на этом… Снова Кеир с кем-то заговорил, куда спокойней и дружелюбней. Похоже, ему отвечает Кисс… Да ну вас всех!

Не знаю, сколько прошло времени до того, когда ко мне стал возвращаться силы, и я сумела доползти до стены, и, опираясь на нее, сесть там. До меня доносились голоса заключенных, которые требовали вышвырнуть отсюда эрбата… Да, бывшее еще совсем недавно благожелательное отношение окружающих ко мне растаяло, будто дым… Стражники лениво отбрехивались: мол, как только прикажет начальство, так они тянуть не будут, живо очистят камеру — им тоже эрбата в камере держать не с руки…

Люди в закутках угомонились не скоро. Еще бы — такая новость! Есть о чем поговорить, что пообсуждать… Не каждый день такое увидишь и услышишь! Тишина в застенке установилась лишь глубокой ночью, не раньше. Я по-прежнему сидела, уткнувшись лицом в колени. Мне было даже страшно представить о том, что я вытворяла, пока была в беспамятстве! А про то, как я при этом выглядела… О нет, хотя бы об этом думать не стоит, а не то мне станет еще хуже, хотя хуже, кажется, уже некуда!

Может, прав был Дан, когда просил меня не ходить вместе с ними во дворец? Не знаю… Все одно прятаться от тайной стражи мне было негде, а без моих слов рассказ ребят о произошедшем с ними по дороге в Стольград был бы неполным. Ладно, не стоит отчаиваться, посмотрим, что будет дальше… А вот мальчишку — соседа, того, что убили прямо на моих глазах — вот его жалко до слез… Ведь есть у него где-то родные, близкие, кто-то же его любил, заботился о нем…

О чем я думаю? — с внезапной злостью подумалось мне — какие у него могут быть родные, какая любовь?! Сделать из крепкого, здорового парня раба своей семьи, существо, которому, даже несмотря на его отменное здоровье и доброе отношение ко всем, живущим на этом свете, в лучшем случае отмерено не более тридцати лет безрадостной жизни? Скоты! Как можно так поступить со своими близкими, родными людьми?! Кровная родня называется… А если бы с ними кто поступил так же, как они с этим несчастным парнем? Они что, ни во что не ставят человеческую жизнь? Или в той далекой стране, откуда был родом этот парнишка, превращать своих детей в баттов считается в порядке вещей? Эх, видели бы они, эти родственники, с чьего желания он стал таким, видели бы они, как страшно погибают те, кто по их воле становятся эрбатами! Наверняка, кое — кто бы призадумался, стоит ли губить своего ребенка…

Впрочем, стоит признать, что здесь я неправа. На родине этого парня подобные сцены убийства эрбатов наверняка видели сотни раз, и все равно это вряд ли останавливает людей в стремлении облегчить себе жизнь за счет других, пусть даже родных. Привыкли за века использовать семейных рабов, и, очевидно, это считается у них естественным и правильным. Безотказные и бесплатные рабочие руки ценятся куда выше возможных страданий человека в будущем… Каждый надеется, что превращенный в батта таким навсегда и останется, что минует их чаша сия: увидеть, как на твоих глазах спокойный и безответный человек превращается в эрбата, теряя при этом разум, превращаясь в дикого зверя…

Мои родные — тому наглядный пример. Ни одной из двух эгоисток — ни бабке, ни тетке, даже в голову не пришло, что когда-то в будущем я могу стать эрбатом! Надеялись на вечно тихую, исполнительную, молчаливую домашнюю рабыню, навек избавившую их от многих хлопот. У одной в голове была вроде бы благородная цель — обеспечить заботу о больной дочери на всю оставшуюся той жизнь, а другой даже в мыслях не нужны были немалые заботы о семье сестры — там ведь только старые, малые да больные; проку от них нет никакого, но жить спокойно не дадут, свяжут по рукам и ногам… А в общем, говоря проще — ни одной из них не хотелось менять свою привычную, налаженную жизнь. Вот и нашли наилучший выход из положения, родственнички любимые — взвалить работу по уходу за больными и ответственность за их будущее на кого-то другого, пусть даже этот кто-то ребенок, родной по крови! Ведь даже в одной комнате с больной матушкой для постоянного ухода за ней, с девяти лет жила я, а не бабушка, хотя она очень любила мою мать. Это — лишние заботы. А может, бабушка просто берегла свои небольшие силы? Не знаю… Но хотя бы сиделку они могли нанять!.. А что такое жить в одной комнате с тяжело больным человеком, когда ночью от ее стонов просыпаешься каждые четверть часа и бежишь к ней — это может понять только тот, кто подобное пережил сам. А потом, ни свет, ни заря надо вскакивать, бежать по хозяйству, да работать с шитьем… Наверное, оттого я и вспоминаю свое детство как бесконечное желание сна, изматывающую работу и смертельную усталость, когда уже ничего не хочется! А еще вечное недовольство бабушки и тетки, их раздражение, упреки, унижение и ругань… Что ж, все правильно: именно так положено держаться с баттами, чтоб из воли родных не выходили. Ну, и кто они после этого?.. Ладно, про них пока думать не буду, а не то меня снова, не приведи того Пресветлые Небеса, подхватит темная волна и понесет неизвестно куда…