Дневники св. Николая Японского. Том ΙII - Николай Японский

19 февраля/3 марта 1897. Среда.

Илья Сато принят в школу, и на второй курс, но взята с него расписка (в том числе и я, ибо с Пасхи буду ходить к ним на «ринкоо»), что он к проповеди не способен, что не будет настаивать на принятие в число катихизаторов, а вернется домой к себе частным христианином.

О. Борис прислал просьбу Иоанна Котера о прибавке ему содержания с ходатайством за него. Послал ему пять ен и прибавил по одной ене в месяц, ибо уже и без того, кроме десяти ен своего содержания, получает две ены на семейство, притом же мало деятелен он; за последние два года у него только двое крещено.

Сегодня после обеда закончились уроки: остальные три дня Масленой гулять, первую неделю Великого поста говеть; в сию самую минуту (половина десятого часа вечера) в нижней классной зале гремели кому–то рукоплескания за речь: ребята целый вечер наслаждаются своими «энзецу», и вместе чаем и печеньем, на которые у меня выморочили четыре ены, приходя двукратно просить.

Мы с Накаем сию минуту только что закончили, на десять дней, наш труд по переводу. Не так–то скоро идет исправление перевода, как чаялось с Нового года, не опустив ни одного положенного часа (с половины восьмого до двенадцати утром и с шести до девяти вечером), мы исправили только Евангелие от Матфея и одиннадцать глав Марка. Зато исправленное куда как лучше прежнего! А придется и еще раз исправлять.

20 февраля/4 марта 1897. Четверг.

До обеда писал рапорт, запершись вплоть до двенадцати, иначе не дали бы покоя, и отчеты в Святейший Синод и Миссионерское Общество все тянулись бы; спасибо, хоть один день сегодня выдался свободный для сего. Рапорт (впрочем, начну с сего года писать «Донесение»; приснопамятному о. Николаю, сотруднику Алтайской Миссии в Москве, очень не нравилось это слово; брошу и я его), или Донесение в Святейший Синод готово; прошу миссионера, будущего заместителя моего здесь. Дай, Господи, чтобы просьбу исполнили!

21 февраля/5 марта 1897. Пятница.

Утром написал, вчерне, письмо к обер–прокурору Константину Петровичу Победоносцеву с просьбой найти и прислать миссионера. Писал и об о. Сергии Страгородском, просил прислать и его сюда. При письме будет приложено извлечение из «Донесения» Святейшему Синоду о том же.

После обеда был о. Павел Савабе, вчера вернувшийся из Маебаси; говорит, что благочестие христиан ослабело, но отпадших от веры нет, только в Церковь меньше ходят. Был он и в Такасаки, и службу Фомы Маки хвалит, но говорит, что в Священники христиане его не изберут; а из Маебаси и Такасаки собираются непременно добыть себе священника.

— Имеют ли кого в виду для избрания? — спросил я.

— Никого, — отвечал о. Савабе.

— Не имеете ли вы кого в виду дать им? — спросил он.

— Никого, — отвечал я.

— Нельзя ли дать им в священники диакона Якова Мацуда? — спросил он.

— Этого–то злослова? Который в Оосака так злословил семейную жизнь о. Оно несмотря не то, что ему же обязан был диаконством? Да ему христиане и исповедаться не могут, — пожалуй, все пустит в оборот. — Я запретил о. Павлу и имя Мацуда вызывать для избрания.

22 февраля/6 марта 1897. Суббота.

Иоанн Кавамото утром принес мне прочитать полученное им от Сергея Александровича Рачинского письмо к нему; из него, между прочим, явствует, что Кавамото жаловался на меня Сергею Александровичу, который, разумеется, советует ему слушаться меня; и признается Кавамото, что в прошлом году, по приезде его в Японию, он не слушался меня и во всем старался перечить, потому что они тогда составили партию против меня, по внушению Даниила Кониси и под его главенством; Сайкайси был также настроен против меня; Сато и Исигаме будто бы тоже. Теперь же все вышли из–под влияния Кониси. А я и не подозревал сей бури в стакане! И Кониси это все злится из–за того, что я сменил его с инспекторства после того, как он до того рассорился с учениками Катихизаторской школы, что к нему на лекции перестали ходить, и он приходил жаловаться, что ни одного в классе, и я должен был убеждать учеников идти в класс; а в Семинарии из–за несправедливости его и злостного преследования тех, кого невзлюбил, произошло то, что, по исключении его, был почти насмерть зарезан обиженной матерью, зарезавшею в то же время и себя — уже насмерть.

После обеда были два христианина из Хакодате: Игнатий Симода и Никита Нагасе, просить меня содействовать, чтобы даны были им на Сахалине в десяти местах рыбные ловли мимо объявленных там местным начальством постановлений. Вчера о. Павел Савабе уже просил за них. Я сказал, что в такое дело мешаться не могу. Сегодня покорно и подробно выслушал и их. Досадней всего, что начинают и кончают тем, что все это делается в интересах Церкви, тогда как из их же речей тут же и видно, что хлопочут для своих собственных выгод; из ста частей добытой прибыли три — на Церковь; почему же не наоборот, если цель — польза Церкви? Впрочем, вошел я и в их положение: если язычникам там (сорок первая компания рыболовов японцев, и 1800 людей в них) — золотое дно в рыбной ловле, доставляющей миллионы, то отчего нашим христианам не воспользоваться? Только, что я могу сделать для них? У кого просить дать им в десяти местах ловли, когда я даже и по имени не знаю ни чиновников, ни священников в заливе Анива? Потому дал я им свидетельства, что они — православные христиане города Хакодате, купцы по званию. Но советовал и эти свидетельства не употреблять как средства для добытия ловель, иначе, пожалуй, может случиться наоборот.

23 февраля/7 марта 1897. Воскресенье.

Заговенье пред Великим Постом.

После Обедни зашла с детьми проститься вдова звонаря Андрея Сукова: едет жить с родителями своими в Оосака; обещался, где бы ни была, высылать неизменно по две ены на каждого из трех ее малышей за долгую службу Андрея и мне в качестве слуги, и Церкви в качестве надсмотрщика за построечными работами, а потом звонаря; расход, впрочем, мой частный, — на церковный счет его поставить нельзя.

Был потом в Посольстве, по приглашению Анны Эрастовны Шпейер, «проводить масленицу». За столом блины общие, потом разделение: мне постное, всем мясное. Что за нелепость? И это, впрочем, везде и всегда, так что и странностью никому не кажется. Ужели у нас общество совсем уничтожило посты? Впрочем, не совсем; сегодня же кто–то спрашивает Анну Эрастовну: «Вы будете первую неделю есть постное?». — «Да, — отвечает она и, обращаясь ко мне, поясняет, — Алексей Николаевич (муж) любит постное». Утешила! Поэтому только и постное, а о настоящем посте, значит, и мысли нет! Ужели общество никогда не вернется к соблюдению церковных уставов? Но тогда плохо не Церкви, а обществу, которое все больше и больше будет уклоняться от Церкви (потому что на одном месте ничто живое не стоит), — куда? В ад!