В прятки с отчаянием (СИ) - "AnnysJuly"

— У нас нет времени разбираться с ними, нужно выполнить задание, — сквозь зубы говорит Арчи, пока Итон связывается с командованием. — Попробуем их вырубить, а дальше пусть лидеры решают, что делать.

Но очереди не дают и носа высунуть, а бесстрашные берут нас в кольцо, подходя все ближе и ближе. Я стискиваю пистолет от бессильной ярости и накатывающего чувства бессилия. Ну почему… Ну как же так! Конечно, для безупречных мы пушечное мясо, которое с легкостью можно бросить друг на дружку, рассчитывая на человечность «примитивных существ»… А нам вот борись против своих же, убивая их и принимая чужие навязанные правила жестокой игры. На мгновение утыкаюсь лбом в прокопченную груду металлолома, оставшуюся от берсерка. Пространство раскачивается, становится просто паршиво от осознания того, что выбора у нас нет. Ох, как же руки чешутся добраться до этих бездушных сволочей, у которых ничего святого нет и не будет… Без всякой жалости уродов перевалю!

— Огонь, — голос Элиаса сухой и потухший, но я-то прекрасно знаю, чего ему стоит отдать такой приказ. — Стреляйте в руки, чтобы вывести из строя. Не выполним задуманное — погибнут все.

Сердце тяжкими болезненными толчками гонит по жилам кровь и адреналин, нервы натянуты до предела и внутри что-то лопается, соединяющее с реальностью и одновременно с этим кажется, что из тела вышвыривает душу или, напротив, заталкивает ее куда-то вглубь, оставляя сторонним наблюдателем происходящего кошмара.

Похоже, пистолет весит целую тонну, но я поднимаю его и расстреливаю людей в одежде моей фракции, целясь по конечностям, старательно отключая все эмоции и пробиваясь вперед. Это война, и если не мы их, то они нас, как бы печально это ни было. И делать больше нечего. И мешкать нельзя. И даже плакать некогда. Только как не сойти с ума, слыша нестерпимые крики боли от тяжелых ранений? Как не видеть отстрелянные руки и окровавленную плоть катающихся по земле бойцов… Я вырубаю ударом ноги захлебывающегося стонами парня и вижу, что у него знакомое лицо. Я его знаю. И имя помню…

А в следующую секунду мне в шлем хлопает выстрел и мир перед глазами расцвечивается искрами, а потом мутнеет от резкой боли. Ахнувшись набок, я отхватываю еще одну пулю и стреляю в размытый силуэт. Разрывной патрон попадает бесстрашному в грудь и безжизненное тело падает в пыль… Нет. Нет-нет-нет! Боевая группа и медики уже направлены сюда, чтобы забрать обработанных бойцов, пусть мы их искалечим, но конечности можно восстановить, а теперь… Отчаяние давит своей тяжестью так, что сил подняться нет. Это ужас, катастрофа. Силуэты в черном редеют, валятся на землю от наших выстрелов, пока не остается ни одного боеспособного, и мучительный спазм бьет импульсом в горло, вырываясь наружу тоненьким скулежем, глупо надеясь, что если удастся выкричать из себя случившееся, то все-таки сейчас станет хоть чуточку легче.

— Люси, ты ранена? Люси? Ответь мне, что с тобой… — Риз присаживается рядом со мной на колени, обнимает, прижимая к себе, пытаясь унять сотрясающий меня озноб, пока я хватаю ртом недостающий воздух, снова и снова, потому что жжение в груди непереносимо. — Давай, девочка моя, вставай. Нам нужно идти. Ты сделала все, что могла. Так бывает, ну же… — продолжает уговаривать он мягким, но таким беспрекословным тоном, что язык не поворачивается начинать спорить. Когда надо, этот ласковый и заботливый мужчина, позволяющий мне испытывать себя на прочность своим упрямством и отнюдь не самыми лучшими прочими качествами характера, не говорит, а просто берет и делает. И мне нравится появляющаяся к месту эта негнущаяся сталь, и то, что он понимает без лишних слов и чувствует все, что меня безбожно изводит. Я молчу, чтобы снова не начать скулить, как побитый щенок, пока Риз поднимает меня и уводит за руку в черный провал.

На удивление, пока мы входим в тоннель и достигаем, наконец, покатой здоровенной базы, неизвестно как сюда поместившейся, никого больше черти не перекидывают из портала. С несколько отстраненным видом наблюдаю за там, как Риз активирует проход, и с таким же ощущением безропотно вхожу него, оказавшись в гулком, металлическом отсеке, совершенно пустом, что только усиливает нехорошие подозрения о ловушке, а отказывающие функционировать на станции керслеты, только подтверждают то, что безупречные заранее готовились к нашему приходу.

Вот они, те самые приключения на наши неугомонные задницы! И где-то внутри меня словно разливается кислота, выжигая весь страх, оставив терзающую боль, ненависть и чувство долга. Мы давно разучились жалеть своих врагов и видеть в них людей. Иначе свихнешься. Иначе нельзя. И кажется, что теперь любое нормальное человеческое чувства, возникшее к безупречным, просто заставит мое сердце расколоться.

По крайней мере, я была в этом уверена ровно до тех пор, пока мы пересекая ярко-освещенные коридоры, один за одним, поворот за поворотом, в поисках Тании, не церемонясь наскоком, нагло и без раздумий, убираем со своего пути деморализованную нашим внезапным вторжением охрану и блокируем двери, чтобы никого неожиданно не вынесло в тыл; но увиденные в одном из отгороженных прозрачной стеной отсеке, искусственно выращенные «образцы», заставляют усомниться, зачем мы сюда пришли и растерянно переглядываться. Это для безупречных на войне все равны. Это они истребляют вид «примитивных» независимо от возраста, забирая нас на эксперименты и в качестве живой плоти. Они. А не мы. И это чертовски чересчур. Не правда ли? Что с людьми произошло, что с нами всеми происходит? Не знаю. Быстрее бы все это кончилось.

У них миловидные ангельские лица, бесчувственные, так похожие на фарфоровые маски, сливочная кожа и совершенно пустые, широко распахнутые глаза. Как у кукол. Искусно сделанных бездушных кукол. Но ведь они настоящие, живые, из плоти и крови! Плавные, неспешные движения… Они не толкаются, не спорят и не играют, как это делали мы в детских. У них не разбросаны по помещению вещи, обертки от конфет и игрушки, а просто идеальный порядок, ниточка к ниточке, как бывает в стерильных лабораториях. Слишком нереально, чтобы поверить. Закусив губу, я торопливо делаю глубокий вдох, стараясь унять эмоции. Полнейшее ощущение, что стоишь перед витриной детского магазина одежды, заставленной маленькими манекенами. И тихо, так тихо, что хочется закричать.

Тишина затягивается, а у меня мурашки стягивают кожу от жути, будто я попала в какой-то фильм ужасов. Они все выглядели лишь как органичная часть безупречного мира, где всё создавалось лишь для кибернетизации. Ребята безмолвно охреневают не меньше моего, спохватившись, быстро проходят в следующий отсек, и я какой-то частью сознания удивленно отмечаю, что ощущаю чью-то попытку воздействия на сознание, пытающуюся проникнуть сквозь блок.

— Они уже знают, что мы здесь, — опередив меня, информирует всех Риз. И напряжение, исказившее красивое лицо, делает его по-настоящему хмурым, а следящие за каждым моим движением глаза, наполняются тревогой. Он боится за меня, я чувствую. Сердце сжимает в тиски, а душу рвет на части… Счастье моё, я сама схожу с ума от беспокойства. Пожалуйста, только будь осторожнее… Пожалуйста! — Нужно торопиться. Будьте осторожнее, сейчас к нам направят домате.

— Ох*еть, как неожиданно, — сердито бурчит под нос Ми, перезаряжая оружие. Остальные ругаются на чем свет стоит, явно не радуясь тому, что нас так скоро засекли.

— Ладно, хорош сопли лить, — фыркает Эли, придирчиво следя за тем, как Гэб предусмотрительно оставляет на дверях «подарочки», решившим сунуться за нами безупречным. — Нужно забрать заложника и покончить с этим Оракулом. Двигаем. Риз, куда дальше?

— Нам нужно добраться на нижние уровни, Тания там, но лестницы и переходы, скорее всего, уже под контролем охраны. Попробуем их обойти.

Сколько у нас времени, прежде чем безупречные спохватятся и вышлют уже серьезное сопротивление? Надо быстро решать, что делать. Арчи предлагает попробовать спуститься, использовав шахту лифта, заблокировав подъемник. На самом лифте нельзя, их наверняка контролируют… Застрянет там, и все… Мышеловка захлопнется. Я смотрю, как мужчины вскрывают тяжелые створки, Берман расстреливает тросы, и мы уже собираемся перелезть внутрь, когда из того коридора, откуда мы пришли, раздается приглушенный небольшим расстоянием подрыв — кто-то зацепил растяжку Гэба, а мое сердце срывается и скачет мячом то в желудок, то в горло. Черт! Уже на пятки наступают.