Коллекция детективов - Дэвид Кук

Я наклеил на посылку достаточно марок из своего бумажника, чтобы она дошла первым классом, и бросил ее в почтовый ящик у деревенской почты. Для этого мне даже не пришлось выходить из машины.

Это произошло в среду. А в пятницу после обеда я вернулся из командировки домой. Я остановился около дома, вышел из машины и потянулся, разминая затекшие после долгой езды мышцы. И только направившись к дому, я заметил, что произошло что-то необычное.

У подъезда стояла полицейская «скорая помощь» с работающим мотором и открытыми задними дверцами. Рядом полицейский мрачно постукивал ногой заднее колесо. Он несомненно был водителем и ждал, когда приятели вынесут ему пассажира. Кивнув ему, я вошел в подъезд и нажал кнопку вызова лифта.

Мне пришлось ждать почти минуту. Когда наконец дверцы раскрылись, из кабины двое фараонов выкатили носилки на колесиках. На них кто-то лежал, но я не смог разобрать, кто это, потому что он был накрыт белой простыней. После носилок из лифта вышел маленький мужчина с черным чемоданчиком. Наверняка доктор. Я стоял в стороне, чтобы не мешаться, и смотрел, как они выкатили носилки из дома и подкатили к скорой. Только после этого я поехал на свой этаж.

Дорис ждала меня у двери квартиры. У нее были круглые глаза и испуганный вид. Но мне она показалась необыкновенно красивой, и я какое-то мгновение думал только о ней.

— Привет, крошка! — поздоровался я. Не успела дверь закрыться, а я уже обнял ее.

— Привет, путешественник! — ответила она, целуя меня. Порой она называла меня путешественником из-за моей работы. — Я рада, что ты вернулся домой, милый.

— Я тоже рад, — я громко втянул в себя воздух. — Неужели ребрышки?

Она рассеянно кивнула.

— Замечательно! — обрадовался я и бросил шляпу на полку. Обнимая меня рукой за талию, Дорис повела меня на кухню. Это у нас был такой ритуал. Моим первым поступком после возвращения из командировки было смешать два мартини.

— Когда я ждал лифта, — сказал я, — кого-то вынесли на носилках. Кто-то заболел?

Она достала бутылку джина и вермута.

— Не заболел, — ответила Дорис дрожащим голосом, — а умер, Джим. Мистер Уилкинс, он живет… жил… напротив.

— Не может быть! — воскликнул я. — Что случилось?

— Еще неизвестно, — Дорис дала мне дрожащей рукой поднос с кубиками льда. — Он просто умер.

— Какой ужас! Такой тихий и приятный сосед, — я начал отмерять джин и лить его в кувшин. Потом поднял глаза и увидел, что она едва не плачет.

— Крошка! — ласково произнес я и обнял ее. — Конечно, ты расстроена. Но нельзя так близко принимать к сердцу смерть соседа. Такое происходит время от времени, и от этого никуда не деться.

— Но я н… н… нашла его, — дрожащим от слез голосом объяснила Дорис. Она задрожала в моих объятиях. — После обеда до меня дошло, что я не видела мистера Уилкинса день-два… — она искоса посмотрела на меня, чтобы увидеть, как я отнесусь к ее объяснению. — А когда я проходила по коридору мимо его двери, я не слышала стука пишущей машинки. Ты же знаешь, он постоянно работал. Ее стук был слышен через дверь.

Я молча кивнул.

— Тогда я позвонила в его дверь. Несколько р… р… раз. Когда он не ответил, я сначала подумала, что его нет дома. Но потом я вспомнила, что он очень редко выходил из дома, особенно летом… — она не объяснила, откуда знала такую деталь, — поэтому я позвонила консьержу и спросила, дома ли мистер Уилкинс. Он сказал, что не знает. Тогда я сказала ему, что беспокоюсь и спросила, не думает ли он, что стоит проверить, все ли в порядке.

— Понятно. И консьерж пошел и нашел его.

— Да. Он открыл дверь своим ключом. Я вошла вместе с ним. Мы нашли бедного мистера Уилкинса на софе в гостиной, и он совсем не д… д… дышал.

— Вот так? Ну это еще неплохая смерть. Во сне.

— Но он не лежал спокойно и мирно, Джим. Не как во сне. Такое впечатление, что он упал на софу, когда умирал. В его широко раскрытых глазах застыл ужас.

— Конечно, крошка. Жалко, что ты увидела его. Когда человек понимает, что умирает, у него в глазах появляется страх. Я видел это на воинской службе. Это вполне естественно.

— Консьерж позвонил в полицию. Приехал полицейский врач. Они только что увезли мистера Уилкинса.

— А что сказал доктор? Наверное, сердечный приступ?

— Он не знает, — покачала головой Дорис. — Он не смог сразу назвать причину смерти без этого… как она называется…

— Вскрытия, — подсказал я. Она кивнула с несчастным видом. Мое сердце дико стучало от возбуждения. Я боялся, что она заметит, как я взволнован. — Я хочу заглянуть к Уилкинсу, Дорис. Хочу посмотреть, где ты его нашла, беднягу. Хочешь пойти со мной?

— Ни в коем случае! — воскликнула Дорис. — С меня на сегодня хватит!

— Тогда приготовь коктейли, — сказал я. — Я на минуту.

Я пересек коридор и остановился перед дверью квартиры Уилкинса. Сначала я хотел попытаться открыть его дверь своим ключом, но был приятно удивлен. Дверь была открыта. Я посмотрел на диван, где лежал труп Уилкинса. Но мой взгляд не задержался на нем. Я пристально посмотрел на приставной столик, где посреди всякого хлама лежала моя коробка из-под конфет. Крышка валялась на полу.

Я улыбнулся, представив, что произошло, когда пленницы-пчелы, выпущенные Уилкинсом на свободу, в ярости вылетели из коробки. Наверняка он сразу же перепугался и начал прогонять их. В этом я был уверен, потому что когда у человека, как у Уилкинса, сильная аллергия на пчелиный яд, приличная доза его в крови может с невероятной скоростью остановить дыхание.

Я нашел их на кухне.

В горшках на подоконнике у Уилкинса росли африканские фиалки. Пчелы сонно жужжали около сетки, закрывающей открытое окно, желая выбраться вновь на теплый августовский воздух.

Никто никогда не догадается, сказал я себе. С хитрой улыбкой я открыл сетку за фиалками и радостно увидел, как маленькие желтые убийцы весело вылетели на свободу.

Я отправился к Дорис и моему мартини. Я усадил ее к себе на колени и мы начали пить. Как здорово, подумал я, что она снова принадлежит мне одному. Какая же она у меня куколка! Я с любовью посмотрел на нее. А может, у нее в характере знакомиться с мужчинами, когда меня нет. Из простой скуки. Чтобы прогнать одиночество. И только!

Неожиданно мне пришло в голову, что существует один простой и хороший способ положить всему этому конец — бросить работать в фармацевтической фирме с ее командировками.

Я поставил стакан, повернул к себе ее лицо и поцеловал.

— Крошка, я решил бросить работу, — сообщил я жене.

— Что? — опешила она.

— Ухожу. Хочу больше времени проводить дома с тобой, Дорис. В поездках мне так одиноко.

— Мне тоже одиноко, Джим, — прошептала она мне в плечо.

— Еще бы! И знаешь, что я придумал? Я придумал работу, чтобы мне проводить все время с тобой.

— Какую? — Дорис подняла голову.

— Писать детективы. Как бедняга Уилкинс. Я хочу попробовать, как у меня получится, — я снова поцеловал ее. — Мне кажется, что я должен неплохо разбираться в убийствах.

— Дорогой, я очень хотела бы, чтобы ты сидел дома со мной, — ее руки крепче обняли меня. — Но ты же никогда ничего не писал.

— Все когда-то нужно делать в первый раз, — нравоучительно произнес я.

Это и есть мой первый раз.

Понравилось?

Генри Слезар

ВОРОВКА

Перевод с английского: Сергей Мануков

Рисунок: Юлия Гукова

Когда Ральф громко хлопнул дверью, Рут вздрогнула, как от удара. Стена раздражения и непонимания между ними начала расти давно. Они оба понимали это, но ничего не могли сделать. Женаты они были уже десять лет, временами, как и все, ссорились, но раньше всегда быстро мирились. Сегодня же, перед уходом на работу, Ральф холодно поцеловал ее на прощание и громко хлопнул дверью.

Тяжело вздохнув, Рут вернулась в гостиную. Достала из открытой пачки, лежащей на телевизоре, сигарету, закурила и поморщилась. У сигареты был горький привкус. Она погасила ее в пепельнице и отправилась на кухню. Налила вторую чашку кофе и села ждать.

Через полчаса муж приедет на работу. Еще через пять минут наберет номер ее матери и бестактно сообщит о вчерашнем эпизоде, третьем за последние три недели. Мать будет разговаривать с зятем спокойно, но к тому времени, когда дозвонится до Рут, ее голос будет дрожать от едва сдерживаемых рыданий.

Без четверти десять, как она и думала, телефон зазвонил. Конечно, это была ее мать. Ее голос дрожал.

— Мама, пожалуйста, не надо! — попросила Рут, закрывая глаза. — Пора бы уже привыкнуть, что я ворую. Я ничего не могу с собой поделать. Постарайся это понять…

Потом начались привычные разговоры о докторах и поездках за границу. Короче, обо всем том, что они с Ральфом не могли себе позволить.