Миледи и притворщик (СИ) - Ванина Антонина

Вот и вся история, которую я должна была знать. Ещё в прошлом году, а не сейчас. О боги, сколько же всего я напридумывала в своей голове, только потому, что понадеялась на свою логику и не догадалась расспросить Шанти поподробнее о его детстве… Ах да, ведь нет никакого Шанти, я и забыла…

– К какой семье вернулся твой отец, если твои родители в разводе? – не удержалась я от желания поймать его на новой лжи.

А он лишь пожал плечами и ответил:

– На моей памяти мама с отцом разводились три раза. У них очень странные отношения. У мамы слишком взрывной южный темперамент, а отец не приучен к суровости, какая есть у сарпальских мужчин по отношению к жёнам. В общем, им тяжело быть вместе и ещё тяжелее быть врозь. Девять месяцев назад они сыграли очередную свадьбу.

Ладно, сделаю вид, что поверила. Хотя, как теперь можно верить человеку, который столько времени морочил мне голову?

– А теперь расскажи, что ты делаешь в Сарпале сейчас? И в прошлом году? Все эти истории про путь пробуждения и храмы Азмигиль – это только выдумка? На самом деле ты не веришь во все эти добрые дела и ступени, что ведут к Небесному Дворцу. Ты просто собираешь печати, чтобы однажды проникнуть на Запретный остров и написать о нём очередную книгу, так?

– Паломничество – это самый безопасный предлог для странствия по всему Сарпалю, – не стал отрицать он. – А Азмигиль – не самая жестокая богиня из всего сарпальского пантеона. Когда я закончил обучение в университете, эта легенда оказалась самой удобной, чтобы вернуться в Фарияз и приступить к научным исследованиям.

О нет… Здесь и сейчас я воочию наблюдаю, как с человека, которого я полюбила, осыпается маска простоватого, но такого добросердечного крестьянина, а под ней проступает личина ушлого карьериста. Как же страшно и больно всё это видеть…

– Почему не рассказал мне всё это на том контрабандистском судне, что доставило меня в Синтан? Почему не сказал, когда мы снова встретились близ Альмакира? Зачем тебе понадобилось скрывать это и дальше?

– Как же я мог сказать, когда вокруг тебя столько стражей? Эмеран, пойми, то чем я занимаюсь, далеко не безопасно. Я знал простых путешественников, которых изловили и казнили только за то, что заподозрили в них шпионов. И это были простые сарпальцы, просто родом из других сатрапий. Я же здесь и вовсе чужак, хоть и научился это скрывать. Если бы меня разоблачили, поверь, в лучшем случае я бы попал в темницу. А я уже однажды бывал там и больше возвращаться туда не хочу.

Что, его уже однажды разоблачили? И он был на волосок от гибели? Или это очередная сказка для наивной дурочки? Отчего-то мне кажется, что последнее.

– На корабле контрабандистов тебе точно никто не угрожал и не мешал открыться мне, – пришлось напомнить мне. – Но ты промолчал. Когда я стояла на палубе и прощалась с тобой, ты просто молчал…

… а у меня в тот день сердце в клочья разрывалось. Я верила, что больше никогда его не увижу. Да признайся он мне тогда, кто такой на самом деле, я бы не убивалась так, я бы не страдала полгода по утраченной надежде на большую и чистую любовь. Я бы знала, что могу в любой момент сесть в поезд до Флемера и через несколько дней увидеть того, кого считала самым искренним и добрым человеком на земле. Ещё полгода назад я бы смогла поверить в его искренность. А теперь… теперь всё рухнуло. В один миг. Мои надежды, мои планы. Мои чувства. Моя вера в человека, который её вовсе не заслуживает.

– Эмеран, позволь мне хотя бы теперь всё исправить, – неожиданно услышала я. – Знаю, я упустил слишком много времени, но не по своей вине. Так сложились обстоятельства.

– Отговорки, – покачала я головой. – Это всё отговорки. Тебе просто было удобно делать из меня дуру. А ещё тебе было удобно таскать меня за собой по всем тем развалинам, руинам и старым кладбищам. А ещё подводить к каждой фреске и прозрачно намекать, что неплохо бы её сфотографировать. Что, правила конспирации не позволяют тебе провести с собой в Сарпаль фотоаппаратуру? Боишься, что однажды её обнаружат бдительные сарпальцы и выдадут тебя властям как шпиона?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

– Ты абсолютно права, Эмеран, – неожиданно признался он, – риск велик. Поэтому я не беру с собой ничего, что может выдать во мне тромца. Никакой техники. И лекарства только в потайном кармане. А ты – совсем другое дело. Сам визирь дал тебе разрешение на съёмку. После поездки по Жатжаю я ведь уже знал, чем ты занимаешься, видел твой альбом. Ты прекрасный фотограф, Эмеран. Наверное, один из лучших. И если самый лучший фотограф аконийского королевства сделает снимки необычных мест Сахирдина, это не только развлечёт публику, но и обогатит науку, и ещё…

– И ещё позволит тебе получить материалы для новой книги, – подытожила я за него. – Браво, доктор Вистинг. Находчивости и коварства вам не занимать. Умеете вы тянуть каштаны из огня чужими руками. Все эти уговоры, залезть в чужую могилу, спуститься в подземный город, который вот-вот засыплет песком – это всё так увлекательно, а главное, выгодно для вашей научной деятельности. Наверное, не будь у вас на примете знакомой простушки с шестью стражами и кучей грузовых верблюдов, вы бы в жизни не добрались ни до кладбища тел, ни до Города Ста Колонн. Без серьёзного снаряжения в одиночку туда ведь не попасть, да?

– Эмеран, не думай так обо мне, прошу. Я не мошенник на доверии и не искатель выгоды за твой счёт. Напротив, я переживал за тебя, когда узнал, что ты оказалась в сахирдинской пустыне. Да, я хотел поехать с тобой на юг, но не из-за снимков древних руин, а потому что чувствовал, что должен защитить тебя. Леон, он хороший человек, но он мало знает сахирдинцев и их порядки. Случись что, вы бы оба попали в беду. Я лишь хотел…

– Всё, хватит, – не выдержала я. – Не верю ни единому твоему слову. Всё ложь. И немного правды, сдобренной враньём. Ты абсолютно не тот, за кого себя выдавал. Шанти мне искренне нравился. Я даже была готова его полюбить. А вас, доктор Вистинг, я не знаю. И, пожалуй, не хочу знать.

Сказав это, я развернулась и поспешила уйти прочь. На палубе поблёскивали лужи и чешуя мелких рыбёшек, а я всё шла и шла, не зная, где найти успокоение. Внутри всё клокотало от гнева, обиды и жалости к себе. Дура, какая же я дура! Поверила в искренние чувства человека, которому не знакома ни совесть, ни порядочность. Всё это время он просто пользовался мной. Да даже не мной – камерой в моих руках. Мягко и ненавязчиво обращал внимание на всевозможные достопримечательности и диковинки, а я послушно их снимала ему на радость. Поговори я сейчас с ним ещё пять минут, и он бы убедил меня отдать ему негативы для иллюстрации собственной книги о древней истории Сахирдина. В этом же была его конечная цель, для этого же он увязался за мной на это судно. Для этого так нежно смотрел в глаза и поглаживал руку. Ненавижу лжеца! Ненавижу! Ненавижу!

Самый чёрный день моей жизни начался с надежды на новую романтическую историю у берега моря, а закончился в одиночной каюте рыболовецкого сейнера на промокшей от слёз подушке. Из-за навалившейся апатии я не пошла в кают-компанию на ужин, не пришла туда на следующий день к завтраку. Еду мне приносили прямо в каюту. Команда явно начала перешёптываться о том, что маркиза Мартельская слишком заносчивая, чтобы делить трапезу с простыми рыбаками, но мне было плевать, что они обо мне думают. А ещё я который день старалась убедить себя, что мне плевать на того, с кем я собиралась убежать от цивилизации на окраину сарпальской деревни и предаваться любовным утехам от заката до зари.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

На следующий день в неурочный час в мою каюту учтиво постучали, а после под дверью зашуршал лист бумаги. Мне подсунули записку. Я даже поднялась с койки, чтобы вытащить её, взять в руки и развернуть.

"Дорогая Эмеран, весь эти дни я думать…"

Дальше я читать не стала, а просто сложила лист бумаги и просунула его обратно под дверь, да с такой силой, что он вылетел в коридор. Не собираюсь читать новую порцию лживых оправданий. С меня хватит. Я должна оставаться верна себе – если отсекать не оправдавшие себя привязанности, то одним махом, с корнем, навсегда. Не вспоминать и не жалеть. И начинать жизнь сначала.