На день погребения моего (ЛП) - Пинчон Томас Рагглз

 — Мы получили информацию из Нью-Йорка. Ваши Kreditbriefe, векселя…, — и он долго пристально смотрел на любопытную фотографию Кайзера на соседнем столе.

   И что.

  — Больше не действительны, — предположил Кит.

   Оживившись, банкир решился быстро посмотреть в лицо Кита:

 — Вы получили от них известия?

   Всё это время, — понял Кит, — он просто его не слушал.

— Я уполномочен выплатить вам остаток средств, не использованных за этот период.

У него была подготовлена маленькая пачка денег, главным образом —купюры по пятьдесят марок.

— Герр Директор банка, — Кит протянул руку. — С вами приятно иметь дело. Рад, что мы можем распрощаться без неловкого проявления сентиментальности.

 Он выскользнул на улицу, немного поплутал по задворкам и зашел в «Банк Ганновера», где по прибытии в Геттинген, в котором, вероятно, благодаря тайному дару предвидения, он открыл небольшой счет для своих выигрышей за столами Остенде: теперь, как он надеялся, он был независим от схем Вайба.

 — Кажется, ты чем-то обеспокоен, — заметил в тот вечер Хамфрид. —Обычно ты — такой типичный американец, без следов мысли на челе.

   Лишь потом, идя на встречу с Яшмин, Кит начал обдумывать ситуацию.

Теперь ему стало казаться, что Скарсдейл Вайб слишком охотно согласился с планом Кита поехать учиться в Геттинген. В чем бы ни заключался долгосрочный план, это, по-видимому, была расплата. Кит не мог понять это так отчетливо, как ему хотелось, но чувствовал по красноречивым взглядам, направленным на него в банке.

Он нашел Яшмин, как всегда, на третьем этаже Аудиториенхаус, в читальном зале, среди хаоса раскрытых книг, сходившихся в точке ее лучезарно внимательного лица. Он узнал сброшюрованный экземпляр докторской диссертации, Habilitationsschrift, Римана (1854 г.) о основаниях геометрии, но не увидел статью о простых элементах 1859 года.

  — Что, нет æ-функции?

Она подняла глаза, вовсе не растерянная, словно заметила, когда он вошел.

   Ему хотелось бы так думать.

— Это для меня — как Священное Писание, — сказала она. — Теперь я понимаю, что гипотеза была лишь крючком, призванным затянуть меня достаточно далеко, чтобы подготовить к настоящему открытию, его поразительному перевоображению пространства, это — нечто большее, чем привычный Achphänomen ... ангел, слишком яркий, чтобы посмотреть прямо на него, одну за другой освещает страницы, которые я должна прочесть. Из-за этого я стала очень тяжелым человеком.

 — Это точно.

Они вышли из Аудиториенхаус и шли сквозь вечерние сумерки.

 — У меня сегодня есть новость, — начал Кит, но тут из кустов выскочил сумасшедший молодой человек с криками:

—  Четвертое Измерение! Четвертое Измерение!

— ** твою мать, — вздохнула Яшмин с каким-то остервенением, увернувшись от его рук, прежде чем Кит успел вмешаться.

   Молодой человек побежал вниз по улице.

  — Мне нужно носить с собой оружие, — сказала она.

  — Что это он там орал?

  — Четвертое Измерение! — ответила она. — Четвертое Измерение!

— О. Ну, полагаю, он приехал, куда нужно. Ему определенно нужно встретиться с Минковским.

— В последнее время они повсюду. Называют себя «Отзовиками». Богоискатели. Новый подкласс еретиков, на этот раз — против Ленина и его Большевиков, говорят, что они — Анти-Материалисты, ревностные читатели Маха и Успенского, сверх меры сосредоточенные на чем-то, что они называют «четвертым измерением». Признает ли его д-р Минковский или даже любой алгебраист на улице — это уже другой вопрос. Но им без особых усилий удалось привести в бешенство Материалистов в Женеве. Говорят, что сам Ленин сейчас пишет огромную книгу, призванную опровергнуть «четвертое измерение», насколько я поняла, его позиция заключается в том, что Царя можно свергнуть с престола только в трех измерениях.

— Интригующая мысль... Но что эти ребята хотят от тебя?

 — Это продолжается уже давно. Они ничего особо не говорят, обычно просто стоят и смотрят на меня этим затравленным взглядом.

— Погоди, позволь угадать. Они думают, что ты знаешь, как попасть в четвертое измерение.

   Она скорчила кислую физиономию.

— Я знала, что ты поймешь. Но становится только хуже. Кажется, И. П. Н. Т. тоже в городе. Они хотят, чтобы я покинула Геттинген и вернулась под их крыло. Неважно, хочу я уезжать или нет.

— Видел их, еще подумал, кто это может быть. А это твои Пифагорейские друзья.

—  «Друзья».

  — Ладно, Яшм.

 — Вчера вечером за обедом мадам Эскимофф, наверное, ты ее встретишь, сказала: когда являются духи, сущности, живущие в четырехмерном пространстве, проходят сквозь наше трехмерное, и странные явления, мерцающие на грани сознания — именно эти точки пересечения. Когда мы входим, даже в обычном свете дня, в череду событий, которые, как мы уверены, переживали раньше, помним их во всех подробностях, возможно, мы вышли из обычного здешнего потока Времени, из галерного рабства повторения дней, и увидели мимолетный проблеск будущего, прошлого и настоящего, — она словно что-то сжала в кулаке, — всего вместе.

 — Значит, она интерпретирует четвертое измерение как Время, — сказал Кит.

 — Они называют это «уже виденное».

  — Вот почему они здесь? Думают, что могут использовать тебя для этого?

   Ему показалось, что он увидел связь:

  — Риман.

— В точку. Но, Кит, — она так же странно вытянула шею, словно красуясь, как тогда, когда он впервые обратил на нее внимание. — Видишь ли, оказалось, что так и есть.

Он вспомнил, что в день их первой встречи видел, как она исчезла в глухой стене.

— Ладно. Ты можешь это контролировать? Заходить и выходить, когда захочешь?

 — Не всегда. Это начиналось достаточно безобидно, когда я была намного моложе, впервые задумалась о комплексных функциях, на самом деле. Смотрела на обои. Однажды ночью, в ужасный час, я поняла, что не могу довольствоваться только одной плоскостью, мне нужно две — одна для переменной, другая — для функции, каждая из них — с действительной и с воображаемой осью, это означает четыре оси, все перпендикулярны друг другу в исходной точке, и чем настойчивее я пыталась увидеть это, тем безумнее становилось обычное пространство, а потом то, что можно назвать i, j, и k, единичные векторы данного нам пространства, начали вращаться под искомым числом градусов вокруг это воображаемой четвертой оси, и я решила, что у меня воспаление мозга. Я не спала. Я спала слишком много.

 — Проклятие математиков.

  — Значит, ты...

— О..., — Кит пожал плечами. — Я думаю об этом, конечно, все думают, но не больше, чем должен.

  — Я так и знала, что ты — идиот.

 — Мое проклятие. Возможно, мы могли бы поменяться?

  — Ты мое не захочешь, Кит.

Он хотел прочитать ей лекцию о том, в чем заключается ее настоящее проклятие, но одумался.

— В первый раз, когда я была в твоем номере, произошло нечто похожее. Мне показалось, что я нашла разрез, Schnitte — один из этих «порезов», соединяющих поверхности многосвязных пространств Римана, что-то, что предоставило бы доступ к другому...не знаю, «комплексу условий»? «векторному пространству»? Отлично, но не очень убедительно, я вернулась в обычный пространственно-временной континуум прежде, чем разобралась с этим, а потом воспоминание стерлось. Вот когда это случилось на самом деле. В Ронс-Гартен, я сидела за столом с однокурсниками, ела какой-то странный немецкий суп, и тут вдруг без предупреждения «Бац!»: комната, вид из окна, как на самом деле, трехмерный разрез по оси х-у через пространство какого-то другого измерения, вероятно, четвертого, а возможно — еще дальше... Надеюсь, ты не собираешься у меня спрашивать, сколько...

   Они зашли в кафе, где им не должны были помешать.

 — Научи меня исчезать, Яшм.

   Что-то было в его голосе. Она прищурилась.

  — Мои аккредитивы аннулировали.

— О, Кит. А я тут разглагольствую..., — она накрыла его руку своей ладонью. — Я могу тебе одолжить...